Вяземский сам давно собирался посетить могилу Пушкина и, наконец, чтобы исполнить свое намерение, воспользовался пребыванием в Михайловском его вдовы. Уже совсем было собравшись, он писал ей 8 августа 1841 года: «Смерть мне хочется побывать у вас…» Обстоятельства задерживали его в Петербурге, и спустя четыре дня он вновь сообщил Наталье Николаевне о своем желании посетить ее: «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице». Выбрался же он только через месяц, о чем позднее писал А. И. Тургеневу: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина».

Вяземский покинул Михайловское 2 октября, взяв с собой написанное накануне письмо Натальи Николаевны брату, которое он должен был отправить более надежной петербургской почтой. Вовсе отчаявшись получить обещанные Дмитрием Николаевичем деньги, она писала: «Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей.Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу».

Ее определение, данное дому в Михайловском, невольно заставляет вспомнить пушкинское «наша бедная лачужка». Правда, его поэтическое восприятие любимого времени года — «октябрь уж наступил» — не вызывает никакого энтузиазма у вдовы. А уж для жизни зимой дом и вовсе не был пригоден. Вяземский еще до посещения Михайловского отговаривал Наталью Николаевну от того, чтобы остаться на зиму в деревне: «О зиме и думать нечего, это героический подвиг, а в геройство пускаться ни к чему». Он заметил: «Хотя вы человек прехрабрый…», — тем не менее отсоветовал ей оставаться в Михайловском на зиму: «Но на зимний штурм лазить вам не советую. На первый раз довольно и летней кампании».

В декабре 1841 года, вспоминая свое путешествие в Михайловское, Вяземский писал Нащокину: «Я провел нынешнюю осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено „Онегиным“ и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».

Обратно в Петербург Вяземский проследовал через Псков, о чем написал Наталье Николаевне уже из Царского Села 7 октября: «Как я вас уже предуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть чтобы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».

Когда Наталья Николаевна окончательно потеряла надежду на получение денег из Полотняного Завода, она направила 10 сентября письмо в Опеку с просьбой выделить ей дополнительные средства ввиду необходимости оплаты квартиры в Петербурге, найма учителей и прислуги. 1 октября, рассмотрев ее прошение о «законном пособии», Опека «положила»:

«а) На наем учителей, квартиры и прислуги для детей покойного А. С. Пушкина выдавать, сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац., по 4000 рублей (кои составляют серебром 1142 р. 85 ⁵/ ₇к.) в год из процентов, следующих на капитал 42 336 р. 24 ²/ ₇ коп. серебром, состоящий ныне в билетах кредитных установлений, и выдачу сей суммы производить с сентября сего 1841-го года».

Тогда же, 10 сентября, Наталья Николаевна ответила на полученное накануне письмо брата Дмитрия от 18 августа, в котором он с большим запозданием известил о рождении у него 30 июля дочери, что в какой-то мере оправдывало его и в задержке денег, и в неисполнении обещания приехать в Михайловское. Только теперь он вознамерился прислать сестрам лошадей, на что Наталья Николаевна отозвалась: «Мое желание не осуществилось, они мне нужны были летом, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не смогу добровольно отказаться от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, большую часть моего дохода».

Выручил Наталью Николаевну Г. А. Строганов. Уже вернувшись в Петербург, она сообщила брату: «Последние дни, что мы провели в деревне, было что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Строганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу». 23 октября 1841 года Наталья Николаевна со всем семейством тронулась в обратный путь.

В декабре 1841 года, оглядываясь на время, проведенное в деревне, она пишет П. В. Нащокину: «Мое пребывание в Михайловском, которое вам уже известно, доставило мне утешение исполнить сердечный обет, давно мною предпринятый. Могила мужа моего находится на тихом уединенном месте, место расположения однакож не так величаво, как рисовалось в моем воображении; сюда прилагаю рисунок, подаренный мне в тех краях — вам одним решаюсь им жертвовать. Я намерена возвратиться туда в мае месяце, если вам и всему семейству вашему способно перемещаться, то приезжайте навестить нас…»

Как и предполагала Наталья Николаевна, в мае следующего года она снова отправилась в Михайловское. Туда же в то лето приехали и Сергей Львович, и Лев Сергеевич.

Е. Н. Вревская писала брату 14 апреля 1842 года из Петербурга: «Лев збирается чрез полторы недели ехать в Тригорское. Он почти всякой день у меня бывает, но теперь нас разлучает Нева. Его частые посещения дают повод к разным заключениям, совершенно ложным. Недавно Алек. Ник. Гончарова, встретя его где-то, удивилась и сказала: Comment! quel miracle: vous n’êtes pas chez la baronne? [149]Недавно Карамзина Софья ему призналась в своей любви, да еще со слезами. А Нат. Ник. его бранила сурьозно, что очень не морально: сводить с ума, не чувствуя сам к ней ничего». 5 мая Евпраксия Николаевна продолжила информировать брата о столичных новостях: «Я всякий день имею удовольствие видеть обеих Пушкиных. Лев едет в конце этой недели в наши края. Дороговизна Петерб. его выгоняет, а отец сердится. Наталья Ник. едет в Москву. Я ее и здесь еще ни разу не видала»; «Я еду в сопровождении Льва, что мне вовсе не нравится. Старик тоже збирается к нам в Голубово, но не смеет совсем решиться, боясь обидеть Нат. Ник., которая его совсем не приглашает».

Младший брат поэта впервые посетил его могилу. Алексей Николаевич Вульф писал о встрече с Львом Пушкиным: «На пути с Кавказа в Петербург, разумеется, не на прямом, как он всегда странствует, заехал он к нам в Тригорское навестить да взглянуть на могилу своей матери и брата, лежащих теперь под одним камнем». Лев Сергеевич рассказал обитателям Михайловского и Тригорского подробности дуэли Лермонтова.

На глазах Натальи Николаевны разворачивалась своеобразная трагикомедия, местом действия которой стали Михайловское и Тригорское. Мария Ивановна Осипова, некогда юной шестнадцатилетней барышней влюбленная в Пушкина в его последние приезды в Михайловское в 1835–1836 годах, теперь, в 23 года, оказалась между двух огней — должна была остановить свой выбор на старике Сергее Львовиче или его младшем сыне Льве, возможно, в какой-то мере восполнявшем в ее глазах потерю старшего брата. О ее чувствах к Льву Пушкину та же Евпраксия Николаевна писала А. Н. Вульфу, что «быть за Львом или ни за кем, еще что для ее существования необходимо быть неразлучной, не быв даже его женою, и мысль разлучиться с ним для нее нестерпима…». 26 июля Вревская сообщила брату подробности этого романа: «Минутная нежность Льва к Маше меня обманула — и ее еще боле. Одно время Лев мечтал о счастье жить с Машей на Юге и довольствоваться для этого 10 т., но несчастная ревность Машина совсем его разочаровала. Он видит теперь в ней, кроме физических недостатков, и моральные, утверждая, что у нее нрав нехорош. Ты можешь себе представить, как меня это огорчает, тем более что я главною причиною: я предмет ревности ее». О старшем Пушкине Евпраксия сплетничала: «Забыла было тебе сказать, что был Сергей Льв., и так ему не понравилось Машино обхождение со Львом, что возвратился ко мне из Триг. совсем разочарованной. Он мне сказал, что несколько раз молился он на могиле жены и сына об исцелении, и все было напрасно; но эта поездка его совсем образумила».