А пока он сидел и отрезал себе кусок «Докторской» в синюге. Печенье и пряники он не ел никогда. «Маленький, но не сластена… странно», — говорили про него взрослые. «Странно, что они меня не знают, и так лично думают», — думал Оська и засыпал в чашку кофе пять ложек сахарного песка.
«Обещаю получить „5“. Очень вас люблю. Оська».
Оська каждое утро писал записки родителям и прикреплял их магнитом к холодильнику. Они писали ему ответ. Такая тайная переписка позволяла ему спрашивать у родителей то, что он побоялся бы сказать на словах. Родители понимали это и доверяли умному не по годам мальчишке. Уже много раз их вызывали к директору школы за несносное поведение сына, но каждый раз, возвращаясь домой после собрания, они были на его стороне. Не только родительская позиция, — поведение их сына казалось им правильным и с точки зрения морали, и с точки зрения мужского достоинства.
Однажды, пока в классе не было учительницы, один одноклассник Оськи нарисовал на ее стуле мелом член. Оська не успел подбежать и стереть, как учительница вошла в класс. После: «Здравствуйте, дети, садитесь», — она и сама села на стул. Все дико смеялись, а Оська встал и вышел из класса. Учительница, которую он боготворил, подумала, что это он нарисовал. На перемене в классе географии абсолютно спокойный Оська взял со стола учителя глобус, подошел к «остроумному» однокласснику и разбил земной шар о его голову.
Оська был маленьким и не смог оценить иронию отца, возвратившегося от директора и обнявшего сына: «Я в очередной раз убедился, что планета развалится не от метеоритов. Она разобьется о головы непробудных подлецов».
«Я горжусь тобой, сын! Отец»
Эту записку от отца Оська нашел утром. Он свернул и положил ее в свой тайник, надеясь, что когда ему самому станет 45 лет, то он сможет эту же записку прикрепить к холодильнику уже для своего сына.
* * *
Юрий Исаакович написал записку для Оськи. Жена стояла рядом и улыбалась. За входной дверью на крыльце, в ожидающе-деловой позе, зевали охранники. Юрий Исаакович резко взял жену за горло и аккуратно припечатал к входной двери. Хоть и прошло 25 лет со свадьбы, они любили целоваться навзрыд. Каждый день и много.
Славка часто говорила им в такие моменты: «Хоть бы детей постеснялись, извращенцы!»
И получала от отца: «Когда у тебя будет молодой человек, сосись с ним при нас — глазом не моргнем, а если расстанешься с ним и будешь сосаться со вторым, я твои сосалки степлером зашью, а его сосалку собакам скормлю, понятно?!»
Барони любили друг друга… Дверь дрогнула, охранники взволнованно переглянулись. Когда Юрий Исаакович садился в машину и мечтательно улыбался, пожилой водитель, неизменный вот уже 15 лет, сказал:
— Юрий Исаакович, смотрю на вас по утрам и завидую, как вам повезло.
— Сергей Ви-и-икторович, не в деньгах счастье…
— Да и я не про деньги… я про жену вашу. Настоящая жена бандита. Она ведь вас своей грудью закроет. Вон охранники зассат, а она закроет. Завидую я вам…
— Спасибо, Сереж… Я тоже… завидую себе… — У этого монстра, не раз отдававшего команду «обанкротить такую-то кампанию», «запугать такого-то чиновника», «поставить прослушку за таким-то подчиненным», дрогнула губа.
— Сергей Викторович, я забыл дома документы, давайте вернемся…
Жена была в д у ше. В костюме и ботинках он ворвался к ней в кабинку, обнял лицо и целовал-целовал-целовал: «Я люблю тебя! ЯЛЮБЛЮТЕБЯ!!!» А она обнимала своего промокшего банкира и плакала от счастья.
* * *
Варвара и Слава Барон заговорщицки шли по улице, потом начали идти быстрее, потом побежали, понеслись и начали дико ржать. Они забежали в ближайшую подворотню и повисли друг на друге. Варвара открыла сумку, достала бутылку виски «Blue Label», открыла и залила прямо в горло. Слава визжала:
— Ты бы видела его глаза, когда сказала: «Пинкертон, может, сегодня я тебя обыщу?»
— На, пей, — Варвара протянула бутылку Славе.
— Я не буду, мне нельзя, я только шампанское… — загнусавила Славка.
— Пей, иначе отберу у тебя вибратор! — пошутила Варвара.
— И ты туда же!!! — завопила Слава, схватила бутылку и стала пить, как воду. Виски можно пить как воду, но не больше одного стакана — дышать становится нечем.
Прошел час. 20:00. Две пьяные подружки сидели на скамейке какого-то дворика и впервые говорили друг другу правду, периодически удаляясь в ближайший кустарник поблевать и посикать.
— Как не было?! — поразилась Варвара. — Слушай, Барон, а с тем, ну про которого ты говорила… ну такой… ну от которого рыбой всегда перло…
Они уже не могли смеяться. Скулы сводило от боли. Слава пыталась остановить смех:
— Ну не было… Мы только целоваться, я глаза закрываю и представляю себе… селедку… соленую (истерично смеясь и пуская пузыри из носа, Слава впервые в жизни перестала бояться быть глупой, ранимой и некрасивой)… Он мне один раз такой: «Чего бы ты больше всего хотела?» Я и вывалила: «Чтоб ты не пах рыбой».
Девочки упали на колени от смеха. Варвара:
— Я сейчас обсикаюсь.
— Я тоже. Поползли в кусты.
Кое-как устроившись, чтобы оградить мир от себя, а себя от мира (что в таком состоянии было намного проще), Варвара, совершенно забыв о том, что Ричард ее ударил и они поссорились, заявила:
— И вообще, Славка, я часто, когда кончаю, не могу удержаться…
— Че не можешь удержаться?
— Да обсикиваюсь я, и Ричарда обсикиваю — он же во мне, и все, что вокруг… Просто кошмар… Но так приятно, черт! Я сознание теряю. Он сначала пугался — я же не дышу, валяюсь в отключке. А через пять секунд прихожу в себя и не особо понимаю происходящее. Только сердце: «Та-дац», и… так сла-а-а-адко…
— Да ну ты, врешь, что ли?
— Че мне врать? С Ричардом так хорошо, что я не контролирую себя, он просто кролик какой-то долбаный… — И тут она вспомнила, что они расстались.
— Варь, ты че? Ва-а-арь… — Славка не поняла такой быстрой перемены в настроении Вари. — Случилось что? Вы поссорились?
— Он уезжает на месяц. Отец заставляет его снимать программу для Второго канала.
— Но это же здорово, Варь. Ему это надо, это очень здорово!
— По сценарию он должен в каждой стране спать как минимум с тремя проститутками: толстыми, маленькими, старыми, мужиками, трансвеститами…
— Ага, с лошадками, мертвыми…
— Я думаю, если отец прикажет, то этот сопляк и Мао Цзе Дуна с Лениным выебет.
— Ты сейчас шутишь, надеюсь?!
Варвару вырвало. Славка открутила пробку бутылки и протянула подруге. Варвара сделала пару глотков и нахально-вызывающе запела:
— «Родительский дом, начало начал, и в жизни моей надежный причал…»
Пьяная Славка обняла Варю и подхватила песню. Им казалось, что несчастнее их сейчас нет никого на планете.
— «Родительский дом, пускай много лет горит в твоих окнах добрый свет».
Слава перебила музыкальную паузу:
— Да пошли все на хуй!
Варвара впервые услышала, что Барон выругалась.
— Молодец, уважаю! Давай громче.
Слава неуверенно крикнула:
— Пошли все на хуй!!
— Громче!!!
И тут, радостно, она во все горло заголосила:
— ПОШЛИ-и-и ВСЕ НА-а-а ХУЙ!!!
Из окошка верхнего этажа высунулся радостный старичок и тоже радостно заголосил:
— ПОШЛА-а-а ТЫ САМА-а-а НА-а-а ХУЙ!!!
Варвара и Слава залились безудержным смехом, весело вскочили.
— Варь, а пошли на дискотеку в «FIVE». Я даже родителям не скажу. Наплевать на них.
— Ну, ты даешь, красавица. Гулять так гулять.
Взявшись за руки, они рванули из дворика. А радостный старичок крикнул им вслед:
— УДА-а-аЧИ ВАМ, ДЕ-е-еВОЧКИ!!!
* * *
Ночной клуб «FIVE» был самым понтовым и говенным клубом в городе. Депозит за столик около сцены — 3000 долларов, причем деньги не возвращаются, но можно пить алкоголь. Толпы дорогих проституток-моделей, которые себя проститутками не считают, так как цену не назначают, но утром деньги берут. Сумма меньше 700 долларов вызывает у них приступ раздраженного смеха. Такое редко бывает, потому что сало и депутаты знают и так, сколько нужно платить за худую жопу и вошедшие в моду силиконовые губы.