События в Мараше явились критическим моментом, окончательным завершением иллюзий и лицемерия, тем моментом, когда даже умеренные и оптимисты признали, что настал час оружия. В течение нескольких дней цепь событий подготовила разворачивающуюся драму. Во-первых, активно включился Анзавур, быстро потеснивший националистов и установивший контроль над регионом Адапазары. Затем произошло выступление националистов в Стамбуле. В ночь на 27 февраля они совершают налет на склад оружия в Акбаше, пригороде Стамбула, и захватывают 8 тысяч винтовок, 40 пулеметов и 20 тысяч ящиков боеприпасов, предназначенных для белогвардейцев Врангеля. Это нападение вызвало ярость англичан, направивших свой гнев против правительства и французов, ответственных за охрану склада, даже в большей степени, чем против националистов.

Придя в себя, англичане осознали, что нужно вести совершенно иную политику, чем прежде. С начала февраля Райан отказывается от политики, «позволяющей туркам самим решать свои проблемы, до тех пор, пока будут приняты окончательные решения Парижской мирной конференции». Он предлагает мирный договор, приемлемый для турок, оставляющий им Измир и Стамбул. В Париже газета «Тан», официальный орган министерства иностранных дел, выступила еще более оригинально: «Для положительного решения проблем Турции есть только одно средство: попробовать лояльно относиться к режиму националистов… Мы надеемся, что не слишком опережаем события, заявляя, что Франция готова попытаться провести этот эксперимент…»

Но большинство дипломатов, собравшихся в Лондоне в середине февраля 1920 года, и не подумали об этом: договор будет «жестким», а чтобы «отомстить» за события в Мараше, было предложено оккупировать Стамбул.

Когда эти предложения по проекту договора поступили в Стамбул, все военные коменданты единодушны в своем мнении: такой проект — безумство, турки резко отреагируют на него; всё возможно: отречение султана, переезд парламента в Анатолию, новые жестокие расправы с христианами, согласованные действия националистов, большевиков и арабов.

Только военная оккупация Стамбула оправданна, по их мнению: если союзники выбирают жесткие условия договора, то лучше подготовиться к реакции турок, а именно — контролировать войсками Стамбул. Собравшиеся в Лондоне в конце концов принимают промежуточное решение: войска союзников ограничатся захватом военного министерства и префектуры полиции и не станут контролировать гражданскую администрацию и распускать парламент.

Было принято решение арестовать лидеров националистов, находящихся в Стамбуле. Английские спецслужбы составили список из двадцати трех депутатов, «причастных к уничтожению христиан», и рекомендовали арестовать семь из них. Кемаль не фигурировал во втором списке, но занимал шестнадцатую позицию в первом. Англичане обвиняют «депутатов из Эрзурума» в «заговоре», в убийстве доктора Сиска в Згале, в участии в «антихристианской пропаганде в Йозгате». Никакой информацией, подтверждающей эти обвинения, автор не располагает. Згала существует (это небольшая деревня между Токатом и Амасьей); Кемаль, возможно, проезжал через эту деревню, но никаких следов доктора Сиска найти не удалось. Следует ли заключить, что, обвиняя Кемаля и включая его в список, где фигурируют признанные активисты, в основном юнионисты, спецслужбы рассчитывали убедить Лондон и союзников в том, что Кемаль — всего лишь главарь банды?

Интервенция союзников, запланированная на 13 марта, была перенесена на 16 марта по просьбе французов и итальянцев. Из вежливости Лондон соглашается на отсрочку, но его приказы однозначны: действуйте по собственному усмотрению, даже если «ваши коллеги не в состоянии действовать вместе с вами». Никаких сомнений: операция прежде всего английская. 16 марта в 10 утра три тысячи британских солдат занимают префектуру полиции, главный почтамт и военное министерство. За двадцать минут до этого М. Райан официально предупредил великого визиря, а его французский коллега — султана. Население Стамбула быстро поняло, что произошло, даже до появления афиш с заявлением англичан о том, что Стамбул остается турецким, но без беспорядков и кровавых расправ, причем каждому турку, пойманному с оружием в руках, грозит смерть. Операция проходила быстро, англичане не встретили серьезного сопротивления; в ходе операции были убиты пять турецких военных и один англичанин.

Главной жертвой оказался Рауф. Он, герой Балканских войн, отказался бежать в Анатолию, что ему неоднократно предлагал Кемаль. «У меня моральный долг», — отвечал он. Он выступил в парламенте, заявив: «Я не хочу, чтобы парламент самораспустился; пусть его распустят!» В сопровождении нескольких депутатов он отправился к султану; это был диалог глухих. Хотя Рауф потрясал Национальным пактом, а один из депутатов утверждал, что враги не пойдут дальше, что Анатолия тверда как сталь, Вахидеддин оставался невозмутим: «Они готовы на всё. Будьте внимательны к тому, что вы говорите в парламенте <…>. Завтра, если они захотят, они будут в Анкаре». Обращаясь к Рауфу, он заявил: «Рауф-бей, нация — это как стадо… А стадо нуждается в пастухе… Я — пастух». Рауф вернулся в парламент за несколько минут до прибытия туда англичан. Он требует вмешательства парламентской охраны, но она бездействует. «Чтобы избежать кровопролития», Хусейн Рауф и Кара Васыф сдаются англичанам. Депортированный на Мальту, Рауф вернется в Турцию только в конце 1921 года. В своих «Воспоминаниях» Кемаль критически отнесся к поведению Рауфа в эти мартовские дни 1920 года, посчитав, что Хусейн Рауф и Кара Васыф проявили недопустимую мягкотелость, позволив депортировать себя на Мальту.

А для Кемаля это непредвиденная удача. Кемаль реагировал даже прежде, чем было прервано телеграфное сообщение со Стамбулом и завершилась военная операция. Он обращается с гневным протестом к военным комендантам и к зарубежным парламентам. Он требует от националистов уважать христиан, но приказывает арестовать двадцать французских и английских военных, оставшихся в Анатолии. Обращаясь ко всем, он объявляет о начале войны за освобождение столицы халифата и за национальную независимость: «Аллах на нашей стороне в этой священной войне за независимость страны».

В десять утра Кемалю сообщили о начале операции. Эти события его не удивили: он всегда утверждал, что англичане обязательно окажут военное давление на Стамбул, и еще за несколько дней до 16 марта осознал, что операция неизбежна. При подготовке к оккупации Стамбула союзники стянули к столице войска, о чем был информирован Кемаль. Он поминутно следил за продвижением английских войск, непрерывно получая сообщения по телеграфу.

В десять часов:

— Утром англичане неожиданно атаковали правительственные здания…

Чуть позже:

— Ваше превосходительство, английские моряки захватили телеграф в военном министерстве и перерезали провода…

Затем:

— Ваше превосходительство, только что стало известно, что через час это здание тоже будет оккупировано…

После ареста Рауфа и Васыфа депутаты собрались снова. 18 марта по предложению Риза Нура депутаты решили больше не заседать. Заседания были отложены на неопределенное время, а Риза Hyp заявил, что в силу исключительных обстоятельств «мы вверяем нашу судьбу истории».

На следующий день Кемаль созывает парламент в Анкаре. Он подготавливает обращение, в котором утверждает необходимость созыва Национального учредительного собрания в Анкаре. Но после трехдневной переписки по телеграфу с единомышленниками он понимает, что многие еще не готовы для Учредительного собрания. И снова он кладёт свой проект в папку. Кемаль рискует, он хочет преуспеть, но при этом сохраняет трезвость мышления. 19 марта он созывает парламент в Анкаре и объясняет, как будут выбирать депутатов, призванных заменить тех членов османского парламента, кто не прибудет в Анкару.

16 марта 1920 года кемалисты назовут черным днем. А между тем этот день способствует осуществлению их надежд. Стамбул оккупирован, султан вместе с Блистательной Портой превращаются в живые трупы. Стамбул оккупирован, и вся Анатолия в руках кемалистов. Стамбул оккупирован, и законная власть обосновывается в Анкаре.