Дофин, бывший в курсе многочисленных интриг, вызвавших падение одного из крупнейших вельмож в королевстве, не остался безучастным к тому, что он считал насмешкой над правосудием. Людовик находился в изгнании в Дофине, а потом в Женаппе, и возвышение клана Виллекье было для него нестерпимым. Поэтому, став королем, он поспешил освободить Жана II Алансонского, который, не теряя времени, отомстил тем, кто способствовал его несчасть-ям, при этом не утруждая себя обращением к правосудию. Форбен, который предал его и сделал возможным его арест, был убит наемными убийцами на пути в Сантьяго-де-Компостела. Людовик XI не опечалился, во всяком случае никак на это не отреагировал. 31 декабря 1467 года он даровал свое прощение Жану II, его супруге Марии д'Арманьяк и его сыну Рене, графу дю Першу, хоть и было известно, что тот некоторое время поддерживал герцога Бретонского во время его предприятий в Нормандии двумя годами раньше. Алансонам вернули их земли, и Жан II получил под свое командование сто копий с той же пенсией, что и раньше, плюс двадцать тысяч экю «за понесенные расходы».
Но он не прекратил сношений с англичанами, поддерживал притязания Карла Гиеньского, вел дела с Жаном V д'Арманьяком, братом своей жены Марии. Его арестовали в начале февраля 1473 года, посадили в тюрьму замка Рошкарбон под Туром, и король тотчас приказал скорым делом провести расследование о его злодеяниях. Двух людей из Шато-Гонтье, «ведавших о его измене», подвергли долгому допросу, и королевские комиссары — Дюнуа, Жан ле Буланже, первый председатель Парижского парламента, и Гильом Кузино — без труда увеличили список обвинений: он велел убить Пьера Форбена и золотых дел мастера по имени Эмери, который помогал ему чеканить фальшивую монету; предложил англичанам, в залог союза, сдать им кое-какие из своих крепостей в Нормандии; вступил в сговор с принцами и фламандскими феодалами, враждебными королю; наконец, много интриговал, чтобы расстроить два брака, которыми очень дорожил король, — брак Эдуарда IV Английского с дочерью графа де Фуа и своего сына Рене с сестрой герцога де Бурбона. Алансон был приговорен к смерти 18 июля 1474 года, но приговор не привели в исполнение, и он умер в изгнании.
Его имущество отошло к Рене, которого несколькими годами позже, в свою очередь, заподозрили в подготовке заговора или в составлении союзов против короля, во всяком случае, в том, что он не поставил короля о них в известность. Людовик XI выдал замуж Жанну, побочную дочь Жана II Алансонского, за своего камергера Ги де Бомона и дал за ней в приданое двадцать тысяч экю и графство Бомон-ле-Роже. Эти деньги не пропали даром, ибо молодожены оказывали ему большие услуги, шпионя за Рене, а потом выдвинули против него обвинения на суде.
Рене д'Алансон был арестован Жаном Дайоном, заключен в замок Шинон, потом Кудре. С 21 сентября 1481-го по 12 января 1482 года его допрашивали в течение тридцати семи заседаний шесть комиссаров, тщательно отобранных среди высших чиновников в королевстве; все они предоставили достаточно доказательств своей верности и преданности — это были, разумеется, Жан Дайон, Пьер Дориоль, Жан Блоссе — господин де Сен-Пьер, великий сенешаль Нормандии, Леонард де Понто, казначей Франции, Филипп Воде, советник Парламента, и, наконец, Бофиль де Жюж, специально присланный королем, чтобы вести судебный процесс над графом дю Першем. Утверждают, что он хотел бежать в Бретань или в Англию, чтобы не отвечать за свои преступления. Жанна обвиняла своего брата, но не могла представить доказательств, и ее обвинения отметались одно за другим. Дело передали в Парижский парламент, который, после долгого перерыва, вынес свой вердикт 22 марта 1483 года: Рене не был ни осужден, ни оправдан, а попросту принужден просить короля о «милости и прощении».
Глава третья
УНИЖЕННЫЕ И ОСУЖДЕННЫЕ
1. Комиссары, чрезвычайный суд
Расстроить заговоры и призвать к порядку злопыхателей было насущной необходимостью, нерушимым правилом. Историки в этом плане не ошиблись, создав образ подозрительного, несговорчивого короля, неспособного прощать — не из-за особенностей своего характера, а из государственных соображений. Сам он в «Наставлениях», данных своему сыну, и в сочинении «Розовый куст войн» оправдывает себя, утверждая, что нельзя «никому прощать его злодеяний», что «самое большое благо, какое король может совершить в своем королевстве, это истребить в нем злодеев», что «нельзя допустить, чтобы хоть один злодей избегнул наказания», и что «недостаточно не вредить другим, нужно также противостоять тем, кто захочет навредить всем прочим».
В судебных процессах — сплошь политических, сплошь по обвинению в измене и оскорблении величия — не допускалось никакой неуверенности. Их целью было уничтожить попавшего в опалу, поразить его род, отнять у него имущество и лишить возможности действовать. Людовик хотел, чтобы процессы велись быстро и без длительного присутствия защиты. Заранее осужденный за злодеяния и коварство, за бунт против королевской власти виновный должен был быстро понести наказание в назидание другим и без пересмотра вынесенного решения.
Доверить ведение следствия и вынесение приговора обычным судебным инстанциям, в частности Парламенту, было слишком рискованно. Не все председатели и советники были у Людовика в кулаке и не все повиновались его приказам. Некоторые старались соблюдать закон и правила судебной процедуры, требуя по меньшей мере формальной независимости. Поэтому некоторые дела, и далеко не самые незначительные, у них забрали и произвольным образом передали на рассмотрение комиссаров, назначаемых для каждого конкретного случая, — на рассмотрение людей, которые хотели только выслужиться.
Конечно, королю не удалось отстранить Парламент от всех дел, но он всеми силами к этому стремился, с завидным упорством используя давление всякого рода, громко объявляя свою волю, засыпая упорствующих советами и угрозами. 7 июля 1467 года он строго запретил Парижскому парламенту вести процесс над Жаном де Бово. Сын сеньора де Пресиньи, избранный епископом Анжереким благодаря вмешательству Карла VII, он был отлучен от Церкви архиепископом Турским, обвинившим его в отравлении одного из каноников кафедрального собора. Папа подтвердил приговор и лишил его епископства и всех бенефициев за «проступки и прегрешения» и за «срам его сословию, жизни и славе». Король, которому поручили исполнить приговор, не заставил себя упрашивать: де Бово вовсе не принадлежал к числу его друзей и верных слуг. Избавиться от него и назначить на его место другого — это вполне устраивало короля. Он громко заявил, что, как добрый сын Церкви, лишь исполняет волю Святого престола. Пусть советники Парламента и не думают заниматься этим делом; оно не входит в сферу их компетенции. Дело было в его руках, и он постоянно вмешивался, чтобы все решить самому. 12 августа 1467 года он сообщил канцлеру, что необходимо привлечь к следствию слуг Жана де Бово, также изобличенных как злодеи. Король настаивал: «Вам ведомо, что дело касается нас, нашей особы и нашего государства; велите же вершить его со всею поспешностью».
Виновные в мятежах, захваченные с оружием в руках или недвусмысленно обличенные усердными доносчиками, очерненные в глазах общественности и обвиненные в ходе скоротечного следствия конечно же не могли рассчитывать на настоящий судебный процесс: наказание настигало их прямо на месте преступления. Ни Большой совет, ни Парламент о них даже не знали. Так стало с рыцарем, сыном испанца Салазара, долгое время служившего графу д'Арманьяку, который поднял восстание в городах Берри против налога на соль и бросил в тюрьму всех королевских чиновников; король велел повесить его самого и его сообщников: «И не скрывайте ничего и никого не бойтесь, ибо я предпочел бы потерять десять тысяч экю, чем чинить над ним суд».
Король и верные исполнители его воли утверждали, что Шарль д'Альбре, приговоренный к смерти в 1473 году, был судим «в Парламенте». Это в большей степени было игрой в слова, чем попыткой успокоить чью-то совесть и унять ропот. Следствие Парламенту не поручали, и только первый председатель и малое число советников состояли в коллегии комиссаров, сплошь назначенцев. Трое из них, которые, несмотря ни на что, отказались поддержать обвинительное заключение, считая Альбре невиновным во всех преступлениях, лишились своей должности. Правда в том, что большая часть имущества осужденного была обещана следователям, в частности сиру де Боже, зятю короля, который председательствовал на суде, Бофилю де Жюжу, главному обвинителю, и Жану де Дайону, которому часто поручали подобные дела. Допросы вел канцлер Пьер Дориоль, безраздельно преданный королю, уже неоднократно испытанный при подобных обстоятельствах; он окружил себя высокопоставленными чиновниками, назначенными и созванными по приказу короля.