— Конечно, — промолвила она тихо, — мы все поможем ей. Я нанесу ей визит после обеда. Я ничего не могу принести в этот раз, просто навещу ее, пока у меня есть возможность пользоваться экипажем. Но в другой раз я, возможно, приду с Шарлоттой или с мамой и принесу что-нибудь, как подарок на память.

Марта смотрела на нее, не отрывая взгляда.

— Вы не думаете, что это хорошая идея? — спросила Сара, глядя на ее бледное лицо. — Думаете, я не должна идти, пока меня не представят?

Взгляд Марты прояснился.

— Конечно, — сказала она, отдышавшись. — Вы должны пойти. Да. Идите сегодня.

— Миссис Преббл, как вы себя чувствуете?

Сара теперь начала беспокоиться за Марту — та выглядела очень напряженной и несколько переутомленной. Сказала ли Сара что-то, что огорчило ее? Или это было неожиданное воспоминание из ее эмоционально бессодержательной жизни?

Сара обняла Марту и крепко сжала объятия. Затем, почувствовав, что мышцы пожилой женщины напряглись, она наклонилась вперед и нежно поцеловала ее в щеку и после этого двинулась к двери.

— Я скажу ей, что вы просили за нее. Уверена, она это оценит. Вы сделали так много хорошего для стольких людей. Едва ли найдется дом в этом приходе, который не знает о вашей доброте.

И еще до того, как Марта придумала, что ответить, Сара извинилась и ушла.

Сара не знала точно, чего ожидать, но женщина, которая открыла ей дверь, так удивила ее, что она могла только стоять, не двигаясь, и смотреть на нее.

— Слушаю вас. — Женщина вопросительно подняла брови.

Сара проглотила комок в горле и опомнилась:

— Меня зовут Сара Кордэ. Я не имела удовольствия встречать вас раньше, но миссис Преббл говорила о вас так хорошо, что я решила, если вы не будете возражать, познакомиться с вами.

Лицо миссис Этвуд сразу же засветилось радостью. Это была дама приятной наружности; лет двадцать пять назад она наверняка считалась красавицей. Остатки красоты еще были видны в ее фигуре, в элегантной укладке волос, слегка поблекших, но еще не поредевших. Однако ничего вызывающего жалость в ней не было, и если она и была одинокой, то этого не было заметно.

— Пожалуйста, входите, — пригласила миссис Этвуд и повернулась к Саре так, чтобы та могла принять приглашение.

Маленькая гостиная была обставлена с необычной простотой, но у Сары сложилось впечатление, что это скорее дело вкуса, а не бедности. Она нашла, что эффект, производимый этой комнатой, удивительно приятный, более спокойный, чем тот, который обычно производят обставленные под потолок помещения, к которым она привыкла, — с дюжинами фотографий и картин, набитые чучелами птиц, орнаментами из сухих цветов и предметами мебели почти в каждом доступном месте. Здесь дышалось легче, атмосфера была не такой давящей.

— Спасибо. — Сара села в предложенное кресло. Она была очень рада, что не принесла с собой ни подарка, ни пищи. Это казалось излишним здесь, возможно, даже оскорбительным.

— Со стороны миссис Преббл было очень благородно сказать хорошие слова обо мне, — улыбнулась женщина. — Боюсь, я не знаю ее так хорошо, как хотела бы. Я нахожу церковные дела… — Она остановилась, очевидно, вспомнив, что Сара, вероятно, тоже принимала в них участие, и теперь не знала, что сказать.

Сара засмеялась.

— Утомительными, — закончила она за нее.

Лицо женщины расслабилось.

— Благодарю вас за вашу открытость. Да. Мне кажется, так и есть. Марта проделывает огромную работу, но она должна быть святой, чтобы выдержать все эти бесконечные пустые разговоры, слухи и сплетни. И, дорогая, это даже неинтересные сплетни!

— Разве сплетни кому-нибудь интересны, за исключением тех, кто их распространяет?

— Ну почему же! Некоторые сплетни очень даже остроумны, и бывает, что их питает настоящий скандал. Я не слышала о настоящих скандалах уже несколько лет. Но ко мне нынче редко кто заходит. Я выросла в респектабельном доме… Какая ужасная эпитафия.

Любопытство Сары усилилось. Кто эта женщина? До сих пор она не казалась таким уж жалким и заблудшим созданием, как ее описывал папа. Наоборот, она была занимательной и вполне контролирующей себя особой.

— Не рано ли для эпитафии? — спросила Сара с усмешкой. — Вы еще не умерли.

— Могла бы и умереть с таким же успехом. Сижу здесь в комнате на Кейтер-стрит, наблюдаю, как за окном проходит жизнь… И никто не приходит выслушать меня, даже если я могу сказать что-то стоящее… Это ужасно, моя дорогая, — иметь мозги и не найти никого, на ком можно было бы их потренировать. Я могу предложить вам угощение… чай, может быть? У меня нет слуг, как вы уже заметили, но я могу достаточно легко приготовить чай сама, если позволите.

— Нет, пожалуйста, — Сара вытянула руку, чтобы остановить ее. — Я только что пила чай с миссис Преббл. — Это была ложь, но она не хотела прерывать беседу. — Если только вы не хотите чаю для себя. В этом случае позвольте мне приготовить его и принести вам.

— Деточка, вы так любезны. Очень хорошо. Так приятно, когда кто-то обслуживает тебя. Вы все найдете на кухне. Если чего-то нет на расстоянии вытянутой руки, пожалуйста, спросите меня.

Через пятнадцать минут Сара вернулась с большим подносом и чайным сервизом на двоих. Она сама разлила чай, и они вернулись к разговору.

— Сколько времени вы живете на Кейтер-стрит? — спросила Сара.

Женщина рассмеялась.

— С тех пор, как умер мой муж и милый Эдвард нашел мне это место, — ответила она.

— Эдвард? Это ваш сын?

Элегантные брови женщины изогнулись от удивления.

— Нет! Это был мой любовник. Давно — наверное, лет двадцать пять тому назад. Мне тогда было сорок, а ему — немногим больше тридцати.

— Вы тогда не вышли за него замуж?

Она громко рассмеялась:

— Конечно, я не вышла за него. Он был женат на очень красивой женщине, как я слышала, и у них уже была дочь… Дорогая, в чем дело? Вы выглядите очень бледной. Съели что-то плохое?

Сара была ошеломлена. Невыразимая мысль пришла ей в голову. Она всмотрелась в лицо женщины, пытаясь представить себе, как та выглядела двадцать пять лет назад. Была ли это причина папиного пребывания здесь? Не поэтому ли он сначала лгал, что был весь вечер в клубе, пока Доминик не возразил ему? Не поэтому ли он отказался называть Питту имя женщины и ее адрес?

Чем больше Сара искала возможность избежать логического заключения, тем более неотвратимо эта мысль вторгалась в ее мозг. Она слышала свой голос, задающий вопросы, как будто источник его находился вне ее.

— Полагаю, это был в некотором роде прощальный подарок, чтобы быть уверенным, что с вами все в порядке?

— Как это романтично. — Женщина улыбнулась. — Щедрое прощание, скрытые слезы и воспоминания, которые останутся навсегда… Подарок, завернутый в цветную бумагу и перевязанный разноцветными лентами… Он не умер, моя дорогая, и не эмигрировал. Он совершенно здоров, и мы остаемся относительно хорошими друзьями, насколько позволяют время и осторожность. Ничего такого романтического, как вы себе представляете. Просто старая любовная связь, которая переросла в дружбу, а затем в нечто большее, чем знакомство с приятными общими воспоминаниями.

— Тогда он должен жить где-то поблизости? — Сара заставила себя продолжать, все еще надеясь, что что-то может развеять ее страхи. С каждым новым фактом еще оставался шанс, что папа здесь ни при чем.

Женщина рассмеялась. Ее взгляд радостно сиял.

— Конечно, — согласилась она. — Возможно, с моей стороны будет неосторожностью рассказывать про него что-либо еще. Вы можете его знать…

— Да, я полагаю, что это так, — механически ответила Сара.

Ее разговор продолжал быть вежливо-светским, но в мыслях царил полный хаос. Разум пытался прорваться сквозь фрагменты различных воспоминаний о папе, о Доминике. Мама знала об этом? Всегда ли она знала и готова была смотреть на это сквозь пальцы? Или это было одним из качеств отца, которые она принимала как должную часть мужской натуры? Но ее отец… или муж… были не такие, как другие мужчины… Или такие же?!