В один из теплых осенних дней, выйдя днем гулять с Сережкой, я присела на лавочку, стоящую в нашем дворе, и заснула, прислонившись к коляске. Проснулась я оттого, что теплый собачий язык лизнул меня в щеку. Пес ткнул меня головой в бок, как бы говоря: «Нечего спать, за ребенком смотреть надо». По дорожке ко мне спешил мужчина.

— Извините меня, я не думал, что он вас разбудит.

— Ничего, просто он подошел поздороваться.

— Простите еще раз, давно мы вас по утрам не встречали.

— Я теперь раньше стала ходить на кухню, прямо к открытию. Сын перешел на другой режим, стал раньше просыпаться.

Мужчина сел рядом со мной на скамейку, с довольным вздохом вытянул перед собой свои длинные ноги.

— Это, наверное, очень неудобно для вас?

— Что?

— Вставать так рано.

— Да нет, я уже привыкла.

— Хотите, я могу забирать для вашего сына питание на кухне? Все равно мы с Доном по утрам бегаем.

— Спасибо, не надо. Я вполне сама справляюсь.

— Справляетесь настолько, что засыпаете от усталости на улице.

— Вовсе нет, просто этой ночью Сереже не спалось, обычно он у меня спокойный. Кроме того, здесь скамейка необычная, кто на ней сидит — всегда засыпает.

— Первый раз об этом слышу. Ладно, будем считать, скамейка виновата. Ну как хотите, мы с Доном от чистого сердца предлагаем вам свою помощь. Правда, Дон?

Мужчина внимательно смотрел на меня, в его глазах я увидела внимание и сочувствие. Было видно, что мой отказ расстроил его. Получилось, что, сама того не желая, я обидела хорошего человека. Отвергла его помощь. А почему собственно? Приучила себя к полной самостоятельности и независимости, превратила их в лозунг и смысл жизни. Но даже во имя принципов нельзя обижать знакомых тебе людей. Но я же его совсем не знаю, тогда почему его лицо кажется мне таким знакомым? Внезапно я подумала, что вот уже несколько минут в упор рассматриваю своего соседа. Мои щеки запылали, и я робко улыбнулась

— Спасибо, но, честное слово, не надо. Вот только если бы вы могли посидеть немного на скамейке и покараулить коляску, пока я сбегаю в магазин, я была бы вам очень благодарна. Вам ничего там купить не надо?

— Пакет молока и половинку черного.

Мужчина сел поближе к коляске, а я, схватив свою сумку, побежала в магазин. Пока стояла в очереди в магазине, все пыталась для себя решить вопрос, что же заставило меня принять помощь незнакомого, по сути, человека. Я даже не знаю, как его зовут. Чем-то располагает к себе этот человек.

Вернулась я с покупками через восемнадцать минут. Мужчина сладко спал, держась одной рукой за коляску. Дон лежал у его ног, положив голову на лапы и хитро на меня поглядывая. Но, как только я стала приближаться к коляске, шерсть у него на загривке вздыбилась и он чуть слышно заворчал. Вот так новости! Что же мне теперь делать?

— Дон, фу!

Мой робкий возглас не произвел на собаку ни малейшего впечатления, безуспешно пыталась я подкупить грозного стража куском хлеба. Вот положение! А я даже не знаю, как зовут его хозяина. Я сделала еще одну робкую попытку приблизиться к сыну, недовольное ворчание собаки разбудило ее владельца.

— Вот! Я же говорила вам, что на этом месте все спят, а не только я одна. Вы сами заснули.

— Просто я сегодня очень рано вернулся с работы.

— Но сейчас только утро.

— Значит, поздно. Вот и заснул. Послушайте, я даже не знаю, как вас зовут. А вы мне доверили коляску с ребенком.

— Меня зовут Таня, а доверять вам можно, потому что вы живете со мной в одном подъезде и с вами Семеныч по утрам за руку здоровается, сама видела. Забирайте, вот ваше молоко и хлеб. Вот сдача, я специально платила отдельно, чтобы потом деньги не перепутать.

— Странная логика, я имею в виду ваше объяснение, почему мне можно верить, а с другой стороны, вы совершенно правы. Уж кому-кому, а Семенычу можно доверять полностью. Меня, между прочим, зовут Александр. За продукты спасибо.

Он протянул руку и взял с моей ладони деньги. Так я познакомилась с Александром.

Прошло несколько дней, и мы едва не поссорились.

— Как же вам не стыдно, Александр! Моя тетя мне все рассказала.

— Таня, мне кажется, мы перешли на «ты».

— Правда? Я что-то не помню.

— Ага.

— Александр, вы смеетесь надо мной, а я говорю совсем серьезно.

— Таня, о чем ты говоришь?

— Вы… Ну хорошо, ты. Ты не понимаешь? Тетя Оля мне все рассказала.

— Она меня узнала?

— Совершенно верно. А я никак не могу понять, где я вас видела? Тетя Оля вчера ко мне приезжает и говорит: «Ты отдала деньги?» Я говорю: «Конечно отдала, еще вчера». Тетя Оля спрашивает: «Ты ему в рублях отдала или в валюте?» «Какая еще валюта? За пакет молока?» Я ничего не могу понять, а она мне говорит, что тот человек, которому она обещала пять долларов, живет в моем подъезде и только что помогал мне вывозить коляску на улицу. Почему вы мне ничего не сказали?

— А что, ты всерьез считаешь, что я принял бы деньги у этой милой женщины?

— Бесцеремонной, ты хочешь сказать. Она не имела никакого права заставлять тебя ехать за мной в роддом. Тем более, что ты был такой уставший после дежурства.

— Она и не заставляла. Я сам не мог не оказать помощи такой растерянной и испуганной бабушке.

— Что-то мне никогда не удавалось видеть мою тетушку испуганной.

— Уверяю тебя, тогда она была именно такой: милой, смущенной и растерянной.

— Все равно было бесчеловечно с ее стороны воспользоваться вашей любезностью.

— Твоей. Но мне было очень приятно помочь вам обеим.

— Но ты же меня не знал.

— Тогда не знал, даже и не предполагал, что у такой очаровательной бабушки может быть такая премиленькая племянница с внуком.

— А как мы смеялись тогда из-за этих злополучных пяти долларов! До сих пор не могу понять, как я вас не узнала?

— Тебя. Вам было тогда не до меня. Ты была такая слабая и бледная. А потом меня почти закрывал твой огромный букет.

— Букет мне девчонки делали, я же у метро цветами торговала. Мне твое лицо казалось знакомым, так я думала, что ты у меня цветы покупал.

— Вполне возможно. Я обычно там покупаю цветы нашим женщинам на Восьмое марта и дни рождения. Да, Семеныч долго не мог понять, где ты работала. Пока я тебя однажды не увидел у метро и не сказал ему.

— Он что, все про всех знает?

— А что ты хочешь от старого оперработника?

— Кого?

— Он в МУРе раньше работал, пока на пенсию не ушел. Живет он один, вот и работает у нас в доме, чтоб не скучать. А на досуге решает задачи по дедукции. Долго он не мог понять, где наша Кроха работает.

— Надо понимать, Кроха — это я?

— Не обижайся, он действительно очень переживал, что ты одна поздно вечером домой возвращаешься. «Уходит рано, затемно, а возвращается поздно, потом сутки отсыпается, на второй день идет за продуктами, а потом опять работает». Уважать он тебя начал, когда увидел, что ты ночью моешь окно на лестничной площадке.

— Днем я работала, а объявление о субботнике увидела, когда утром уходила на работу. Вечером в подъезде было так чисто. Я же тоже живу в этом доме, вот я и решила…

— Семеныч вечером обходил этажи и видел тебя.

— Мне все казалось поначалу, что он меня как рентгеном просвечивает.

— Это вполне естественно: все непонятное вызывает недоверие.

— Странно, у меня никогда не возникало подобного чувства.

— Это не так, Татьяна, ты сама никому не доверяешь, никого не подпускаешь к себе близко. Подумай об этом. Итак, с завтрашнего дня я один хожу на молочную кухню за питанием. Сегодня ты меня, к сожалению, опередила.

— А три дня подряд это делал ты. Тебе не кажется, что усилий одного человека для этого вполне достаточно. По-моему, мы с тобой бесплатно веселим весь микрорайон, когда по утрам наперегонки бегаем за Сережкиной едой.

— Тем более, зачем тебе вставать рано?

— Спасибо, не надо. Мне достаточно, что вы, то есть ты, делал это вчера и позавчера.