— Ты говоришь ерунду, Эрик, — продолжала я между тем. — Ты был в восторге, когда я покинула Данию. Чуть не силой запихнул меня в самолет.

— Ты уже говорила мне об этом. Не думал, что тебя так легко обмануть.

— Да, я очень доверчива. Разве ты еще не понял этого?

— Доверчива? Ну, надеюсь, ты все-таки поняла, что братьям Винтер не стоит верить.

— Неправда! Такое можно сказать об Отто, но не о тебе.

В ответ он так пристально посмотрел на меня, что я почувствовала, как мои щеки заливает румянец. Похоже, это доставило ему удовольствие, потому что он вдруг улыбнулся, и мы закружились чуть быстрее, чем того требовала музыка.

В наше отсутствие шампанское текло рекой. Старые дамы сгрудились у камина, лица их оживились, глаза блестели. Глаза Отто тоже блестели, когда он через некоторое время подошел пригласить меня на танец, и я поняла, что он слишком много выпил.

— Не позволяй моему братцу монополизировать тебя, Луиза. Теперь моя очередь.

— Только ради соблюдения приличий? — жестко поинтересовалась я.

Его сильные руки осторожно обняли меня. Я попыталась отстраниться. Но тут какое-то странное чувство охватило меня: он спал в моих объятиях, мы любили друг друга, и я не могла забыть об этом.

— Мне очень жаль нашего ребенка, Луиза, — прошептал он, прижавшись к моей щеке, когда мы танцевали. — Этого не должно было случиться. Моя бедная Луиза. Я так жестоко обошелся с тобой. Прости, но я не мог рисковать, женившись на женщине, у которой не может быть детей.

— Не только жестоко, но и весьма расчетливо.

— По необходимости. Ты не знаешь всех обстоятельств. Когда я был еще ребенком, доктора говорили моей матери, что я не могу контролировать свои эмоции. Они надеялись, что с возрастом я избавлюсь от этого недостатка.

— Но ты не избавился.

Он весело расхохотался.

— А с какой стати? Мне нравится испытывать любовь, ненависть, злость, страх, волнение. Чувства делают нас живыми. И если что-то встает на моем пути, — он щелкнул пальцами, — оно должно быть устранено.

— Как я.

— Мне грустно говорить это, но, как ты.

— И как священник?

Мы оказались около стола. Он взял бутылку шампанского и наполнил свой бокал.

— Не знаю, кого ты имеешь в виду, когда говоришь "священник".

— Мужчину, который называл себя Хансен, но теперь я знаю, что его настоящее имя Оллер.

Я не могла ждать, пока события подойдут к неизбежному концу. Отто считал, что имеет право устранять мешающих ему людей со своего пути. Следующими могли стать милый юноша Нильс и его очаровательная невеста.

— Продолжаешь совать свой хорошенький носик куда не следует, Луиза? По-видимому, это и есть знаменитое английское упрямство. — Отто снова рассмеялся. — Ты бы лучше вспомнила, что датчане когда-то были сильнее англичан. — Он выпятил массивный подбородок. — Думаешь, я чем-то уступаю своим предкам, викингам?

Несколько месяцев назад я бы тоже рассмеялась и восхитилась его мужественностью и самоуверенностью. А сейчас же подумалось, что он скорее выглядит самовлюбленным и ничтожным. Мальчик, который так никогда и не стал взрослым. Он был очаровательным, когда все складывалось так, как ему хотелось, И опасным, когда ему перечили. Я могла себе представить, как он наслаждался, чеканя шаг вслед за немецкими "героями" во время войны, пока они не перестали быть героями и чуть не потащили его за собой в пропасть.

Но я держала его в своих объятиях, а он меня — в своих, и, хотя сейчас я чувствовала себя неизмеримо старше и умнее, он все еще оставался маленькой частицей меня. Проклятье! Шампанское делало меня сентиментальной!

— Отто, сегодня на пароме я столкнулась с твоим приятелем Оллером. Вероятно, он собирался увидеться с тобой. Что ты с ним сделал? Спрятал в одном из подземелий замка?

Это была смутная догадка. Ведь я даже не знала, удалось ли им встретиться. Но мой выстрел наугад попал в цель: глаза Отто сверкнули, лицо потемнело, и он прошептал, нагнувшись ко мне:

— Проклятье! Ты видела мою куртку! Кто-нибудь еще знает об этом? — и, прежде чем я успела ответить, загадочно добавил: — Я ловил рыбу. Но поймал только мелкую, которую пришлось бросить обратно в воду.

Он громко расхохотался, повернулся, твердой походкой прошел через зал и, отворив тяжелую дверь, вышел наружу.

Я так дрожала, что едва могла говорить, когда спустя несколько минут ко мне подошел Эрик.

— Что с тобой, Луиза? Что-нибудь произошло? Я видел, что ты разговаривала с Отто.

— Да.

— О чем? Что он сказал тебе такого, отчего ты так выглядишь?

— А как я выгляжу? Нет-нет. Мне просто холодно. И Отто не сказал мне ничего особенного. Только то, что сегодня днем он ловил рыбу.

— Ловил рыбу? Почему он завел разговор об этом?

— Я заметила грязь на его куртке. Вот он и объяснил, как она там оказалась.

— Понятно! Тебе сейчас надо что-нибудь выпить. Извини, но я должен уйти.

Я присоединилась к группе пожилых дам, собравшихся около камина, потому что почувствовала себя вдруг не менее старой, чем они.

— Вы уже устали, фрекен Эмберли? Как странно! Когда я была молодой, то могла танцевать всю ночь напролет.

Да, я устала и прежде всего от Эмили и ее чувства превосходства. Каким несносным созданием оказалась эта старушка!

— Молодая леди еще не пришла в себя после несчастного случая, Эмили. Разве ты забыла? Твоя память стала ухудшаться?

— Не беспокойся о моей памяти, Сибилла. Я бы даже выпила еще один бокал шампанского, если бы кто-нибудь его предложил. Куда подевались все слуги?

Мои глаза остановились на картине, висящей на стене над седыми головками старушек. Она изображала батальную сцену. Победитель стоял над поверженным мертвым врагом с гордо поднятой белокурой головой.

Старушки продолжали обмениваться вежливо злыми репликами, явно получая от этого удовольствие. Я же поняла, что не могу чувствовать себя спокойно. Закрыв глаза, я сразу же увидела озеро. Отто сказал, что бросил мелкую рыбу назад… Но была ли она живой?

Тиму это будет интересно. Он скажет мне: "Какого черта ты сидела у камина, когда все самое интересное происходило снаружи?"

Но я ничего не хотела знать. И поэтому не понимала, что заставило меня в эту минуту все же выйти из дома и направиться к озеру, даже не накинув на плечи шаль. Снаружи было холодно и темно. Я с трудом нашла знакомую тропинку, которая летом вела к гнезду лебедей. Сейчас лебеди улетели, и только ветер шелестел в камышах, освещенных тусклым светом луны. Недалеко от берега качалась лодка. Один человек удерживал ее в равновесии, а двое других перегнулись через борт, пытаясь достать что-то из воды.

Слышалось их ворчание, отдельные реплики на гортанном датском языке и плеск воды. Мои высокие каблуки увязали в песке, подол платья испачкался грязью, как и куртка Отто. И еще я ужасно замерзла. Но мне не пришлось стоять там долго, потому что через минуту раздалось громкое восклицание одного из мужчин, что-то подняли из воды и, перевалив через борт, уложили на дно лодки.

Я почувствовала внезапную слабость. Мне захотелось убежать, но ноги меня не слушались. Лодка направилась к берегу со своим страшным грузом. Я с ужасом ждала, что увижу голову Отто со светлыми волосами, потемневшими от воды.

— Луиза, что ты тут делаешь? Немедленно возвращайся в дом, — раздался голос Эрика.

Одним из трех мужчин в лодке оказался он. Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким мрачным тоном.

Но как я могла повиноваться ему, если была не в силах ни говорить, ни двигаться с места?

Лодка причалила к берегу. Все трое вылезли из нее, оставив длинный мокрый сверток лежать на дне. Эрик о чем-то спросил своих спутников, и они отрицательно покачали головами. Тогда он снова повернулся ко мне. Его лицо казалось серым и хмурым в тусклом лунном свете.

— Это рыбка Отто, — догадалась я. — Он мертв?

— Уже несколько часов. Я отведу тебя в дом. Если ты не хочешь никому попадаться на глаза, можно пройти через боковую дверь. Позвони Бригитте, и она принесет тебе выпить чего-нибудь горячего.