– Прошел.

– Но ухо надо обязательно показать врачу, иначе дело кончится заражением крови. До свидания. – Она вернулась к себе.

Давид закрыл дверь. Прошел на кухню, осмотрел в зеркале свое ухо. Мочка распухла и покраснела еще сильней, чем вчера, и лимфатическая желёзка под нею тоже набухла и болела. В восемь он позвонит доктору Ваннеру, домашнему врачу, который лечил его в ту пору, когда он жил с матерью.

Он опять сел за компьютер, сунул под крышку новую страницу и запустил сканер.

В час его поднял будильник мобильного телефона. Помощница доктора Ваннера записала его на два часа. Для этого пришлось немного преувеличить симптомы.

Утром, дожидаясь, когда можно будет позвонить, Давид почистил несколько первых страниц отсканированной рукописи. У программы возникли проблемы с приподнятым над строкой заглавным «Г», с вымаранными словами и строчками, забитыми буквой «х», и, разумеется, с рукописными исправлениями, к счастью редкими. До восьми Давид правил опечатки, убирал странные значки, впечатывал поправки.

Позвонив врачу, он лег в постель и наконец-то уснул.

9

В последнюю неделю перед Рождеством Мари несколько утратила ощущение реальности.

В понедельник, вернувшись из школы, она нашла на письменном столе записку от Мирты, которая сообщала, что уезжает на все праздники. Курт пригласил ее в свой загородный дом, в Кран-Монтану. [11]Она желала дочери веселого Рождества и оставила номер телефона.

Мари понятия не имела, кто такой Курт. Но вздохнула с облегчением: хотя бы некоторое время мать не станет донимать ее своими капризами и вся квартира будет в ее распоряжении.

Однако в первый же вечер она почувствовала себя одинокой и потерянной в этих заставленных мебелью комнатах и опять поехала в «Эскину», несмотря на то что решила в ближайшее время там не появляться. Она слишком мало спала, слишком много пила и тратила больше, чем могла себе позволить.

Да и вечера начали повторяться. Все чаще у нее возникало впечатление дежа вю. Роже, кажется, уже произносил эту остроумную реплику? А Серджо вроде бы уже рассказывал, как раньше кубинки катали сигары «Коиба» на собственных ляжках? А Давид, официант, вроде бы минут десять назад с наигранной небрежностью уже присаживался на подлокотник одного из кресел и спрашивал: «Ну что, у вас все о'кей?»

Сделать перерыв с «Эскиной» ей хотелось в первую очередь из-за Ральфа Гранда. Она не знала, как к нему относиться. Он, бесспорно, был неглуп, остроумен, интересен и обладал впечатляющими познаниями в литературе. Но порой у нее мелькала мысль, не для этой ли цели он себя единственно и предназначал: производить впечатление на окружающих. Вдобавок он все больше вел себя как этакий собственник, иной раз казалось, будто он нарочно создает видимость, что они спят друг с другом. А это неправда.

Тем не менее, оставшись наконец-то одна в квартире, Мари в первый же вечер поехала в «Эскину». По какой причине – об этом лучше подумать в другой раз.

Во вторник она ходила на рождественскую вечеринку, устроенную одноклассниками, но вместо того, чтобы оттуда поехать прямо домой, снова отправилась в «Эскину». Правда, на сей раз отчасти из-за Сабрины, которой приспичило посидеть где-нибудь еще. Однако Мари вполне могла бы предложить и другой бар, не «Эскину».

Впрочем, нет худа без добра: она имела возможность понаблюдать за Ральфом в присутствии новой дамы. И укрепилась в подозрении, что он, пожалуй, все-таки хвастун, кичащийся своей образованностью. Ведь, едва услышав, что Сабрина – одноклассница Мари, он запустил свой литературный фейерверк. Местами вроде бы знакомый.

Дома она решила, что полностью исцелилась от Ральфа.

В среду в почтовом ящике обнаружилось его письмо. Список дополнительной литературы по фонтаневскому «Штехлину», включавший восемьдесят две позиции и снабженный рукописными примечаниями. К примеру: «Сразу после выхода в свет прослыл скучным, по причине малосодержательности». Или: «Хуго Ауст называет этот роман «документом постнатуралистического реализма». Звучит недурно, а?» Или: «Бенц и Бальцер именуют Ф. «провозвестником преследований евреев в XX веке». Или: «То, что ты зовешь скучным, Томас Манн считает «улетучиванием субстанциального, доходящим до такой степени, что в итоге не остается почти ничего, кроме артистической игры звука и духа».

На маленькой сопроводительной карточке он написал: «Вот тебе немножко материала к фонтаневской проблеме. Если захочешь узнать больше, можешь в любое время позвонить мне. Надеюсь, мы скоро увидимся». Ниже подписи и номера телефона приписка: «P.S. Необязательно в «Эскине».

Наверно, она обошлась с ним несправедливо. Наверно, он все же не такой поверхностный, как ей казалось в последнее время.

В тот же день Мари воспользовалась предложением Ральфа и позвонила ему. После того как он ответил на несколько вопросов, связанных с его заметками, они договорились вечером встретиться. Мари предложила «Беллини».

«Беллини» представлял собой длинное помещение, разделенное надвое овальной стойкой бара, к которому можно подойти с обеих сторон. Продольные стены обшиты зеркалами, вдоль каждой тянутся мягкие лавочки, обитые зеленой кожей. Зеркальная же перегородка делит бар на две симметричные половины.

Тем, кто себе не нравится, лучше в «Беллини» не ходить. Но здешнее приглушенное освещение мало для кого было невыгодным. Особенно теперь, когда лица озарял отблеск рождественских свечей, чьи огоньки отражались в разноцветных шарах елочных композиций на столиках.

Здесь Ральф держался совсем иначе. Внимательнее, тактичнее, спокойнее. Казалось, на чужой территории он утратил толику своей самоуверенности.

Вечер выдался весьма приятный. И Мари поневоле опять пересмотрела свое мнение о Ральфе. С ним она могла – не то что с Ларсом, например, – говорить о вещах, которые интересовали ее саму. Наедине он не проявлял заносчивости, в самом деле умел слушать, даже от иронического тона отказывался и был вполне серьезен.

С каждой минутой ей все больше нравилось, как его узкие, выразительные руки прикасаются к бокалу, к сигаретам, к зажигалке.

Ральф проводил ее домой. И тогда она пригласила его подняться в квартиру, выпить еще по бокальчику.

Когда она проснулась, Ральф уже ушел. Собственно, он ушел еще ночью, и не сказать чтобы ее это расстроило. Наоборот, очень хорошо, можно спокойно разобраться в своих ощущениях. Перед сном результат был слегка разочаровывающий: она чувствовала себя разве что о'кей. Теперь, после пробуждения, стало чуть получше: давненько она не чувствовала себя так хорошо. Но и только.

День выдался напряженный. После уроков пришлось допоздна поработать. Она давно договорилась с владелицей бутика, что перед самым Рождеством еще раз заново оформит две большие витрины. А с Ральфом было решено, что если она не слишком устанет, то прямо после работы приедет в «Эскину».

Что усталость помешает ей повидать нового любовника после первой же ночи, относилось к числу весьма теоретических допущений. Но когда Мари наконец-то стянула с ног тапочки, которые надевала во время работы, то некоторое время всерьез подумывала, не пойти ли сразу домой.

В конце концов она все-таки пошла в «Эскину». Не потому, что соскучилась по Ральфу, а скорее из боязни, что он воспримет ее отсутствие как глупый каприз.

Уже на пороге «Эскины» она пожалела, что пришла. Экзальтированная атмосфера шумного, переполненного бара совершенно не вязалась с ее собственным настроением. А здороваясь с ральфовской компанией, она поняла, что для них вечер начался уже давно и она безнадежно отстала.

Ральф встретил ее поцелуем в губы, что остальные приняли к сведению как нечто вполне естественное. Будто они в курсе последних событий.

Мари молчком сидела посреди веселой компании, мечтая остаться с Ральфом наедине. Не потому, что тосковала по близости, но в надежде, что без публики он опять станет таким, как вчера вечером.