Решив довериться ходу событий, я почувствовал изрядное облегчение. Я презирал эти поиски более прочной веревки. Если я не смогу перебраться на другой берег, то, значит, сорвусь, и черт со мной. Я все еще испытывал страх, но мучительное беспокойство о том, правильно ли я поступаю, ушло, словно схлынувшее половодье, и оставило меня очистившимся. Я скинул ружье с плеча, зарядил его, дослал казенник и с самыми серьезными намерениями принялся высматривать лося.

А вместо этого нашел волков. Вот радости-то.

Не знаю, была ли это та самая стая, с которой мы с Ним дрались прошлой ночью, или другая. Еще до того, как я их увидел, я услышал их вой, пронзительный, исполненный одиночества, звериный и в то же время какой-то человеческий. На этот раз у меня с собой было крупнокалиберное ружье плюс наркопистолет, и я расхрабрился, хотя на самом деле не стоило бы. Я взобрался на перевал. Оттуда открылся вид на небольшую долину. Она тянулась примерно на милю, после чего плавно переходила во взгорье. В сотне ярдов от меня стая из восьми волков сгрудилась вокруг какого-то убитого ими животного. Судя по всему, волки уже насытились и теперь просто дурачились, играли изодранной тушей, вырывали ее друг у друга и отбегали на несколько шагов. Через несколько минут они бросили тушу, сбились в кучу и побрели в мою сторону.

Я присел и затаился, постаравшись слиться с окружающей средой. Если волки заметят меня прежде, чем нужно, это испортит мне всю охоту – а возможно, неприятности этим и не ограничатся. Восемь волков, желающих с вами поссориться, – это чертовски большое количество клыков и когтей.

Ветер дул от волков ко мне, потому я знал, что учуять меня они не могут. Они пустились было бежать вприпрыжку, потом притормозили, потом снова прибавили ходу. Когда они были в какой-нибудь сотне футов от меня, я прицелился в лоб вожаку и медленно нажал спусковой крючок.

Грохнул выстрел.

Эхо выстрела заметалось между склонами холмов с такой силой, словно тут дала залп батарея тяжелых орудий. Голова вожака разлетелась вдребезги. Его отшвырнуло футов на шесть. Он упал на снег и остался там лежать, истекающий кровью и, несомненно, мертвый. Остальные волки поджали хвосты, помчались вниз по склону и не остановились, пока их не поглотила темнота. В прошлый раз у нас были только наркопистолеты, а они стреляют бесшумно. А вот ружейный выстрел мгновенно нагнал на волков страх. И правда, выстрел был даже громче, чем я сам ожидал. Он напугал меня почти так же сильно, как и зверей. Я подождал несколько минут, пока не услышал волчий вой. Я знал, что, если буду лежать неподвижно, они вернутся. А волков легче тащить домой, чем лося.

Прошло десять минут, прежде чем первый волк высунулся из лощины, пытаясь спрятаться среди скудной растительности. Он заметно дрожал, но явно был преисполнен решимости и готовности убивать. Возможно, я бы и не заметил его, но он пробирался через пустошь. Я уловил краем глаза какое-то смутное движение и повернулся, чтобы понаблюдать за ним. Волк был один. Он робко подошел к тому, что совсем недавно было его собратом, обнюхал тело и принялся обеспокоенно оглядываться по сторонам, словно чуя присутствие силы, нанесшей смертельный удар вожаку. Волк задрал голову и принюхался, но ветер по-прежнему дул в мою сторону. Тогда волк завыл.

Вскоре к смельчаку присоединились остальные. Они переступали с лапы на лапу и изо всех сил пытались уверить себя, что ничего не боятся.

Я поднял ружье и прицелился в самого крупного волка, но тут мне в голову пришло кое-что получше. Я тихо положил ружье рядом с собой и вытащил наркопистолет. Он был куда меньше ружья, и мне пришлось даже снять перчатку, чтобы держать его как следует. Я прицелился в стаю, нажал спусковой крючок и повел дулом справа налево. Задело всех. Я снова застыл, просто чтобы убедиться, что все в порядке. Несколько волков попытались бежать, но успели сделать лишь несколько шагов. Потом наркотик подействовал, и они осели на землю.

Я убрал пистолет и спустился к спящим бестиям. Они лежали, разинув пасти, и с клыков капала слюна. От них несло запахом падали, которую они недавно пожирали. Я пристрелил двоих, а прочих решил оставить. Мне не по душе превращать живую плоть в мертвое мясо, и я стараюсь делать это как можно реже.

Я достал из кармана веревку, связал трех дохлых волков вместе и поволок их домой. Вместе три зверюги весили больше меня, так что это была нелегкая работенка. Я запоздало сообразил, что мне следовало взять с собой снегоход.

К счастью, снег сперва растаял на их еще теплых телах, а потом замерз и превратился в лед, так что волчьи туши достаточно прилично скользили по насту.

Добравшись до хижины, я свалил волков на крыльце, а сам зашел в дом. Я открыл дверь, ведущую в погреб, и щелкнул выключателем – Он, когда спускался, не потрудился зажечь свет. Я уже спустился на две ступеньки, когда снизу донесся Его голос, глухой и странный, Его и в то же время не Его, совсем не такой, как полтора часа назад.

– Джекоб, стой где стоишь, – сказал Он. Я остановился и посмотрел вниз. Лестница выходила в один конец погреба, и сверху невозможно было увидеть, что там происходит в другом углу.

– Что случилось? – спросил я.

– Ничего особенного.

– Тогда я спущусь.

– Нет! Я... я сейчас представляю из себя неприятное зрелище, – сказал Он. – За последний час произошло главное изменение. Так что ты лучше оставайся наверху.

Голос чем-то напоминал запись, сделанную на скорости семьдесят восемь оборотов в минуту, а проигранную на скорости в сорок пять оборотов, но все же слова звучали достаточно внятно, и в нем сохранились некоторые прежние нотки, позволившие мне понять, что голос действительно принадлежит Ему.

– Думаю, я в состоянии это перенести, – сказал я и сделал еще шаг вниз.

– Нет!

В этом возгласе звучало такое недвусмысленное нежелание меня видеть, что я развернулся и поднялся наверх. Я был потрясен. Невзирая на все прежние заявления, сейчас у меня в голове теснились обрывки из всяческих фильмов ужасов. Стрела в шее... Несколько грубых швов, протянувшихся через лоб... злорадные глаза мертвеца...

– Изменения... – пробормотал я. – Что...

– Необходимо было приспособить мою систему кровообращения к новому телу, – отозвался снизу Он. В этом было нечто странное – разговаривать с Ним и не иметь возможности Его увидеть. Мое воображение переполняли самые кошмарные картины, и я был уверен, что в данный момент Он действительно соответствует какой-то из них. – Прежняя уже не могла должным образом снабжать мои ткани кислородом. Я встроил тройной насос, чтобы он мог обслуживать и внутренние, и внешние сосуды.

Я уселся на верхнюю ступеньку, поскольку не был уверен, что устою на ногах.

– Ясно, – сказал я, хотя на самом деле мне ничего не было ясно. Но я очень не люблю выглядеть дураком. Это осталось еще с тех давних времен, когда я жил вместе с Гарри Личем. Он часто объяснял мне какие-нибудь сложные вещи, понятные лишь специалистам, а потом спрашивал: "Ясно?" И если я отвечал "нет", он хмурился и снова принимался за свое, стараясь объяснить все как-нибудь попроще и добиться, чтобы я все-таки понял. Он никогда не называл меня тугодумом, но от сдерживаемого раздражения Гарри мне всегда делалось как-то неуютно. Прошло много лет, я закончил интернатуру, стал полноправным практикующим врачом и лишь тогда осознал, что страдаю комплексом неполноценности. Я понимал это и сейчас, но справиться с ним не мог.

– И еще меня не устраивали глаза, – продолжал тем временем Он. – Пришлось с ними повозиться. И с другими органами тоже, чтобы они работали более эффективно... Короче говоря, Джекоб, я больше не человек. И даже не андроид. Я и близко на них не похож. Франкенштейн!

Да нет, чепуха! Или все же не чепуха?

Некоторое время мы хранили молчание. Я пытался переработать неясные, расплывчатые картины, мелькающие перед моим внутренним взором, в связную теорию, в единый образ. Это была нелегкая задача, даже на умственном уровне.