Не заблуждался ли военный комендант, считая, что приглашения османской делегации на мирную конференцию будет достаточно, чтобы успокоить население? Колесо завертелось. Иллюзии, которые питали многие турки по поводу применения принципов Вильсона к их стране, улетучились после оккупации Измира. Жестокая интервенция греческих войск превратила Измир и Айдын в города-мученики. В Стамбуле и Анатолии эти города стали боготворить. Выпускали открытки, изображающие женщин и детей, бегущих из горящего Измира к анатолийскому крестьянину, гордо поставившему ногу на труп поверженного грека. Писатели и поэты не находили подходящих слов, чтобы как можно ярче описать несчастных жертв оккупированных городов.

пишет один из поэтов, заканчивая восклицанием, полным любви:

К несчастью для союзников и к счастью для турок, Кемаль покидает Стамбул на следующий день после высадки греков в Измире.

В своей знаменитой речи 1927 года, известной под названием «Нутук», Кемаль, вспоминая события с мая 1919 года до создания республики, так описал свое состояние во время отъезда из Стамбула: «Было важно, чтобы вся нация поднялась против тех, кто был готов угрожать независимости Турции. Бесспорно, нельзя было немедленно выступать с нашими требованиями в той обстановке. Напротив, было необходимо действовать поэтапно… С самого начала я предвидел окончательный результат. Но мы не должны были сразу раскрывать наши настроения и намерения. Если бы мы это сделали, нас сочли бы мечтателями…»

Самые преданные сторонники Кемаля находят в этих словах убедительное доказательство его поразительного предвидения, его способности предвосхищать события: он сразу всё понял, всё предвидел, всё рассчитал. Другие отмечают удачный подбор слов: каждое слово тщательно подобрано, каждая фраза составлена осторожно, чтобы создать должное впечатление — предвосхищение проекта и его детальную подготовку — без какого-либо риска обмана: «С самого начала я предвидел окончательный результат…» Но что тогда называл Кемаль окончательным результатом?

В Стамбуле Кемаль тщательно готовился к своей миссии. С Джевадом, начальником Генерального штаба, он согласовывает особый телеграфный шифр, лично подбирает двадцать офицеров для своего штаба и, наконец, отмежевывается от полковника Исмета, который не скрывал своего неодобрительного отношения к перемирию и его последствиям. Исмет признается своему другу Карабекиру, что разуверился во всем и что лучше стать простым крестьянином. «У меня нет денег, чтобы купить землю, и я не отдам ни свое оружие, ни мой мундир», — отвечает ему Карабекир, которого только что назначили командующим 15-м армейским корпусом, одним из лучших в османской армии, поэтому у него не было никаких причин для отчаяния, какое испытывал Исмет. Кемаль пытается поднять дух Исмета и просит его оставаться в боевой готовности: «Ты мне поможешь, когда начнется настоящая работа». Последний визит Кемаль наносит полковнику Кара Васыфу, лидеру «Каракола», который станет представителем «анатолийцев» в Стамбуле.

Рауф, верный соратник Кемаля, провожает его на пристань. В полдень старый пароход «Бандырма» поднимает якорь и отправляется в Самсун. Как раз вовремя, так как британские власти «начинают задумываться над тем, почему генерал-инспектор 9-й армии в сопровождении своего штаба направляется в Сивас, хотя идея формирования 9-й армии была оставлена». Британский офицер, визирующий паспорта Кемаля и его спутников, удивлен, почему молодой генерал — ему всего около двадцати двух лет — требует у вышестоящего начальства «зеленый свет» и ему его дают!

На борту «Бандырмы» находились Кемаль, его штаб и полковник Рефет, назначенный командующим 3-м корпусом. Спутников ожидает различная судьба. Полковники Рефет и Ариф отделятся от Кемаля, Ариф будет повешен в 1926 году за участие в заговоре в Измире, майор Хюсрев останется с Кемалем и станет депутатом и послом; военный врач Рефик станет премьер-министром, когда президентом будет Исмет Инёню. Другие сделают успешную карьеру в армии.

Кемаль не увидит Стамбула в течение восьми лет — до 1927 года. Мог ли он предположить столь длительную разлуку со Стамбулом, плывя на «Бандырме» по Босфору к Черному морю? Как любой генерал, Кемаль испытывал беспокойство, предшествующее сражению. Но он покидал Стамбул счастливым и с легким сердцем. Счастливым, потому что должность инспектора 9-й армии предоставляла ему полномочия, какими он еще никогда не был наделен; по иронии истории, он обязан подобной ситуацией своим противникам — либералам, бросившим в тюрьму его лучших друзей. С легким сердцем, потому что удалялся от места, враждебного ему, где он был несчастным. Космополитизм Стамбула, особенно обострившийся во время оккупации, удручал Кемаля. Тяготившей его обстановке в Стамбуле паша предпочитал военный лагерь и действие.

Однако Кемалю не стоило сожалеть о своем пребывании в течение шести месяцев на берегах Босфора. Там он расстался с напрасными иллюзиями и повзрослел. Исчезновение Энвера не решило всех его проблем. Кемаль приобрел опыт политика и отказался от прежнего утверждения, что «политика разлагает армию». Он понял, что политики и военные должны действовать вместе и, более того, что честолюбивый османский офицер едва ли может отказаться от политики. Голосование за доверие Тевфик-паше, частые встречи с Али Фетхи, опыт издания «Минбер», встречи с Вахидеддином открыли Кемалю глаза на правила и тайны политической игры.

«Бандырма» прибыла в Самсун 19 мая после трехдневного плавания. Ситуация, как писал Кемаль военному министру, оказалась гораздо хуже той, какую он ожидал увидеть; недовольство среди населения всё возрастало. И Кемаль сразу же активно включился в работу, опираясь на полученный им мандат. Первыми спохватились англичане: уже 19 мая британский комендант написал османскому военному министру, требуя «объяснить, какими полномочиями наделены Кемаль и офицеры его штаба и что они собираются создать». Если бы генерал Милн мог предположить!

Вызывали ли беспокойство телеграммы, отправленные Кемалем Карабекиру или Фуату? Вполне логично, что инспектор 9-й армии вступает в контакт со своими подчиненными, а именно с командующим 15-м корпусом армии Карабекиром. 15-й корпус представлял собой серьезную силу: многие его офицеры не были демобилизованы, а те, что были, ухитрились остаться в строю. Им удалось также сохранить оружие и снаряжение.

21 мая Карабекир получает телеграмму, в которой Кемаль пишет: «Я очень огорчен и озабочен серьезным изменением общей ситуации, нам следует координировать наши действия». Через два дня Кемаль телеграфирует Фуату в 20-й корпус армии, в Анкару, представляющую западную точку анатолийского редута. Телеграммы! Весьма грозное и эффективное оружие, используемое Кемалем, так же как и железные дороги. В свое время султан Абдул-Хамид уже уделял особое внимание телеграфу как важнейшему средству контроля над территорией. Кемаль виртуозно возродил это наследие Абдул-Хамида. Телеграф и железные дороги, эти продукты индустриальной эпохи, занимали особое место: возможно, Кемаль не смог бы одержать победу в войне за независимость и создать современную Турцию, имея в распоряжении только телеграф и железные дороги, но и без них он не смог бы ни выиграть войну, ни создать новую Турцию.

Обстановка в Самсуне накалялась; британские войска, прибывшие сюда в марте, получили новое подкрепление. Угроза со стороны англичан и греков возрастала. Утром 25 мая Кемаль и его штаб покидают Самсун в стареньком «мерседес-бенце», делающем в час не более 15 километров. Они отправились в небольшое местечко Хавза.