— Тебя этому учили в университете? — спросила Чаморро. Вопреки моим ожиданиям, она быстро оправилась от смущения.

— Не только, но в основном да.

— Неудивительно, что ты два года проваландался без работы.

— Трудно опровергать очевидный факт, — только и проговорил я в ответ, находя недостойным напоминать моей помощнице про ее слабость к астрономии, да еще в таком контексте. — Возвращаясь к нашим баранам, не могу не отметить положительные стороны знакомства с Эхеа.

— Интересно, какие?

— Мы наконец вышли из тупика и вплотную подобрались к миру Эхеа и его благодетелей. Сфера их обитания напоминает дивные райские кущи, где, по всей видимости, и притаился тот змей, который послал своих прихвостней в Малагу по душу Ирины Котовой. Попутно мы открыли для себя нового Тринидада Солера, совершенно незнакомого ни нам, ни его прежнему окружению. Более того, готов поклясться, что он прилагал неимоверные усилия, чтобы держать в тени свое второе «я». Помнишь слова Давилы, начальника эксплуатационного отдела? «Хороший работник, но ничего из ряда вон выходящего. Редко, когда удается собрать команду из одних суперменов». А вот Эхеа представил его абсолютно в другом свете.

— Верно подмечено, — отозвалась Чаморро.

— Ему будто открылись не виданные ранее блестящие перспективы, и он с неистовой яростью сражался за возможность воплотить их в жизнь.

— По-моему, ты преувеличиваешь. Ему просто до чертиков надоело прозябание в должности рядового инженера, — предположила моя помощница. — На атомной станции платят хорошо, а вот амбициям развернуться негде.

— Мы плохо выполняли наши обязанности, Виргиния. Нам так и не удалось проникнуть в суть человека, чье убийство мы расследуем. Он нас сильно надул, впрочем, так же, как всех остальных.

— Но мы все-таки сумели выбраться на дорогу, ты сам только что сказал.

— Суметь-то сумели, — ответил я, просматривая блокнот с записями, — однако не сделали и двух шагов, как оказались на распутье: Эхеа, Очайта, Салдивар…

На следующее утро Чаморро принесла из Регистрационного центра толстую кипу документов. Роясь в бумагах, мы обратили внимание на весьма любопытную деталь: в качестве партнеров интересующих нас закрытых компаний выступали такие же закрытые акционерные общества, зарегистрированные в Гибралтаре, Панаме и Лихтенштейне. Среди состава директоров и акционеров упоминались уже знакомые нам имена: единожды — Леона Салдивара, неоднократно — Родриго Эхеа, и семь раз за последние два года — Тринидада Солера. Мы, в меру своих способностей, попытались разобраться в вязкой паутине, сотканной из прямых, пересекающихся и круговых линий, и с изумлением обнаружили, что многие общества являются учредителями своих же учредителей. Рабочий день увенчался страшной головной болью и осознанием необъятности предстоящей нам работы.

Когда Чаморро ушла, я взял дело Тринидада Солера, извлек из него фотографию и долго всматривался в его глаза и добрую открытую улыбку. Этот, как выяснилось, абсолютно неизвестный мне человек словно смеялся над моей доверчивостью, но он проиграл сражение, и я, несмотря ни на что, должен был держаться его стороны.

Глава 13

Тезка Толстого

Почти вся следующая неделя ушла на разработку новых направлений, наметившихся после допроса Родриго Эхеа и изучения документов из Регистрационного центра. В первую голову надо было проверить информацию о ссоре между Тринидадом и Криспуло Очайтой — тем сеньором со смешной фамилией, о котором нам толковал Родриго Эхеа. Мы позвонили в город, где произошел инцидент, и связались с нашими людьми. К счастью, не потребовалось никакого дополнительного расследования, поскольку, по словам капрала, возглавлявшего местное отделение Гражданской гвардии, история о двух чужаках, что не поделили между собою мусор, стала притчей во языцех. А дело было так: Очайта, мужчина дюжего телосложения и, как показали события, с явной склонностью к насилию, задал хорошую трепку более щуплому и низкорослому Тринидаду; рассказывали, будто он схватил свою жертву за лацканы и тряс ее в воздухе, точно тряпичную куклу. Чтобы разнять драчунов, пришлось поднять на ноги чуть ли не полгарнизона муниципальной полиции, а очевидцы в один голос твердили, будто экзекуция сопровождалась угрозами в адрес Солера. Тем не менее ни одна сторона не заявила в суд, и дело, всколыхнув сонную тишину захолустья, благополучно осело в его анналах в качестве забавного анекдота. Выигравшая тендер компания получила концессию и мирно занималась уборкой городишки на радость его обитателям.

Что же касается предпринимательской деятельности Леона Салдивара, чьи интересы представлял Тринидад, то мы запросили нужные нам данные у экспертов по экономическим преступлениям. Один из них направил нас к лейтенанту Валенсуэле, который выполнял функции связующего звена с отделом прокуратуры по борьбе с коррупцией. Ухоженный, элегантный выпускник военной академии, двадцати восьми-двадцати девяти лет от роду, принял нас в безукоризненно убранном кабинете в таких же безукоризненных ботинках, начищенных ваксой до глянцевого блеска.

— Леон Салдивар? — хмуро спросил он. — Стреляный воробей!

— Даже так? Что у вас на него есть?

Лейтенант Валенсуэла смерил меня недоверчивым взглядом. То ли он посчитал ниже своего достоинства делиться со мной компроматом на Салдивара, то ли сердился, не услышав вожделенного «господин лейтенант» в конце фразы. Чинопочитание в чести у выпускников академии.

— Пока ничего, — ответил он и деликатно кашлянул, словно желая сгладить возникшую неловкость. — Многие из наших ребят убеждены, что он замешан в целом ряде афер, но у нас нет доказательств. Его неоднократно привлекали к суду, и некоторые процессы длятся годами. Бесконечные отводы, апелляции и еще раз апелляции, экспертизы, в общем, горы бумаг, а в результате — пшик, дело отправляется на полку соответствующей судебной инстанции и покрывается густым слоем пыли.

Меня несказанно впечатлила его витиеватая метафора в стиле концептизма, [62]но еще большее впечатление произвели рыжеватые волосы, взбитые на манер кока, должно быть, призванного завуалировать скудное содержание черепной коробки. По моим наблюдениям, люди с вычурной прической не испытывают особой склонности к изящной словесности.

— В чем его обвиняют сейчас, господин лейтенант?

— В даче взяток, мошенничестве и хищении государственных средств. Кроме того, ему предъявлен иск в совершении насильственных действий и правонарушений специфического характера.

— Вы сказали, специфического?

— Ну да. Оскорбление и клевета. Он владеет газетами, — лейтенант привел пару названий, — и использует их для дискредитации неугодных ему людей.

Валенсуэла от природы не отличался разговорчивостью, а со мной демонстрировал прямо-таки чудеса скрытности — наверное, не хотел посвящать в детали, хотя меня как раз интересовали именно они. Для разрешения создавшейся коллизии надо было всеми правдами и неправдами втянуть его в нашу необъявленную войну.

— Сейчас вы все поймете, господин лейтенант, — сказал я проникновенным голосом. — Мы спрашиваем о Салдиваре не из праздного любопытства: несколько месяцев назад умер один из его сотрудников, и налицо все признаки убийства.

— Как зовут покойного? — спросил лейтенант, навострив уши.

— Тринидад Солер.

Валенсуэла покачал головой.

— Это имя ни о чем мне не говорит, — сказал он. — Насколько я помню, он не проходит ни по одному из заведенных на Салдивара дел.

— А имя некоего Родриго Эхеа тоже ни о чем вам не говорит, господин лейтенант?

— Еще как! Он уличен в даче взяток в связи с пересмотром планов городских застроек Однако у судебных разбирательств нет будущего. Их со дня на день прекратят, если уже не прекратили.

— Понятно, — сказал я. — Но войдите и в наше положение. Несмотря на отсутствие прямых улик, мы не вправе снять с Салдивара подозрение. Как вы думаете, может ли он быть причастным к покушению на убийство?