— Помните, я говорил, сэр, что девочка знает и понимает свою семью лучше, чем вы. Наверняка от души смеется над своим дядюшкой. Не надо так волноваться, она за себя постоит. Завтра придет, вот увидите, — повторил Суджи, довольный, что Тео передумал идти к Мендисам. — А я приготовлю свежий сок лайма и рыбное карри. Завтра.

— Я бы хотел иметь детей, Суджи, — признался Тео чуть позже, откинув свои страхи. Уже много дней ему не было так спокойно, как сейчас.

Суджи серьезно кивнул:

— Дети приносят счастье, сэр. Вместе с вечными неприятностями. А наши дети, похоже, рождаются, чтоб было кому страдать после нас. Боль и страдания, страдания и боль. И так до бесконечности. Ужасное проклятие, сэр. Кара за нашу жадность.

Тео, прищурившись, смотрел на него. Он совсем отвык от неспешной философии неотвратимости своих соплеменников. Едва он открыл рот, как Суджи остановил его взмахом руки. Луна уплыла за облако; морской ветерок шелестел в листве. Сколько таких же нежных ночей они с Анной проводили в рыбацких деревушках на юге Франции. Что-то зашуршало в траве, Суджи неслышно метнулся за угол дома. Решив, что его помощник услышал скрип ворот, Тео поднялся, но миг спустя до него донеслись звуки борьбы, сдавленный вскрик, — и Суджи появился из кустов, выпихнув перед собой парнишку лет четырнадцати. Одной рукой он накрепко сцепил руки парня за спиной. Желтый шар луны высветил лезвие ножа в другой руке Суджи.

— Хотел в дом залезть, сэр. Вот с этим, — мрачно сообщил Суджи, вскинув нож. С силой толкнул незваного гостя в сторону Тео и добавил на сингальском: — Говорит, ему приказали.

— Что ж ты собирался украсть? — также на сингальском спросил Тео.

Мальчишка и не подумал ответить. В следующий момент, вырвавшись из рук Суджи, он ринулся через сад, взлетел на стену и исчез. Тео и Суджи выбежали на улицу, но незадачливый вор уже растворился в ночи. Убедившись, что парня и след простыл, Суджи запер все ставни и с лампой обошел дом — приглядывался ко всем подозрительным теням в саду, шурудил в густой высокой траве.

— Завтра скошу, — пробормотал он, беспокойно качая головой.

А заодно завтра же и освещение в саду наладит — другим неповадно будет лазить. Парень вряд ли из убийц, скорее мелкий воришка, таскает что плохо лежит, сбывает и достает наркотики. Однако осторожность никогда не помешает. Завтра надо порасспросить в городе, а сейчас сэр пусть идет спать.

Тео зажег противомоскитную спираль, плотно закрепил сетчатый полог вокруг кровати и, уже засыпая, вспомнил, что не спросил у Суджи, кто принес послание от девочки. И напоследок подумал, что Суджи, пожалуй, прав: завтра Нулани обязательно придет.

Утром она сидела на своем привычном месте на веранде и рисовала бамбуковый шезлонг-качалку.

— Так-так. — Тео улыбался, опускаясь в шезлонг. — С возвращением!

Он мог поклясться, что услышал едва различимый трепет крылышек. Желто-зеленые попугайчики неутомимо порхали в кронах деревьев; из дома текла музыка; воздух нашептывал обещания. Минувшая ночь стерлась из памяти.

Нулани сообщила, что дядя с рассветом уехал. В субботу уроков нет, так что ей удалось сбежать. Очень хочется рисовать, столько времени зря пропало из-за дяди. Он приезжал поговорить о Джиме, целыми днями рычал, а мама то ругалась, то плакала. А дядя свое гнул — чтобы Джим к нему пошел работать. Или служить?

— Что-то там военное, — фыркнула Нулани. — По-моему, они шпионят за людьми и в армию доносят. Дядя сказал, что Джим уже большой. Пора, говорит, школу бросить. Нечего за партой торчать, когда в стране война и Шри-Ланка ждет таких парней, как Джим.

— Что? Ты серьезно?

— Да. Только Амма не согласна. Она о другом для Джима мечтает. Папы нет, она боится еще и сына потерять. «Рано или поздно, — заявил дядя, — рано или поздно счастье улизнет от Счастливчика Джима. И что тогда? Пусть-ка берется за дело. Пусть покажет, на чьей он стороне, пока его к ответу не призвали».

— Иными словами, дядя угрожал твоему брату? — спросил Тео.

— Да. А мама все равно Джима не отпускала. Вот они с дядей и ругались.

Суджи принес блюдо с плодами папайи и принялся накрывать стол для завтрака. Постелил густо-синюю скатерть, подал яйца, жаренные на свежих рисовых блинах, остро-сладкое сеини самбол, филе тунца в кокосовом соусе, а к чаю — кувшинчик кипяченого молока. Солнечная полоска соскользнула с крыши, выгнулась над столом и легла на пол. Тео скрылся в доме, чтобы перевернуть пластинку.

— Ну а ты? — спросил он, вновь выходя на веранду. — Тебе он что-нибудь сказал, твой дядя?

Нулани скорчила мину и рассмеялась.

— Я вчера две тарелки уронила. Спешила очень. Думала, если все побыстрее уберу — смогу сюда прибежать. А потом тарелки разбила, Амма на меня накричала, и пришлось остаться дома.

— И что? Тебя наказали?

Нелепая история.

Нулани дернула плечом:

— Нет. Амма только сказала: «Что сегодня с этой девчонкой?» Ну и дядя опять стал ругаться и кричать. На меня. Вроде меня ничему не научили, и мне пора мужа подыскать.

— Что? — вздрогнул Тео.

— Ой, подумаешь, — презрительно бросила Нулани. — Мало ли что он говорит. А сделать-то ничего не может. Да я вообще его не слушала, хоть он и обещал Амме найти для меня мужа, а она так разозлилась из-за Джима, что про меня уже не помнила.

Небо без единого облачка вдруг стало нещадно слепящим.

— Я вовсе не должна его слушаться. Папа его ненавидел.

«Вот только папы нет в живых, и он тебя больше не защитит», — мелькнула у Тео тревожная мысль. И все же он был счастлив, несмотря на новую угрозу в лице дяди, что девочка снова рядом. Дни без нее были пусты. Сумеет ли он хоть чем-нибудь помочь Нулани? Или пропасть из прожитых лет и опыта слишком велика, чтобы перекинуть через нее мост?

— Я не видела вас целых пять дней, — сказала девушка, и в этот миг небо, как показалось Тео, переменилось, обретя синеву озер Чайной Страны.[3] — Зато я рисовала вас по памяти. Вот, смотрите. Здорово, правда?

Она придвинула стул поближе и протянула Тео свой альбом. И вновь на страницах ожили образы; небрежный карандаш выхватывал то одну черту Тео, то другую, о которых он едва догадывался. На листах альбома Тео смеялся, размышлял, невидяще смотрел в пространство, протирал очки. Бог мой, что же это? Тео потерянно рассматривал рисунки, прислушиваясь к уколам в груди. Молча допил чай, раскурил трубку. Наконец, поднялся, с высоты своего роста глянул на девочку, с улыбкой распахнул дверь в ее «студию» и приказал:

— Работай, — желая, чтобы нашелся хоть самый ничтожный и несуразный повод прикоснуться к длинным темным волосам.

Утро пролетело незаметно. Нулани трудилась над двумя картинами — портретами Тео. Запахи краски и скипидара гуляли по дому. В саду неумолчно верещала обезьяна. Жара тяжелой плотной шторой накрыла веранду, и обедать пришлось в доме. Из кухни несся дробный стук — Суджи готовил кокосовую стружку. За весь день Тео написал лишь две фразы. Образ девушки вплетался в мысли, лился звуками фортепиано с пластинки, просачивался наружу и растворялся в зное. С чего он взял, что сможет работать в этом пекле? Хочется прохлады, думал Тео, не находя себе места. Вспоминал, как городской шум Кенсингтона плывет вверх и гаснет в кронах платанов. Вспоминал свою просторную квартиру с зеркалами и бледными стенами в оранжевых и красных пятнах домотканых холстов из Канди. Когда-то ему хорошо работалось в роскоши. Когда-то у него была совсем другая жизнь. «Быть может, мне больше нечего сказать? — размышлял Тео. — Быть может, новая книга обречена? Быть может, солнце родины иссушило вдохновение?»

Но потом Тео зашел за девушкой, чтобы позвать к обеду, увидел стены «студии» в солнечных бликах, измазанное краской лицо Нулани, и его будто ударили: нет, новая книга не обречена. Казалось, послеполуденное солнце светит под новым углом оптимизма. Да и Суджи с обедом превзошел самого себя. Сообщив, что ему повезло сегодня на рынке, он подал целый кувшин сока лайма, вареный рис и карри из горькой тыквы, баклажанов, рыбы. На лице Суджи гуляла широкая улыбка, словно он никогда и не осуждал визитов девочки. Не догадываясь об этой перемене, Нулани весело болтала с ним, пока он накрывал на стол. На обед Суджи не остался, робко спросив позволения взглянуть на картину, где нарисован сэр.