Дорога привела их к гостинице, где проживал г-н Луи Вольвенд. Он остановился у входа и задержал Заландера:

— Сделай одолжение, зайди со мной на минуточку! Я бы очень хотел представить тебе мою семью: жену, мальчиков и свояченицу.

— Это легко можно отложить до другого раза! Меня ведь ждут к обеду! — извинился Заландер.

— Пойми, — настаивал Вольвенд, — завтра я с утра пораньше собираюсь с ними на Риги, пусть полюбуются нашими красотами! А потом опять, глядишь, что-нибудь помешает. Ну, на минуточку, а?

Приняв неизбежное и не затягивая время, Заландер позволил оттеснить себя к лестнице и вскоре очутился в салоне перед двумя статными дамами, красивыми разной, однако ж одинаково чуждой красотою, столь же необычными были их осанка и дорожные наряды.

— Вот это мой старинный друг Мартин Заландер! — провозгласил Вольвенд, после чего повернулся к Заландеру: — А это моя жена Александра Вольвенд, урожденная Главиц! Ее сестра, барышня Мирра Главиц, и мои сыновья — Георг и Луи!

Заландер пожал всем руку, а они приветствовали его с несколько неловким почтением, попутно он немного расспросил о путешествии и проч. Луи Вольвенд меж тем куда-то вышел, но тотчас вернулся.

— Ну-с, дружище! Окажи нам честь отобедать с нами. Я отрядил посыльного к тебе домой, с сообщением, что ты у нас, в целости и сохранности!

— Однако ж это не слишком удобно, друг мой! — запротестовал Заландер. Но тщетно, пришлось согласиться.

Минуло четверть часа, прежде чем позвонили к обеду, и разговор не очень-то клеился, особенно если Вольвенд не болтал. Но Заландер не скучал, непринужденно рассматривая чужестранцев.

Когда наконец направились в столовую залу, ему выпало быть кавалером сестры г-жи Вольвенд и сесть тоже пришлось с нею рядом.

— Ты поберегись! — пошутил Луи Вольвенд. — В ее жилах, вероятно, течет эллинская кровь. Мой покойный тесть привез ее покойную маменьку с Черного моря, а предки ее, говорят, перебрались туда из Фессалии!

Мартин искоса взглянул на свою молчаливую соседку. Увидел блестящие глаза, смотревшие на него словно бы в безучастной печали, темный узел волос, безупречную линию лба и носа, а под пухлым ртом — прелестный округлый подбородок, все точь-в-точь по образцу древнегреческих статуй.

Сидя рядом со столь необычной дамой, Заландер испытывал щекочущее удовольствие, а когда Вольвенд распорядился подать шампанское и он осушил бокальчик-другой, ему почудилось, будто он открыл новую часть света или новый принцип, словом, обнаружил этакое Колумбово яйцо.

Прочие постояльцы, сидевшие за табльдотом, уже покинули столовую, причем большинство из них мимоходом непременно бросали взгляд на красавицу обок Мартина. Подошедший официант предложил господам, которые еще пили шампанское, перейти в соседнюю залу, поскольку здесь через два часа состоится новая трапеза и надобно сызнова накрыть стол. Попутно он вынул бутылку из ведерка со льдом и осмотрел — она уже опустела.

Из-за этой оскорбительной наглости — как с бутылкой, так и с речами официанта — Мартин Заландер стряхнул с себя мечтательность. Встал и уже решительно отклонил настойчивую просьбу Вольвенда последовать предложению официанта.

— Что же, старина, — сказал Луи Вольвенд, — тогда до следующего раза! Надеюсь, мы снова научимся понимать друг друга. Дружба не худший идеал, особенно если она стара, как доброе вино!

Заландер, который вновь обрел полную ясность мысли, нашел сравнение неудачным, поскольку очень старые вина нынче ценятся не так высоко, как раньше. Однако он оставил это замечание при себе и поспешил распрощаться с вольвендовским семейством. Последней оказалась барышня Мирра Главиц с греческой кровью, стоявшая позади него; он высматривал ее не там, где надобно, и, в некотором замешательстве повернувшись кругом, едва не поскользнулся, перед тем как подать руку молчаливой даме и наконец уйти.

«Аккурат словно молчание синих небес в древней Элладе!» — сказал он себе, порывисто шагая по улице.

«Все-таки, клянусь Богом, замечательная штука — красота, классическая красота!» При этом он бессознательно прищелкнул пальцами, и один-двое прохожих проводили его удивленным взглядом.

— Что же это за визитер, с коим ты обедал в гостинице? — спросила Мария, к которой он ненадолго заглянул.

— А разве тебе не сказали? — изумился Мартин.

— Будто ты не знаешь! Ты ведь сообщил только, что не придешь домой, пообедаешь там!

— Да я вообще сообщений не посылал, это он, без моего ведома!

— Кто «он»?

— Ага! Отгадай — Луи Вольвенд!

— Он здесь? И ты с ним обедал?

Г-жа Заландер оцепенела от удивления, причем отнюдь не радостного.

— Не стоит этак пугаться! Представь себе, он хочет выплатить с процентами наше поручительство и для начала принес пять тысяч франков.

— По мне, так лучше бы он вместе с деньгами сквозь землю провалился! Не будь эти деньги забытой утратою, он бы их не принес! И ты немедля заключил с ним дружбу?

— Нет, конечно! Однако ж не будь такой чудачкою, милая Мария. Явижу здесь только одно: он желает возместить убыток, коль скоро имеет возможность.

— Ох, Мартин, по-моему, он явился, чтобы в третий раз тебя разорить!

— Да ему это теперь без надобности! Уж таким-то жуликом он никогда не был, чтобы, обзаведясь через женитьбу капиталом, просто развлечения ради выплатить старый долг, а затем использовать оный как приманку для нового улова. Вдобавок он бы тогда не приехал сюда с женой и детьми.

— Господи помилуй! С женой и детьми? Вот, поди, красавцы как на подбор!

— Красавцы? А ты погляди — удивишься! Жена у него, на мой взгляд, ничего особенного, хотя я не слишком к ней приглядывался, все больше смотрел на младшую ее сестру, барышню Мирру! Сущая Антигона, скажу я тебе, Навсикая, да что там — сама прекрасная Елена, если б не выглядела чересчур благочестиво.

Только сейчас г-жа Мария пристальнее взглянула на воодушевленного мужа и заметила слегка раскрасневшееся лицо и блеск в глазах. В этом непривычном порыве запоздалого преклонения перед красотою он показался ей столь трогательно-забавным, что она от души рассмеялась, глядя на него все более весело.

— Это чистая правда! — простодушно вскричал он, приписывая ее веселость недоверчивости и даже не догадываясь, насколько благороднее было охватившее ее чувство. Когда же она продолжала смотреть на него с еще более веселой благосклонностью, он нетерпеливо ушел, со словами:

— Ах, с тобой совершенно невозможно разговаривать!

«Добряк Мартин! — думала она, откинувшись в кресле и на миг праздно сложив руки, Ничуть он не меняется, покуда не сломается! Всегда изловит нового пасхального зайца, когда все думают, ему конец! Теперь, видите ли, опять встретил греческую красавицу, как говаривал в добрые старые времена; глядишь, сызнова достанет «Одиссею», которую мы когда-то прочли. Что ж, его дух всегда в движении, всегда чем-то занят, ему играть в кегли недосуг!»

Столь благожелательно описанный муж шагал меж тем в контору, успевши по пути прийти в другое настроение. Только на улице он подпал под воздействие милого поведения жены, чья душевная молодость весьма приятно проступила сквозь патину лет, тем более что это оказалось в новинку.

Легкая досада, вызванная ее смехом, незаметно растаяла.

— Кто бы мог подумать, — сказал он, — что добрая Мария, которую я знаю столько лет, способна в подобном случае на столь прелестный каприз! Никогда не видел ее такою. Поистине здесь не скажешь, что человек меняется, покуда не сломается! Всегда, когда меньше всего ожидаешь, она открывается по-новому! Впрочем, поскольку она и тут всегда остается тою же, никак не скажешь, что она меняется!

Однако никто из них словечком не обмолвился о разговоре, что состоялся у них накануне вечером, перед сном, по поводу дочерей, и о том, что они говорили о нерегулярных и загадочных явлениях человеческой жизни.

XV

Несколько недель Мартин Заландер ничего более не слышал о Луи Вольвенде и его семействе, и, хотя порой его охватывало любопытство, что же сей странный приятель в конце концов учинит, думал он о нем все меньше и безразличнее.