Тим сглотнул, и, когда заговорил снова, его голос, как лезвие, долго пролежавшее под дождем, утратил стальную твердость и, словно покрывшись ржавчиной, хрипло вырывался из груди.

— Вы… ошибаетесь, если думаете, что она не важна для меня. Я готов отдать за нее жизнь.

— Ну конечно, потому что вы любите ее. Но для ребенка родительская любовь… — Она потрясла рукой в воздухе, подбирая слова, которые будут иметь вес для человека, возвышающегося перед ней и так волнующего ее. — Это нечто обязательное. А ей нужны тепло и внимание других, чтобы ощущать себя полноценной, чтобы чувствовать радость жизни. Нам всем это нужно, Тимоти. В противном случае мы завянем, как цветы без воды. Мы внутренне очерствеем, если будем захлопываться как раковина при любом прикосновении.

В результате она сказала совсем не то. Цветы, раковины — что могли они значить в его ледяном мире?

Он явно ничего не понял. Преодолев мгновенную слабость, Тимоти уже нацепил на лицо маску бесстрастия и с подчеркнутой терпеливостью ждал, когда же она скажет что-то стоящее его внимания.

— Ну что ж, — с сожалением проговорила Лилиан, соскальзывая с табурета и оправляя юбку, — я вижу, вы остались безучастны к моим стараниям привить вам более широкие взгляды, поэтому поищу общества тех, кто не находит меня столь утомительной. Судя по божественным запахам, еда, которую приготовил ваш шеф-повар, выше всяких похвал, и мне не терпится ее отведать. Приятного аппетита, Тимоти!

Нелегко было удалиться с достоинством, когда все инстинкты побуждали Лилиан бежать не оглядываясь, словно до смерти напуганная мышь. Однако ей это удалось, правда, ценой огромных усилий.

Тим не хотел смотреть ей вслед, но ничего не мог с собой поделать. Она шла так же, как каталась на лыжах, — с врожденной грацией. Помимо воли он любовался ее королевской осанкой, безупречной элегантностью, осознавая, что без всяких на то оснований обвинил Лилиан в отсутствии вкуса. Все в этой женщине — от кончиков пальцев до макушки великолепно причесанной головы — было стильным и первоклассным.

И все же… Тим в раздражении потер подбородок, не в силах смириться с тем, что длинноногая незнакомка с ниткой жемчуга в волосах и помадой на губах, прошествовавшая по общей гостиной, — его Стеф. Ну ладно, допустим, помада была бледно-розовой и едва заметной, а румянец на щеках, возможно, естественный. Допустим также, что все девчонки ее возраста балуются косметикой, — но жемчуг. Это выше его понимания.

С другой стороны, может быть, в словах Лилиан было больше правды, чем ему хотелось признать, потому что Тим не помнил, когда в последний раз видел Стефани такой счастливой. Если уж быть справедливым то, она буквально осветила собой комнату. Но…но быстро потухала, когда увидела его нахмуренное лицо.

Он допил оставшееся в бокале и поморщился. Лед давно растаял, сделав виски похожим на жидкость для полоскания рта. Учитывая предстоящий торжественный, вечер, он мог бы выпить и чего-нибудь покрепче. Но все с самого начала шло сегодня наперекосяк, и не стоило усугублять это алкоголем.

Ради Стеф он пригласил Лилиан за их стол — опрометчивое решение, ведь эта женщина способна вывести его из себя в мгновение ока. Возможно, это взаимно, и она догадается подыскать себе какое-нибудь другое место.

Хрупкая надежда рухнула, едва он вошел в столовую. Лилиан сидела слева от Виктора, но если бы он придвинулся чуть ближе, то оказался бы на ее коленях. А Стеф, выглядевшая обескураживающе повзрослевшей, разделяла Виктора и Рили.

Тим отодвинул стул с противоположной стороны стола и кивнул всей компании.

— Простите, если заставил вас ждать.

Виктор был целиком поглощен Лилиан. Блеск в его глазах и то, как он, что-то шепча, едва не касался губами ее уха, свидетельствовало, что он наполовину пьян.

— Все в порядке. Мы здесь не скучали.

— Не сомневаюсь, — резко сказал Тим и тут же напомнил себе, что Виктор — его брат. Их родители жили в Сан-Франциско, а старшая сестра с мужем-дипломатом — в Пекине, поэтому разбрасываться родственниками не приходилось и нужно было сохранять видимость лояльности.

Отвернувшись, он принялся разглядывать хорошо одетых людей, которые собрались в Пайн Лодж, чтобы встретить Рождество. Все столики были заняты, за исключением одного, предназначенного для семьи, которая должна прибыть завтра утром. В столовой стоял ровный гул оживленной беседы. Сочетание изысканных блюд, и идеального обслуживания, запах свежесрубленных хвойных веток, мерцание огоньков порождали атмосферу праздничного благодушия.

Чувствуя себя виноватым, он посмотрел на Стеф. Она определенно сияла, и Тим подумал, что, если уж быть честным до конца, он должен благодарить за это Лидиан. Что же касается самой Лилиан… Тим поспешил отвести взгляд, пока его не застали на месте преступления.

Как ей удается добиться такого эффекта минимальными средствами? Платье цвета морской волны было самого простого покроя и по сравнению с парчой и бархатом, в которые были одеты другие женщины, могло бы показаться затрапезным. С длинными рукавами и этим дразнящим разрезом сбоку, который сейчас был скрыт столом, оно словно бы струилось, подчеркивая изгибы фигуры.

Должно быть, все дело было в драгоценностях, которые приковывали взгляд. Это снова были бриллианты — они свисали с ушей, сверкали на пальце и запястье. Учитывая те, что она надевала раньше, и те, что нацепила на Стеф, драгоценности, наверное, занимали не меньше половины ее чемодана, в то время как другая была набита тряпками от известных дизайнеров.

Впрочем, он должен был признать, что не одна она злоупотребляла камнями. У женщины, сидевшей за столиком справа, с шеи свисал рубин величиной с яйцо, в то время как слева глаз буквально слепили чьи-то изумруды.

Он никогда не мог позволить себе подарить что-либо подобное Морин. Самое большее, на что Тим оказался способен, — это жемчуг, который он купил ей на годовщину свадьбы за год до ее смерти. После похорон он спрятал нитку в сейфе конторы, собираясь отдать Стеф, когда та будет достаточно взрослой, чтобы носить его. Он и представить не мог, что его опередит женщина, у которой такой аппетит на бриллианты, что Де Бирс может ликовать двенадцать месяцев в году.

Когда унесли остатки последнего блюда, Тим, слишком погруженный в свои мысли, чтобы следить за происходящим, сгорбился на стуле. Его вполне удовлетворяла роль зрителя на обеде, во время которого ему следовало бы блистать остроумием и расточать обаяние. Столики были расставлены по кругу, и в центре оставалось свободное пространство. Часть гостей смаковали кофе и десерт, другие решили встряхнуться с помощью танцев. Виктор в числе первых прошествовал в круг, ведя за собой Лилиан, словно трофей, добытый в бою.

Не желая отставать, Рили подхватил Стеф и закружил ее в чем-то среднем между полькой и фокстротом. Краснея и хихикая, та и не думала возражать.

Ребенку нужны тепло и внимание других, ощущение радости жизни, сказала Лилиан, и Тима опять охватило неприятное чувство, что она была права.

Тем временем, как частенько случалось, вокруг Виктора закипал скандал. Он так обхватил талию Лилиан, что его рука, казалось, вот-вот столкнется сама с собой. Когда партнерша по танцу попыталась хоть немного отодвинуться, он в своей привычной манере попытался накрыть ладонью ее ягодицу.

Виктор не впервые, находясь под влиянием алкоголя, позволял своим основным инстинктам брать верх над разумом, но Тим впервые с такой яростью отреагировал на увиденное. Всего минуту он сидел, с мрачным удовлетворением наблюдая за этой сценой, а в следующую уже вскочил, с грохотом отбросив стул в сторону.

Музыка как по команде стихла. Тим с опозданием представил, как выглядит со стороны: красное лицо, сжатые кулаки, дергающаяся щека.

Подошел главный официант и шепотом спросил:

— Все в порядке, босс?

— Все отлично, — проскрежетал он, давясь от злости. — Просто отлично.

Лилиан вернулась к столу и скользнула на свой стул, лишь мельком взглянув на него. Но он заметил приподнятые брови и едва заметное движение плеча. Она словно хотела сказать: не вини меня за то, что видел, я ведь не просила, чтобы меня так лапали.