За завтраком Олкотт сумрачно взглянул на нее из-под густых бровей и меланхолично заметил: «Мы не молодеем». Она с присущей ей находчивостью добавила ему в тон: «Хотя для этого у нас было достаточно времени».

В большинстве случаев стареют не сразу, не в одночасье. Стареют медленно, словно спускаются вниз по ступенькам жизни. Чем ближе к смерти, тем ступеньки круче.

Елена Петровна после пятидесяти лет все еще вела себя, как молодая энергичная женщина, — не боялась оступиться и переломать себе кости.

Олкотт доводил ее своей занудливостью, корил отсутствием сюжета в ее рассказах. «Что вы заладили — сюжет, сюжет! — однажды ответила она ему в сердцах. — Подумаешь, сюжет! Шел, шел, зашел в другую комнату. Вот тебе и весь сюжет».

На пароходе ее донимали одни и те же мысли и сны. Она думала о том, как сделать деятельность Теософического общества грандиозной и широко известной. Сны ее были ужасными, в них она томилась и погибала.

Ей несколько раз снилось, что она умерла.

Одно спасительное имя безголосо выкрикивала ее измученная астральная субстанция, имя Хозяина и Учителя, имя стеснительного юноши царского происхождения, которого она десятилетиями терпеливо ждала после лондонского знакомства, ждала на ложе преданности и любви, на ложе, покрытом мягкой шкурой дикой козы и усыпанном сухими, приторно пахнущими лепестками роз и лаванды. Она ждала его, как сокровенного таинства вечной жизни, умастив тело душистым нардом обожания. Ее груди были тугими, как нераскрывшиеся бутоны лотоса, и прохладными, как травы в утренней росе.

Она хотела бы постичь истину мудрости, узнать, что же это такое в самом деле. Она грезила чудесами до тех пор, пока не спал однажды покров с ее завороженного чела, пока медвяный запах чинар не стал слегка отдавать сладковатым смрадом смерти.

Звезды вокруг нее то разгорались, то вспыхивали и бледнели; медленно угасая, они тихо исчезали, как блуждающие болотные огни.

Обессиленная космическим холодом, она толком не понимала, что с ней происходит: отсветы ее мыслей и чувств, ослепив озарением, тотчас тонули в непроницаемом мраке небытия.

Неужели душа ее навек покинула отчий дом Земли? Человеческие голоса, позвякивание, неясные напевы и вздохи, неровный топот бегущих лошадей воспринимались уже как потусторонние — и ее изнемогшее астральное тело пронизывала безысходная печаль.

Земля навсегда уходила из поля ее зрения, тонула в сгустках звездных туманностей. Придет ли конец ее астральным мучениям и страданиям? Ослепленная не отпускающими ее призраками прежних согрешений, Блаватская напряглась, пытаясь освободиться от обступившей ее тьмы. Нужно было возвращаться вспять, к началу начал, к своей колыбели.

Чуть приметный запах росы струился с Земли, удалявшейся от нее все дальше и все быстрее. Застыв в запредельном пространстве, Блаватская все еще надеялась, что кровь вновь заструится в воскресшем теле, заставит застучать усталое, надломленное сердце, и разноцветные, легкокрылые бабочки в ослепительных воздушных уборах окружат ее, перешептываясь с сухой, ломкой травой, сплетясь друг с другом в хороводе причудливого танца.

Она промелькнула в земной жизни азартной потворщицей веселым необыкновенным фантазиям и капризным незабываемым мечтам! Как слабая тень сбитой влет птицы, она пронеслась над Землей. Никто из живых не распознал ее агонии, и потому ни жалости, ни сострадания не снискала она, представ, наконец, пред людьми в сиянии Вечности.

Она освободила других, не освободив себя.

Блаватская металась, беззвучно вопия об очищающем Божественном свете. Ибо не было никаких больше сил терпеть корчи от неутихающей боли, сопровождающей всесильный и изнуряющий экстаз, готовый вот-вот поглотить ее, низвести на нет, развеять морозной звездной пылью!

Сон снова навалился на нее, как тяжелая и липкая тьма.

Наконец, Блаватская и Олкотт ступили на французский берег. Они прибыли в Марсель 12 марта 1884 года. Во Франции их ждали, как, впрочем, и в Англии. Им предстояло провести в Европе семь напряженных и изматывающих повседневной суетой месяцев.

Елена Петровна писала высокопоставленным особам пространные письма в разные концы Европы. Она засиживалась за ними до глубокой ночи, а иногда и до рассвета. На среднем пальце правой руки, ближе к ногтю, у нее образовалась овальная твердая мозоль — впечатляющее свидетельство ее прогрессирующей графомании. Она уже не могла остановиться в охватившем ее словоблудии, считая себя чуть ли не добрым ангелом, который подает сострадательную руку людям, приговоренным к тоскливой и бессмысленной жизни. Она вошла в писательский раж ради того, чтобы свои сверхъестественные прозрения и предвидения о судьбе человечества передать за тысячи километров какой-нибудь исстрадавшейся по вдохновенному и провидческому слову богатой и знатной даме, однако, к великому сожалению, основательно разочарованной в себе подобных и в связи с этим обстоятельством духовно обносившейся. В способности заговаривать людей, устно и письменно, ей не было равных. Такой дамой, чрезвычайно податливой ее воздействию, оказалась леди Мэри Кейтнесс, герцогиня де Помар, к моменту приезда во Францию Блаватской основательница и глава Теософического общества Востока и Запада. Именно к ней из Марселя в Ниццу, во дворец «Тиранти» направились Блаватская и Олкотт, а также вся их индийская компания.

Испанка по рождению, во втором замужестве леди Кейтнесс, она умела подать себя эффектным образом и с загадочной стороны. Встречая гостей, она обычно облачалась в бархатное малиновое платье с атласными рукавами и со стоячим воротником. Крупные бриллианты сверкали и переливались на ее длинной, горделивой шее.

Леди Кейтнесс была вдовствующей великосветской дамой и жила под одной крышей со своим сыном от первого брака с испанским грандом, герцогом де Помар.

«Изида без покрова» Блаватской настроила герцогиню на теософский лад. Иными словами, она испытала прилив нежности ко всему человечеству и поверила в силу эзотерических знаний. Она сочла своим долгом познакомиться с автором этой удивительной книги. Теософские идеи, однако, не отвратили ее от увлечения спиритизмом.

Леди Мэри Кейтнесс, она же по первому мужу герцогиня де Помар, ждала Блаватскую в Ницце. Герцогиня пережила двух мужей и считалась одной из самых богатых вдов Европы. В ее владении находились дворцы в Париже и Ницце.

Однажды герцогиня почувствовала, осознала всем своим субтильным и нервным существом, что является медиумом и способна по своему усмотрению вызывать дух казненной шотландской королевы Марии Стюарт. Некоторое время она была даже подавлена этим открытием, настолько оно поразило ее чувствительную натуру. Напрасно она клялась самой себе, что никогда не воспользуется этим внезапно открывшимся даром. Охватившее ее волнение приобрело такие внушительные размеры, что для того чтобы не перейти раньше срока в лучший мир, она была вынуждена открыться ближайшему окружению и начать медиумические сеансы. В роскошном парижском особняке по прямому указанию герцогини была сооружена часовня для общения с духом Марии Стюарт. Свою неиссякаемую любовь к несчастной шотландской королеве она выражала подражанием ренессансной моде, с помощью воланов, кружев и лент пыталась воссоздать внешнее сходство с бесконечно ей дорогой коронованной особой. Герцогиня Кейтнесс не жалела средств на свои увлечения спиритизмом. Денег у нее было предостаточно. Она с нетерпением ждала приезда Блаватской. Среди ее знакомых ходили слухи о духовной мощи этой русской аристократки, приобретенной в одном из тибетских монастырей в результате длительной аскезы и многомесячного общения с адептами Гималайского братства. Как знала герцогиня, у Блаватской существовали фантастические планы по возрождению древнейшей культуры человечества, поэтому-то она сочла своей обязанностью пригласить таинственную русскую путешественницу к себе в гости, доказать ей тем самым, какое неподдельное уважение она к ней испытывает, и сделать теснее соединяющую их духовную связь, которая, вне всякого сомнения, повлияла бы наилучшим образом на судьбы мира.