Пальцы Нади лежали на струнах гитары, однако она не собиралась играть, ей просто хорошо было сидеть рядом с Оуэном и припоминать былое.

— Ты как-то обронил, что хочешь услышать, как звучат разные языки.

Широкая ладонь погладила ей ногу.

— Хочу. — Его палец, словно блуждая, дотронулся до кожи там, где кончались шорты. Он улыбнулся, ощутив, как Надя вздрогнула и напряглась. — Когда мы любим друг друга, ты начинаешь шептать что-то непонятное. Почему?

Он взял из ее рук гитару и положил рядом на одеяло.

— Прости, — пробормотала она смущенно. — Иногда я вдруг забываю, где нахожусь и на каком языке следует говорить.

Однако это было лишь полуправдой. Причина заключалась в том, чтобы скрыть свои истинные чувства. Дважды Надя призналась Оуэну, что любит его, но оба раза сказала это по-русски.

Пальцами одной руки он проник под шорты, а другой взялся за пуговицы ее блузки.

— Не извиняйся. — Он бережно уложил ее на одеяло. — Черт возьми, то, что ты лепечешь мне на ухо на чужих языках, звучит очень эротично. — Оуэн погладил указательным пальцем ее нижнюю губу. — Я по-своему перевожу твои фразы.

Она просунула руку ему под рубашку и погладила теплую спину.

— Да уж, ты можешь.

— Я придумал для тебя маленькую историю. — Он отбросил ее волосы назад, и они черным веером рассыпались по желтому одеялу. — Однажды жила-была старая сова [2]по имени Оуэн…

— Кто, кто?

— Старая сова по имени Оуэн, которая вдруг решила, что может отгадать значение всех слов в мире. — Он приник к Наде долгим поцелуем. — И вот как-то раз дикая цыганская роза вручила сове ключ от всех секретов. И знаешь, что обнаружила сова?

— Нет. А что же?

— Она открыла для себя счастье, настоящее счастье. Когда-нибудь, Надя, ты скажешь мне, что означают твои слова.

Она приблизила к себе его голову и стала горячо целовать. Пусть он не увидит, как из ее глаз полились слезы. Да, она откроет ему свое сердце и позволит себе унестись в прекрасный край, куда может доставить ее только он.

Оуэн медленно повел машину, подъезжая к Надиному дому. Миновал его и направился к тому месту, где стоял табор. Возможно, счастье не обойдет его стороной, и ему удастся снять назревающий конфликт между Надей и ее отцом. И почему именно ему приходится улаживать отношения в Надиной семье? Не потому ли, что ее члены частенько ведут себя как дети?

Он посмотрел на Милоша, который важно сидел в машине рядом с ним, придерживая пузырь со льдом у глаза.

— Ты уверен, что нет необходимости показаться доктору?

— Уверен. Мне нравится, что Оленка порхает вокруг меня, как пушинка.

Оуэн ухмыльнулся.

— Как пушинка, говоришь?

— Да, да, порхает, как пушинка. — Он опустил пузырь со льдом. — Я хочу еще раз поблагодарить тебя, друг, за доброту ко мне. — Он схватил Оуэна за руку, лежавшую на руле и сильно потряс ее. — Сколько долларов я тебе задолжал?

Оуэн постарался быстрее высвободить руку, и машина завиляла.

— О, очень много, дружище. — Он взглянул на приближавшийся табор и расплылся в улыбке, когда увидел Надю, стоявшую у стола в окружении дядей. — Но я говорю не о деньгах, Милош. Я говорю о твоей дочери.

Милош хохотнул.

— Да, да, она очень любезна, но сердце у нее, как твердый орех.

Оуэн улыбнулся.

— Наверное, ты хотел сказать, что у нее воздушное сердце, Милош.

Он притормозил, наблюдая, как семейство бросилось к машине. Слишком поздно удирать от них. По виду Нади, которая обычно улыбалась, он понял, что не избежать какого-то неприятного объяснения.

— Похоже, Милош, сейчас у нее сердце действительно как твердый орех.

Милош хмыкнул, снова приставил пузырь к распухшему глазу, а здоровым подмигнул Оуэну.

— Уж я-то знаю, как укрощать малышку Надю. — Он медленно открыл дверцу и шепнул: — У меня двадцативосьмилетний опыт, друг. Слушай и учись.

С громким оханьем он вылез из машины, представ перед родней. Оуэн следил за выражением лица Нади, которое менялось на глазах: от гнева до сострадания.

Наверняка старый цыган знал, как себя вести. Оуэну было интересно, что произойдет дальше. Он тоже вышел из машины и присоединился к толпе.

— Где ты был, папа? — спросила Надя, вопросительно посмотрев на Оуэна.

— Что с твоим глазом? — запричитала Оленка, бросаясь к мужу и отводя пузырь со льдом от его лица.

— Я был в этой самой Америке, дитя мое, — сказал Милош и успокаивающе улыбнулся жене, которая пришла в ужас при виде глаза, окруженного разноцветным синяком.

Оуэн перехватил Надин взгляд. Любопытно, как Милош будет выкручиваться, подумал он и к сказанному отцом добавил:

— Он был в тюрьме.

— Это там его ударили? — закричала Надя.

— Никто его не бил, он просто был в тюрьме, Надя. Успокойся.

Ему вовсе не хотелось, чтобы она побежала в полицейский участок и устроила скандал шерифу. Оуэн обернулся на притихшего было Милоша.

— Кажется, твой отец зашел к Уатту Маршаллу и поговорил с ним относительно Билла.

— Как ты мог, папа?! — Надя подошла к нему. Стоявшие рядом дяди поглядывали на Милоша с уважением. — И ты решил разобраться с ним, не дожидаясь суда?

— Я уже говорил Оуэну, что не собираюсь жаловаться властям. — Он ткнул пальцем в свою волосатую грудь и торжественно произнес: — Я, Милош Кондратович, свободный человек. Я не позволю каким-то людям в черных платьях указывать мне, что есть правильно и как защищать мою семью!

Надя посмотрела на Оуэна.

— Когда назначено слушание?

— Поскольку твой отец отказался от обвинения, этим делом займется моя компания. Уатт Маршалл должен ответить за то, что натворил. Ведь кто-то мог и погибнуть. Я же далек от мысли освободить его от ответственности. Трагедия может произойти снова.

— Хорошо. — Надя кивнула и обернулась к отцу. — Это, верно, Маршалл так тебя разукрасил?

— Он ударил меня только раз, — проворчал Милош. — И все потому, что этот человек — трус. И он ударил-то, когда я отвернулся.

— Тогда почему ты очутился в тюрьме?

— Потому, что я влепил ему в ответ.

Надя снова посмотрела на Оуэна.

— Они сажают людей в тюрьму только за то, что те защищаются?

— Вовсе нет, — возразил Оуэн. — Твой отец очень сильный человек, а Маршалл… — Он почтительно поклонился старику. — Твой отец уложил его отдыхать и вроде надолго.

— И ты был свидетелем этой заварухи?

— Разумеется нет. Я ничего об этом не знал, пока из тюрьмы мне не позвонил сам Милош. Кажется, он решил, что только я способен вызволить его оттуда.

Надя медленно повернулась к отцу и, упираясь пальцем в его грудь, сказала:

— Как могло…

Милош отмахнулся от пальца, неторопливо обошел машину Оуэна, затем скрестил руки на груди и воскликнул:

— Обращаюсь ко всем! Я желаю сделать заявление.

В таборе установилось полное молчание.

— Мой лучший американский друг Оуэн оказал мне и моей семье огромную услугу, защитил и освободил меня. Я перед ним в долгу и знаю, чем отплатить.

Он оглядел всех своих родственников и убедился, что его слушают внимательно.

— Я, Милош Зурка Кондратович, — забасил он, — отдаю тебе, Оуэн, одно из самых дорогих своих сокровищ, дочь Надю Катрину в жены.

У Оуэна отвалилась челюсть.

Надя, даже не взглянув на Оуэна, продолжала смотреть на отца так, словно в первый раз его увидела. Яркий румянец выступил на ее щеках. Она что-то тихо сказала родителям по-русски, сопровождая свою речь жестами. С каждым словом голос ее становился все громче и громче. Те, кто стоял близко, отошли от Нади на безопасное расстояние. Милош что-то бормотал, пытаясь заглушить ее звонкий голос. Надя закончила выступление явно злой фразой, подбоченилась и испепеляющим взором окинула отца.

Оуэну не понравились ни улыбка, сморщившая лицо Милоша, ни алая краска, залившая щеки его дочери. Почему бы Наде, как и большинству ее родственников, не превратить этот эпизод в шутку? Он попытался воззвать к чувству юмора Нади.