В том же году увидела свет еще одна его книга — «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация». В этой работе Николай Александрович подводил философский итог своего творчества — в ней содержалось систематическое (насколько это вообще возможно при бердяевском стиле философствования) изложение метафизических идей. «Я мыслю не дискурсивно, не столько прихожу к истине, сколько исхожу от истины», — предварял изложение своей метафизики Бердяев. Еще в начале его творческого пути ему советовали «зашнуроваться в корсет школьной философии», сделать изложение логически выдержанным, рациональным. Но совет остался втуне: и в конце своей жизни Бердяев перекладывал на бумагу собственный духовный опыт, свое личностное понимание истины. Кого-то такой стиль философствования восхищал, кого-то — раздражал, но он был «бердяевским», узнаваемым и признанным многими философскими мэтрами. Не случайно в июне этого же года Николай Александрович Бердяев был избран почетным доктором теологии Кембриджского университета, причем одновременно с ним рассматривались кандидатуры таких известных мыслителей, как К. Барт и Ж. Маритен, но выбор был сделан не в их пользу. Бердяев стал третьим русским, удостоенным этой чести, — после И. Тургенева и П. Чайковского. Его слава поистине стала общеевропейской. В июле Бердяев поехал в Англию для получения доктората (хотя путешествия уже были трудны для него). Одетый в красную мантию и средневековый головной убор — бархатную шапочку, он прочел перед заполненной аудиторией небольшую лекцию. Происходящее показалось театральным представлением и утомило его.
Дома Евгения Юдифовна приняла решение: надо ехать отдыхать. Денег, как всегда, было мало, поэтому первоначальная мысль поехать в Пила была отброшена, выбран был более дешевый курорт — Виши. Но поездка не принесла облегчения обоим: Евгения Юдифовна заболела, Бердяев мучился от стоящей в то лето жары, — отдых не удался. Зато август несколько скрасил неудавшийся «отпуск»: Николая Александровича пригласили в Женеву, на международную конференцию, где он прочел доклад «Технический прогресс и моральный прогресс» (организаторы конференции выбрали тему, волновавшую умы человечества еще со времен Руссо). После завершения конференции Бердяева пригласили прочитать цикл лекций по истории философии — от Ницше до Сартра — в Экуменическом институте в Боссе. Николай Александрович согласился, рассчитывая, что перемена места, горный воздух будут для него чем-то вроде отдыха. Действительно, поездка пошла ему на пользу: Бердяеву очень не хватало Лидии Юдифовны (Ирине Павловне Романовой он откровенно написал: «У меня сейчас очень преобладает чувство тоски. Мне трудно примириться со смертью Лид[ии] Юд[ифовны]»), и отъезд из кламарского дома отвлек его.
Бердяев продолжал много работать. Его буквально заваливали письмами читатели, многие приезжали для личной встречи в Кламар. Он писал новую книгу — «Истина и откровение», вносил правку в только что законченную «Экзистенциальную диалектику божественного и человеческого» (которую посвятил Евгении Юдифовне), встречался с Мунье, выстраивал в голове план новой книги, участвовал в «воскресеньях». 21 марта 1948 года тоже было воскресеньем, в кламарский дом опять собрались знакомые и друзья, но это бердяевское «воскресенье» стало последней дискуссией, в которой участвовал Николай Александрович. Он выглядел усталым и пожаловался на это Евгении Юдифовне перед сном. Следующее утро тоже не принесло долгожданной бодрости: он плохо спал, даже не смог работать. Евгения Юдифовна позвонила домашнему врачу, тот посоветовал какое-то лекарство. Во вторник Николаю Александровичу стало лучше: он провел в своем кабинете за столом все утро, а во время обеда даже рассказывал Евгении о том, какие следующие книги ему хотелось бы написать. После обеда Бердяев имел обыкновение отдыхать некоторое время, — в тот день он тоже немного подремал и вернулся к себе за письменный стол. Некоторое время спустя Николай Александрович позвал из кабинета.
Когда Евгения Юдифовна поднялась к нему, он был мертв, хотя дымящаяся сигара еще была зажата во рту, — не выдержало не молодое уже сердце. Бердяев однажды сказал о себе: я, наверное, и умру за письменным столом. Так действительно и случилось; смерть застала его за работой, то есть жил он до последней секунды напряженной духовной жизнью. На письменном столе, за которым он так и остался сидеть, лежала рукопись его книги «Царство Духа и царство кесаря», рядом лежала открытая Библия и статья, с которой он работал в последние минуты… В том, что Бердяев умер за письменным столом, было что-то символическое: писание было его главным и любимым делом. Он умер, недоговорив всего, что хотел сказать своим читателям. Это произошло 23 марта 1948 года в Кламаре.
Похороны состоялись 26 марта на тихом кламарском кладбище. Отпевание по православному обряду провели сразу несколько священников — все они были лично знакомы с Николаем Александровичем и хотели проводить его в последний земной путь. Присутствовали на похоронах и католики, и протестанты — Бердяев при жизни поддерживал экуменические идеи, и его похороны не могли быть другими. На панихиде Г. Федотов сказал, что Бердяев умер как солдат на посту — за своим письменным столом. На кламарском кладбище уже были русские могилы — фамильные надгробия князей Трубецких, Гагариных, Оболенских, Лопухиных и других. Недалеко, вместе с Лидией Юдифовной, был похоронен и Бердяев. На его скромной могиле с обычным православным крестом написано: «Nickolas Berdjaev».
Бердяевский дом не опустел. Спустя некоторое время Евгения Юдифовна продолжила традицию интеллектуальных встреч, которая не нарушалась в семье Бердяевых многие годы — несмотря на революции, войны, голод и холод. По пятницам в большой комнате кламарского дома собирались почитатели бердяевской философии, друзья. Гостей встречали Евгения Юдифовна и Софья Сергеевна — племянница Бердяева. Обычно Евгения Юдифовна выбирала для чтения какую-либо статью или отрывок из книги Николая Александровича, после чего начиналось обсуждение прочитанного, подчас довольно жаркое: с Бердяевым спорили и после его смерти. Сохранилась и еще одна традиция этого гостеприимного дома: после окончания дискуссии наиболее близкие друзья оставались на чаепитие со знаменитыми пирожками, печь которые Евгения Юдифовна была большая мастерица. Евгения Юдифовна, хотя и была всего на год моложе Бердяева, прожила еще более десяти лет — она умерла в 1961 году, много сделав для публикации бердяевских работ, записных книжек, писем. Она осталась предана памяти человека, с которым прожила в одном доме многие годы. Незадолго до своей смерти, в 1960-м, она передала архив Бердяева, заботливо ею сохраненный и разобранный, с машинописными копиями писем и бумаг, в советское посольство в Париже. Дом — кстати, по желанию Николая Александровича — был завещан Русской Православной церкви за рубежом. Его кабинет, где он умер, пустует, — часы до сих пор показывают время, когда философ скончался, а настольный календарь так и остался открытым на том трагическом дне. В часовне изредка совершают службы. А в остальных комнатах, стараясь относиться бережно к оставшимся от Бердяева вещам, фотографиям на стенах, книгам, живут православные священники. Мысль о создании в доме музея периодически возникает и в России, и на Украине, но пока единственными «экскурсоводами» остаются монахи-жильцы.
Земная судьба Николая Александровича продолжалась благодаря его книгам. Через год после смерти Бердяева издательство YMCA-Press выпустило его «Самопознание» — наверное, самую известную и самую читаемую книгу Бердяева, которую автор посвятил «лучшему другу» — Евгении Юдифовне. Подзаголовок гласил: «Опыт философской автобиографии». Это было важным примечанием: действительно, книга рассказывала не столько о биографии философа, сколько о его духовном пути, в ней содержалась попытка проследить не историю жизни, а историю мысли, рассказать читателю о своем внутреннем мире, а не о внешних событиях, повествование о которых присутствовало в тексте только как фон. Вышла в свет и последняя его книга, над которой он работал 23 марта 1948 года, в день своей смерти, — «Царство Духа и царство кесаря», а в 1952 году увидела свет «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого». Многие люди, знавшие Бердяева, помогли сохранить память о нем. Прежде всего на ум приходит имя Тамары Федоровны Клепининой, вдовы отца Дмитрия, более тридцати лет проработавшей в издательстве YMCA. Именно благодаря ее трудам была составлена полная библиография работ Бердяева, вышедшая в Париже в 1978 году. Она до сих пор является основой для исследования бердяевского творчества.