Его рука сжимала ее ладонь. Сильная мужская рука, опора в этой суматошной и безжалостной жизни. Они повернулись лицом друг к другу. Он взял ее за обе руки, пристально всматриваясь в глаза. А потом она почувствовала мягкое касание его губ на своих губах. Ее губы отреагировали автоматически, вне ее сознания, и раскрылись в ответ. Какая-то частица ее сознания предостерегающе прошептала, что это неправильно. Но другая часть тут же вступила в спор, оправдывая происходящее. Ведь это просто поцелуй, и ничего больше. Легкий и скромный, ни к чему не обязывающий. Почти как поцелуй с незнакомцем. Почти...

Потому что вслед за первым поцелуем последовал второй, затем третий. Потом она уже потеряла счет. С каждым разом они становились все более продолжительными, все более чувственными и требовательными. Эти поцелуи отключали ее мозг и будоражили тело, слишком долго не знавшее мужских прикосновений. Они пробуждали в ней воспоминания о том времени, когда эти губы и руки безостановочно ласкали ее самые потаенные места, доводя ее до исступления.

Она почувствовала, как слабеют колени. Она держалась теперь только на его стальных руках, ощущая, как внутри пробуждается и нарастает острое, жгучее желание. Ей было стыдно за свою податливость и слабость, но она ничего не могла поделать с собой. Она хотела этого. Хотела после стольких лет разлуки, остро понимая, что все эти годы желала именно этого мужчину, тая даже от себя самой это желание.

Он продолжал удерживать ее одной рукой, его ладонь легла на ее грудь. Непроизвольно она прижалась плотнее, всем телом, чувствуя, как быстро растет, твердеет и наливается силой его мужское естество, требовательно упираясь в увлажнившийся свод ее бедер.

Если бы на ней были джинсы, то, может быть, она еще смогла бы как-то удержаться на этой последней грани. Но под размашистой шотландской юбкой были только изящные шелковые трусики, которые не могли стать надежной преградой. Она даже не заметила, как переступила через них, после того, как его крепкие пальцы помогли этому лоскутку ткани покинуть ее жаждущую слияния плоть. И уже сама начала нетерпеливо расстегивать неподатливую змейку его брюк.

Он осторожно опустил ее на нагретую солнцем траву, и над ней склонилось его лицо, на фоне качающихся верхушек сосен, замутненные, уже почти ничего не видящие от страсти глаза. Ее колени раздвинулись, открывая дорогу в таинственные женские глубины. И он тут же воспользовался этими воротами, ведущими в рай. Она почувствовала, как его ладонь легла на ее лоно, слегка разделяя нежные лепестки розовой плоти, и вслед за этим почти сразу же начал свое безостановочное погружение в глубину его мощный инструмент. Уверенно, по давно уже знакомому и проторенному пути, как проделывал множество раз в прошлом.

Только когда закончились последние конвульсии длительного и мощного оргазма, когда она обессиленно и благодарно лежала на примятой траве, положив голову на его мощный бицепс, приходя постепенно в себя, слушая гулкое биение его сердца, она вспомнила, что совсем забыла про противозачаточные таблетки. Впрочем, принимать их было все равно уже поздно.

Утром она проснулась на мокрой от слез подушке, на скрученных жгутом простынях. Всю ночь металась как в лихорадке. Душили кошмары. Один страшный сон сменялся другим. Часто просыпалась, и тогда в голове всплывали черные мысли и воспоминания, еще хуже и мрачнее, чем сны. Чаще всего в памяти всплывала искореженная машина, из которой ее, окровавленную, почти без сознания, вытащила дорожная полиция. Она что-то бессвязно говорила, спрашивая, как ребенок, но никто ей ничего не отвечал.

А потом была маленькая могилка на кладбище, которую она часто навещает, украшая свежими цветами. Там теперь спит вечным сном ее малыш, ее так и не родившийся ребенок, ни разу не увидевший свет. И еще из глубины сознания доносится холодный, равнодушный, профессионально вежливый голос врача, поставившего ей окончательный диагноз:

— Вынужден огорчить вас, мисс Маклеллан, но боюсь, что новая беременность исключается. Последствия аварии. Слишком серьезные повреждения внутри.

Или это звучало чуть по-другому? «Пока исключается». Может быть, и так. Наверное, он сказал так, чтобы хоть как-то ее успокоить.

Размолвка между ней и Питером началась уже за ужином. Есть совсем не хотелось. Она с трудом прожевала несколько листьев салата, отказавшись от роскошной свиной отбивной. Потом съела несколько крупных ягод клубники со взбитыми сливками, и совсем не притронулась к затейливо украшенному шоколадному торту с цукатами и орешками. Она чувствовала, как все мрачнее становятся мысли по мере того, как затихали отголоски эротических волн, еще недавно блуждавшие по ее телу и подчинившие себе ее мозг. Черт, что же я наделала, мысленно укоряла она себя. Какой неразумный, просто идиотский поступок.

За столом царила неловкая тишина. Слышалось только позвякивание о тарелки ложек и — вилок. Питер, чувствуя нарастающее напряжение, первый решился прервать молчание:

— Послушай, Брит, ты совсем ничего не ешь. Плохо себя чувствуешь?

— Нет, все нормально, — нарочито сухим тоном ответила она, опустив глаза к нетронутой тарелке, старательно избегая возможности встретиться с ним взглядом.

— Но я же вижу, что что-то происходит с тобой. Ты все время молчишь.

— Ничего особенного. По-твоему, я должна болтать всякие глупости? Впрочем, если у тебя есть желание еще за что-нибудь меня покритиковать, то не стесняйся. — Она оттолкнула тарелку и решительно встала из-за стола. — Я, пожалуй, пойду к себе в комнату. Слишком много приключений на сегодня.

Он тоже вскочил вслед за ней.

— Я тебя провожу.

Она равнодушно пожала плечами.

— Как хочешь. Это твой дом.

Поднимаясь по лестнице, Питер попытался продолжить общение, рассчитывая на свое обаяние. Приобнял ее за талию и эротичным голосом профессионального соблазнителя почти пропел несколько дифирамбов в ее адрес, не чувствуя, что делает это совершенно впустую. Эффект был совершенно обратным. Он еще больше начал ее раздражать. Все предыдущее было просто случайным порывом, короткой вспышкой чувств, после которой наступило отрезвление. Она пыталась дать ему это понять, но Питер был слеп и глух.

У двери отведенной для нее комнаты он сделал новую попытку. Привлек ее к себе, обхватив за бедра и пытаясь поцеловать. Она мягко отстранилась и, с трудом сдерживаясь, довольно миролюбивым тоном сказала:

— Извини, не сейчас. Как-нибудь потом. Я очень устала. Не обижайся, но ты слишком торопишься. Не все так просто, как кажется. Мы не виделись с тобой несколько лет. За это время люди меняются. У каждого была своя жизнь. Мне надо еще раз обо всем подумать.

Он насупился, на секунду задумался и внезапно выпалил:

— Все понятно. У тебя есть постоянный друг. Любовник. Конечно, не первый. И давно ты с ним?

Этот неожиданный и глупый вопрос вытряхнул из нее остатки сдержанности и вызвал приступ гнева:

— Ты считаешь, что мой отказ связан с этим?

— Да, я это не исключаю.

— Ты полагаешь, что после развода и пяти лет раздельной жизни вправе задавать мне такие вопросы? Только из-за того, что я проявила слабость несколько часов назад и не устояла перед твоей мужской силой?

Почему-то очень хотелось причинить ему боль, именно сейчас, в эту минуту. Невыносимо захотелось швырнуть ему в лицо всю накопившуюся горечь, все свои неудачи и просчеты. Сбить с него самоуверенность и спесь. Сделать все по-другому, наоборот, назло ему. В нее вселился дух противоречия. Очень не хотелось, чтобы он чувствовал себя победителем. Она досадовала на себя за свое неразумие, жалела, что все так произошло.

— В любом случае, это не твое дело. Мы в разводе, и у каждого своя личная жизнь. То, что недавно произошло, еще ничего не означает и ничего не меняет. Да, я нормальная женщина и не оставалась одинокой эти годы. Я не тосковала по ночам по тебе и не засыпала одна в своей постели. — Брит с удовлетворением заметила боль в его глазах и злорадно усмехнулась. Так ему и надо. Не все же ей одной страдать. — Кстати, думаю, что и у тебя были увлечения. Мимо такого красавца трудно пройти. Так что мы квиты.