Тем временем полемика продолжалась. От имени протестантов Пьер Бурдьё принялся загонять Жака Ланга и Лионеля Жоспена в угол. Он провозгласил принцип независимости интеллектуалов от какой бы то ни было власти, а затем призвал к возвращению к традиции «левого анархизма», задавленной левым аппаратом и левыми аппаратчиками [496]. После обмена любезностями произошел окончательный разрыв между социалистическим правительством и несколькими выдающимися представителями французской культуры. Но социалисты, несмотря на занятую ими позицию и жесткую реакцию, не остались глухи к протестам: после радиовыступления Мишеля Фуко и Ива Монтана Енисейский дворец прислал мотоциклиста забрать кассету с записью передачи. И хотя Лионель Жоспен и Жак Ланг выступили против подписантов, было сделано все, чтобы исправить оплошность: утверждалось, что никто не несет ответственности за заявление Клода Шейсона, кроме него самого, и что он говорил не от имени социалистов.
Однако поправить уже ничего было нельзя, и Мишель Фуко будет долго помнить этот эпизод. Он так и не примирится с социалистической партией и ее правительством, несмотря на многочисленные попытки другой стороны наладить с ним отношения. Жак Ланг пригласил его прийти в министерство, чтобы объясниться. Он пошел, а потом сказал друзьям: «Я назвал его идиотом». Очевидно, разговор шел на повышенных тонах. И, главное, все мосты были окончательно разрушены, хотя в сентябре 1982 года Фуко вместе с Симоной де Бовуар, Пьером Видаль-Наке и Жаном Даниэлем присутствовали на обеде, организованном Франсуа
Миттераном. На обеде, от которого ему «не удалось отвертеться», как заявил он своим близким. Порвав с социалистами, он принял также решение никогда больше не читать газету «Le Monde», поскольку Жак Фове, возглавлявший ее, раскритиковал интеллектуалов, которым «так трудно было смириться с 10 мая». И при каждом удобном случае Фуко подчеркивал, что не читает этой газеты, призывая друзей и студентов следовать этому примеру.
В конце концов, воззвание, которое имело шансы не получить большого резонанса, стало важным политическим событием. Прежде всего для социалистов. И для Мишеля Фуко. Поскольку идея Пьера Бурдьё получила продолжение и началось сближение с Французской демократической конфедерацией труда. В тот день, когда собирались подписи под «Несостоявшимися встречами», Бурдьё, полный решимости сделать так, чтобы на этот раз встреча состоялась, позвонил коллегам Эдмона Мера. Генеральный секретарь профсоюза упомянул об этих первых переговорах в интервью, опубликованном 15 декабря в газете «Liberation» — в том же номере, где фигурировал протест «Фуко — Бурдьё», как называли еще их воззвание: «Сегодня утром мы беседовали с несколькими интеллектуалами, до сих пор не имевшими особых связей с Французской демократической конфедерацией труда. Им хотелось, чтобы во Франции рабочие и интеллектуалы образовали силу наподобие той, что определяла деятельность “Солидарности”» [497]. Первая встреча была назначена на 16 декабря и должна была состояться в шесть часов вечера в помещении Французской демократической конфедерации труда (улица Кадет, 9-й аррондисман Парижа). На ней присутствовали многие лидеры центрального профсоюза, в том числе и Эдмон Мер. Впрочем, он быстро ушел, так как его должен был принять премьер-министр. Из интеллектуалов пришли Мишель Фуко, Пьер Бурдьё, математик Анри Картан, а также ученые, близкие к Французской демократической конфедерации труда — Ален Турен, Жак Жюллиар, Пьер Розанваллон… Бурдьё настаивает на необходимости постоянного сотрудничества профсоюза с группой интеллектуалов, присутствовавших на встрече, что могло бы позволить немедленно откликаться на актуальные проблемы. Фуко предлагает создать информационный центр или пресс-агентство для сбора, фильтрации и распространения сведений разного характера — политического, юридического и т. д., — касающихся Польши.
На другой день — 22 декабря — состоялся второй раунд. Был составлен текст, который предполагалось распространить через несколько дней. Это собрание проходило в главном бюро профсоюза (сквер Монтолон всё в том же 9-м аррондисмане). Речь уже не шла о встрече в узком кругу. В зале собралось около сотни людей. На трибуне — Эдмон Мер, Пьер Бурдьё, Мишель Фуко, Жак Шерек… Математик Лоран Шварц зачитал резолюцию, подготовленную несколько дней назад: «Осуждения насилия недостаточно… Нужно присоединиться к борьбе польского народа». Затем было объявлено об операции «бадж»: маленькие белые треугольники с красными буквами — аббревиатурой названия «Солидарность» — вскоре расцветят лацканы пиджаков и пальто. Фуко будет носить значок много месяцев. В то утро он произнес длинную речь: «Нам предстоит долгая работа, и мы должны проявлять последовательность. Первая проблема — это информация. Нельзя допустить, чтобы задушили голос “Солидарности”. Поэтому следует отнестись с вниманием к предложению предоставить “Солидарности” прессагентство, которое выпускало бы ежедневный информационный бюллетень». Фуко предлагает также отправить в Польшу делегацию юристов и врачей и упоминает проекты организации «Врачи мира», в том числе операцию «Varsovivre».
За этим собранием последовала серия встреч на факультете Жюсье. 20 февраля там прошел День Польши. Главная тема — отношения Востока и Запада. Мишель Фуко прилежно посещает все встречи, присутствует он и на Дне Польши, собравшем многие сотни человек.
Однако некоторые участники заседаний начинают задаваться вопросом о природе отношений с Французской демократической конфедерацией труда и даже сомневаться в их целесообразности. Скандал разразился внезапно, незадолго до Дня Польши. «Мы не хотим превратиться в попутчиков Французской демократической конфедерации труда», — заявили сомневающиеся.
«Вы являетесь организацией, — говорили они представителям профсоюза, — а мы частные лица. Нам уготована роль сателлитов».
Мишель Фуко старается успокоить их и, взяв слово после довольно живого обмена мнениями, примирительно говорит: «Речь идет не о том, чтобы стать попутчиками. Речь идет не о том, чтобы идти рядом, а о том, чтобы идти вместе». Эта формула прекрасно выражает смысл, который он вкладывал в данное предприятие. И все же, в конце концов, он перестанет посещать заседания на факультете Жюсье, устав от «клюквы» и особенно от их неэффективности и бесполезности. Бурдьё по тем же причинам перестал бывать там много раньше. Движение сошло на нет довольно быстро после первых невнятных инициатив.
На протяжении многих месяцев Фуко тем не менее участвовал в работе польского отделения «Солидарности», образованного поляками, проживавшими в Париже. Его глава Северин Блюмштайн обрисовал портрет философа, «который с удивительной самоотверженностью жертвовал временем, помогая справляться со скучнейшими бюрократическими проблемами». И добавлял: «Мы всегда могли рассчитывать на него. Мне казалось, что мы отнимаем у него драгоценное время. Он, например, входил в комиссию по финансовому контролю. Я помню составленные им набитые цифрами длинные отчеты. Я никак не мог отделаться от мысли, что он мог бы найти лучшее применение отпущенному времени» [498].
Лучшее применение? Фуко очень серьезно относился к своим обязательствам по отношению к Польше и не щадил себя. В сентябре 1982 года, например, он вместе с Симоной Синьоре сопровождал Бернара Кушнера в его последней поездке в рамках проекта «Врачей мира» («Varsovivre»). С ними были также два врача: Жан-Пьер Мобер и Жак Леба. Три тысячи километров они по очереди вели грузовичок с лекарствами, «которые были полякам не очень-то нужны», как скажет Бернар Кушнер, чтобы подчеркнуть, что гуманитарные конвои были «единственным средством не оставлять в беде тех, кто воплощал надежды той большой части Европы, которая находилась за решеткой» [499]. В грузовичке были припрятаны печатные материалы.