Мерион Ноукс заинтересовал лишь один факт — то, что Эразма отправили в ссылку на заднюю веранду.

— Он становится таким забавным, Юджиния! Правда, при нем ничего нельзя сохранить в тайне. Я слышала, как он говорил совершенно так, как Гилберт, и, если бы я даже не видела чудесного портрета, написанного Колмом О’Коннором, я бы поняла, что он здесь побывал. Эта птица позаимствовала у него ирландский акцент.

— Он может и плакать как ребенок, — довольно язвительным тоном заметила Юджиния. — Тут ему было у кого поучиться. Я имею в виду Кристофера и дочку миссис Джарвис.

— Уж не жалуетесь ли вы? — спросила Мерион.

— Нет конечно.

— Только попробуйте! Я вас шлепну по щеке. Вы сами не понимаете своего счастья.

— Оно в том, что тебя каждое утро тошнит?

— Я бы с радостью согласилась, чтобы меня тошнило еще и каждый вечер.

— Ах бедная Мерион! Простите меня.

— Простить вас за то, что я смогла произвести на свет лишь одно хилое дитя, которое оказалось неспособным жить? Разве в этом вы виноваты? Но когда утром вас тошнит, советую вспоминать обо мне. Вероятно, это облегчит страдания.

— Кто родился у Бесс Келли?

— Мальчик. Десяти фунтов. Он чуть не разорвал бедняжку Бесс пополам, и она нашла этого безобразного чертенка необыкновенно красивым. Честно говоря, и я так считаю.

— А еще делаете вид, что вы не сентиментальны, — сказала Юджиния.

Ее собеседница сказала тихим, напряженным от сдерживаемого чувства голосом:

— Не могу же я все время плакать, как по-вашему?

Но зато она могла проводить массу времени, играя с двумя младенцами. Рози Джарвис уже кое-как ковыляла на маленьких ножках, но весь ее мир вращался вокруг деревянного манежика Кристофера. Наблюдать за двумя малютками было одним из любимейших развлечений Мерион.

— Что с ними будет, когда они подрастут? — спросила она. — Сейчас они, похоже, просто жить друг без друга не могут.

— Гилберт хочет отправить Кристофера в хорошую школу для мальчиков, которая открылась в Батерсте, — сказала Юджиния. — Это произойдет, когда ему исполнится восемь или девять лет. А до тех пор у него появится собственный брат или сестра, с которым он будет играть. Рози? Я думаю, она научится помогать по хозяйству.

— Она очень смышленая крошка.

Мерион бросила на Юджинию пронизывающий взгляд:

— Вы что же, всегда будете об этом помнить? Она вскормлена тем же молоком, что и ваш сын, и в этом смысле может считаться кем-то вроде его сестры.

— Да.

— Должна сказать, Юджиния, что иногда вы не только выглядите, но и ведете себя как владелица большого поместья. Такая же высокомерная и холодная.

— А разве я в самом деле не владелица поместья? — спросила Юджиния, уязвленная тоном Мерион.

Мерион ответила коротким скептическим смешком.

— Вы такая же австралийка, как и все мы. Вы давно уже убедились бы в этом сами, если бы вам позволил ваш супруг. Но, учитывая, что собой представляет этот романтичный дурень, я думаю, так никогда и не убедитесь.

Юджиния слегка нахмурилась:

— Я в самом деле не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Я хочу сказать, что нельзя перенести один мир в другой — что-то в этом роде. Впрочем, быть может, вы и способны это сделать. Не стану заранее отрицать такую возможность. Вероятно, нам здесь нужно какое-то количество таких людей, как вы.

— Мерион! Я вам не нравлюсь?

— Бог с вами! Я люблю вас, очаровательное, отвратительное вы создание! Но вам место в оранжерее, а не в этой жаре, неразберихе и грязи, сопутствующих рождению нашего мира.

— А чем Ярраби не оранжерея? — спросила Юджиния, разглаживая безукоризненно чистую муслиновую юбку. — Я уверена, что Гилберт предназначал ему именно такую роль.

Наконец прибыло письмо от Колма, которое она с глубокой тревогой ждала целых три месяца. Его доставил молодой бородатый мужчина, ехавший верхом на усталой лошади. Он сказал открывшей дверь Эллен, что ему велено отдать письмо только хозяйке дома в собственные руки.

Эллен бегом помчалась в маленькую гостиную, Юджиния сидела в это время за письменным столом.

— Мэм, у дверей ждет какой-то дикого вида человек с письмом для вас. Вам придется пойти самой — он отказывается отдавать его кому-никому.

— Не кому-никому, а кому-либо другому, — машинально поправила Юджиния.

Сердце учащенно забилось. Ей не надо было вскрывать запечатанный конверт, чтобы узнать, от кого письмо. Она приказала отвести молодого человека на кухню и хорошо накормить. Ей страшно хотелось спросить, когда он в последний раз видел Колма и как тот выглядел.

Однако осторожность, а также нетерпеливое желание поскорее прочитать письмо заставили ее воздержаться от расспросов.

Она поднялась наверх, закрыла дверь и опустилась в глубокое кресло у окна, чтобы с жадностью прочесть драгоценные строчки.

«Аланна!

Вы просили меня написать, и с того мгновения, когда я обнаружил у себя в кармане вашу записку, я писал вам каждый вечер. Но большую часть написанного пришлось уничтожить, ибо писать — это одно, а отправить письмо с уверенностью, что оно попадет только в ваши руки, — совсем другое дело. Теперь наконец-то мне представилась такая возможность. Молодой человек, который доставит вам это письмо, направляется в Сидней, и он обещал заехать по дороге в Ярраби.

Не стану зря тратить время на извинения за тот достойный сожаления вечер. Тем самым я лишь снова напомнил бы вам о нем, я же умоляю вас забыть. С тех пор я ни разу больше не был в таком состоянии и никогда не буду впредь. Я преисполнен решимости превозмочь свою слабость, так как знаю, что лишь при этом условии смогу когда-либо снова вас увидеть.

Но я хочу, чтобы вы знали: вы всегда живете в моем сердце. Я постоянно грежу о том дне у озера и вновь и вновь благодарю вас за него. Что касается более прозаической стороны жизни, могу сообщить, что с момента прибытия в Батерст, расположенный по другую сторону Голубых гор, я очень усердно работаю. Пишу портреты детей французских поселенцев — месье Эдуарда и его жены. Это милые, живые и невероятно общительные люди. Кроме того, я даю уроки рисования их старшей дочери, Маргарет, с которой мы большие друзья. Не забросил я и свою книгу — делаю эскизы горных цветов, познакомился с несколькими новыми породами птиц. Как видите, я намереваюсь прославиться и заработать много денег, а тогда, быть может... Смею ли я высказать вслух свою безумную мечту? О старом сером доме, зеленом саде с замшелыми разбитыми статуями и дикими подснежниками под деревьями, о тумане, сквозь который слабо пробивается солнце, и о вас — в этом доме и в этом саду...

Умоляю вас ответить на это письмо и адресовать ответ на имя господ Эдуард. И пожалуйста, скажите мне, что вы верите в то, что мечты сбываются.

Ваш вечный ирландский странник,

Колм».

Юджиния прочитала письмо со смешанным чувством облегчения и разочарования.

Судя по всему, Колм никогда и не собирался совершить такой необдуманный поступок, как уговорить ее бежать с ним, пока он не имеет возможности предложить что-то определенное. Таким образом, перед ней не стоит неотложная и мучительная задача развеять его надежды.

Это рождало чувство облегчения, и с ее стороны было, конечно, нелогично испытывать разочарование, что он не написал безумное страстное письмо, в котором клялся бы, что умрет без нее.

Так или иначе, три месяца он пробыл в разлуке и оказался достаточно практичным, чтобы понять, что на одних мечтах далеко не уедешь.

Но мечты были манящие.

Серый дом, зеленый сад... и кружащие над ним белые голуби. Юджиния начала улыбаться.

«Я добавила к нарисованной вами картине голубей», — напишет она ему.

Кто-то постучал в дверь.

— Кто там? — рассеянно спросила она.

Эллен заглянула в комнату:

— Меня послал хозяин, мэм. Он спрашивает, здоровы ли вы. Ленч стынет.