Он целовал ее, она была счастлива. Любовь уносила их в запределье, где нет места равнодушному миру. Безграничное чувство волшебного полета овладело ими и возносило всё выше и выше, туда, откуда начинается счастье.

И лишь стук в дверь заставил их вернуться на грешную землю. Как столь сильно напугавший их гром прозвучал он.

Наташа открыла; вошла Аня. Она тут же оценила обстановку. Одного взгляда на Виталия было достаточно,— он покраснел,— чтобы понять, чем всё кончилось.

—У-у, я вижу— у вас всё тип-топ,— произнесла она весело.

Девушка принесла с собой запах зимы. Шуба ее была вся в блестках снега.

—Что там твориться?— спросил смущенный Виталий ради того лишь, чтобы хоть что-то сказать.

—Тут недалеко убийство произошло,— ответила Аня, расстегивая шубу. Виталий помог ее снять и повесить на вешалку.

Девушка сняла сапоги и продолжила, не замечая, что ее рассказ весьма заинтересовал парня:

—Я лишь видела, как грузили человека в «Скорую». Он истекал кровью. Лицо бледное. На щеке— шрам (Виталий шумно с облегчением вздохнул). Кругом— милиция, народ. Говорят, он задушил какую-то бабку и тут же сам скончался. Меня чуть не вырвало.

Наташа заметила изменения, произошедшие с Серебряковым, но ничего не сказала.

—Думаю, это тот маньяк, что убивал людей,— добавила Аня, а потом, посмотрев на влюбленных, объявила: —Самое время для чая. Будем пить чай.

Взяла чайник, вышла из комнаты, бросив на ходу:

—Я оч-чень скоро вернусь.

—Будем пить чай.— Засмеялась Наташа, протягивая руки и прижимаясь к Виталию.

—Будем,— шепнул Серебряков, затворив дверь. Он вновь обнял любимую. Их губы опять слились в долгом жадном поцелуе, который мог бы длиться целую вечность, если б не вернулась Аня, толкнувшая Виталия дверью.

—Вы прямо какие-то неистовые,— проговорила она.

Наташа слегка покраснела, сказала в ответ с улыбкой:

—Могла бы и промолчать.

Козлов сидел напротив Виконта за столом в зале квартиры № 49 и рассказывал. Леонард, слушавший Ипполита, все пил из хрустального бокала, заедая вино мясом. Руки Гебриела листали толстую книгу. Казалось, что все заняты отнюдь не новостями Ипполита, но то могло показаться лишь неопытному глазу; Граф, смотрящий в свой бокал, едва ли мог думать сейчас о чем-либо еще, как не об ипполитовых словах, барон тупо уставился в листы книги, стараясь не пропустить ни слова. Наконец, когда Козлов закончил свое повествование, граф откинулся на спинку стула. Послышался его низкий голос:

—Прискорбно, что погиб невинный человек. Но, видно, на то воля Создателя.

Гебриел отломил от лежавшей на столе плитки шоколада кусочек и положил в рот.

—Ипполит,— сказал тут Виконт,— ты проявил завидное мужество. Не многие смогли бы сделать это.

—Но,— вступил в разговор барон,— Осиел все же утянул за собой двух человек.

—Да,— подтвердил Виконт,— сколько злобы в душе его, если за простую случайность человек расплачивается инфарктом.

Граф нахмурил брови и заговорил:

—Ненависть, проклятая ненависть к детям отца нашего, более слабым, но более богатым духовно, ни к чему не приведет, лишь пошатнется стабильность этого мира. Виконт, я хочу, чтобы ты завтра позаботился о его семье и постарался сгладить их боль.

—Да, сир,— ответил де ла Вурд.

—Ипполит, сегодня же найди моего сына, успокой его, а позже присмотри за трупом Свинцова,— приказал Леонард,— сдается мне, мы еще услышим о нем. Очень жаль, что ты не завершил всё до конца. Но не ты виноват. Глупость этой старухи непомерна. Надеюсь, я с нею более не столкнусь.

—Хорошо, монсеньор.

—Гебриел, теперь вступаешь в игру ты. Скоро состоится конфликт трех группировок. Есть много психов, способных причинять боль, убивать себе подобных. Проследи, чтобы достойные наказания понесли его. Я надеюсь на тебя.

—Я выполню это, сир.

Тут вошла Вельда, она несла поднос с кофе. Где в это время находился попугай, никто не знал.

Почти все принялись за черный ароматный напиток. Виконт, как всегда, потягивая кофе, курил сигару, Леонард, имевший большую привязанность к дорогим напиткам, пил кофе с коньяком бог знает, какой выдержки, Гебриелу, отличавшемуся страстью к сладостям, вместо кофе Вельда принесла бокал густейшего горячего шоколада. Козлов, не особо любивший всякие причуды, как и Вельда, пил простой черный кофе без молока, смакуя вкус его.

Никто не заметил, как возле канделябра на телевизоре появился малость помятый без части оперения покрытый кое-где пятнами крови Цезарь. Он с гордым видом наблюдал за компанией и заново переживал недавние события. Несколько минут назад он подрался с весьма наглым котом. И, потеряв часть перьев, всё же вышел победителем из схватки; кот, поджавши хвост, ретировался в ближайший подвал. За ним попугай, отличавшийся не малой отвагой, не последовал; из подвала несло удушающим кошачьим духом. Ясно было, что там находится логово этих хищников. И Цезарь посчитал целесообразным уйти победителем, нежели вступить в схватку и в неравной борьбе проиграть сражение.

Наконец птица не выдержала и заорала таким дурным голосом, каковым можно было поднять покойника:

—Какого черта! Я что, пустое место?!

От этого Виконт поперхнулся кофе и сигарным дымом, а Ипполит почти полчашки вылил на себя.

—Т-твою мать!— воскликнул Козлов,— коты тебе все мозги выцарапали?

Вельда подняла на попугая глаза и непечатно выругалась. Де ла Вурд криво усмехнулся и запустил в нахальную птицу сигарой. Попугай не успел увернуться, свалился за телевизор. Оттуда раздалось его восклицание:

—Виконт, ты явно хочешь спалить меня! Вы все с ума посходили.

Потом он появился из-за телевизора, сел на ветвь канделябра. Вид его был комичен: взъерошенный, весь в пыли, он держал в одной лапе виконтов окурок, а из ноздрей его валил, как из паровоза, дым. Цезарь, распушив перья, отряхнулся, раскрыл клюв, вставил в него окурок, затянулся. Это он проделал, как заправский курильщик, так что все рассмеялись.

Всем стало как-то теплее, когда попугай внес элемент юмора, что всегда ему удавалось. Вечер, малость подпорченный печальными событиями, был скрашен выходкой Цезаря.

—Цезарь,— заговорил Виконт,— какой же ты забияка. Всё как-то не находишь общего языка с местной живностью.

—Что ж, забияка,— согласился попугай.— Но местная живность, как ты выразился, мне пока что дружбы не предлагала. Да и нагловата она до ужаса.

—Оторвут тебе хвост когда-нибудь,— вставил Ипполит.

—И поделом,— добавила Вельда.

—Коты обид не прощают,— сказал де ла Вурд.— И брось курить, когда с тобой разговаривают!

—Ладно уж.— Попугай нахмурился, сигара пропала бесследно.— Надеюсь, мой любимый с коньячной начинкой шоколад остался, или опять вы всё съели?

—Да, есть еще.— Гебриел указал на хрустальную вазу.— Специально для тебя оставили.

—Благодарю вас, господин барон,— сказал с ироничной печалью попугай,— лишь только вы печетесь о несчастном Цезаре.

—О! о! о!— поддразнил его де ла Вурд.— О Цезаре бедном замолвите слово!

Много чая было выпито. Виталий чувствовал такой покой, какой никогда еще не навещал его душу. Девушки куда-то ушли, оставив его наедине со своими мыслями. Полная тишина, воцарившаяся в коридорах общежития (что, кстати, было большой редкостью здесь), позволяла думать, не отвлекаясь на шум. Только лишь была слышна доносившаяся с третьего этажа музыка. Играла флейта. Странно было слышать эти звуки здесь, где полным полно рока и всякой так называемой «попсы». «Кажется, что покой воистину существует,— размышлял наш герой,— подумать только,— меня любит самая красивая девушка! И такое, оказывается, возможно. Я, обделенный столь долгое время женским вниманием отшельник, завоевал любовь этого прелестного существа… Какая музыка! Если мне не изменяет память, звучит композиция в исполнении Земфира «Одинокий Пастух». Чарующие звуки. Они как никогда подходят к моему теперешнему состоянию. Грусть и покой. Кажется, мечта о покое сбывается.