Да не насилуйте вы нас вашей мовой! возмущались одни.

Да как это можно не уважать родной язык! отвечали другие.Недоразумение возникало из-за отсутствия единого этического стереотипа, комплекса представлений о порядочности общего как для первых, так и для других.С этого момента национальная идея и порядочность стали постепенно терять высоту каждая в отдельности, но всегда параллельно как в обществе, так и одна в другой. И вот результат. Сегодня лучшими людьми публично признаны не порядочные, а другие моторные, хамоватые, в меру безграмотные, хитрые, оборотистые непрофессионалы.Национальная идея также потерпела этапное поражение, так как не ставила на нормальных, а ставила на массовость, не растила нормальных и, что главное, сама не стала идеей нормальности, культом лучших качеств человека.Булгаковский Швондер встречается сегодня и в вертикальном госучреждении, и на митинге с бело-красно-белым значком. Его можно найти и в президентской редакции, и в независимой газете. «Собачье сердце&raquo Михаила Булгакова пожалуй, наилучшим образом подходит для иллюстрации темы лучшего человека, поэтому я перечитываю именно эту книгу.Национально-сознательный «совок&raquo явление вроде бы новое. Тем не менее, корни его уходят в далекую историю.Белорусское движение, в отличие от других национализмов, еще не обрело отпорности к социальной антисанитарии. 70 лет совдепа и сталинская «селекция&raquo пришли на благодарную почву. Культ толеранции и равенства, который в самой белорусской крови, постепенно был подменен культом уравниловки. Впрочем, еще в начале нашего века белорусская идея делала свои первые шаги нога в ногу с социализмом. Первая наша политическая партия БелорусскаяСоциалистическая Громада. А еще раньше, в 1864-м, Калиновский декларирует из-под виселицы: «У нас нет дворян, у нас все равны&raquo. Помню, как любили обыгрывать эту фразу белорусские советские писатели. Но если «оживить&raquo эти слова сегодня, то они будут звучать так: «У нас нет лучших, отличных от толпы&raquo. Извините, но за кем тогда идти, на кого смотреть, кого слушать, с кого брать пример? Для чего вообще что-нибудь делать? Говорить по-белорусски? Но, как замечает булгаковский проф. Преображенский, «это еще не значит быть человеком&raquo.Быть человеком знать, как жить, и уметь жить. Так, думаю, понимает это среднестатистический белорус.У нас же возрожденцы всегда ставили на государство. Мол, оно свое, не свое или не совсем свое должно законами ввести в употребление язык, символику и национальные приоритеты. Наверное, так оно когда-то и будет, но, как говорится, только после того, как. Государство не бог и не волшебник, исполняющий желания. Это лишь инструмент.Помню, еще в советские времена была такая литературная дискуссия должен ли писатель подниматься выше уровня народа, или все же его призвание в доступности? Сегодня в литературе это уже никого не волнует. Сторонники доступности так и не добились высоких тиражей, потерпев фиаско от индустрии коммерческих книжек. Зато их позиция целиком победила в политике. На выборах последних лет возрожденцы явно умерили манеры и интеллект, дабы уподобиться, так сказать, народу, а на самом деле более удачливым политикам популистского типа.Совместное с коммунистами прошлогоднее застолье и предопределило завершение этого этапа национального возрождения.Таким образом, национализм, возникший в элитарных научных и культурых кругах, «пошел в народ&raquo, а пришел к «совку&raquo, потому что народа, объединенного единым представлением о добре и зле, единым стереотипом порядочности, у нас пока нет. Сам возрожденец не стал воплощением этого стереотипа лучшим человеком. Должен был, но не смог. Да и задача такая не ставилась. Ставилась скорее обратная ближе к людям.Первым эту близость почувствовал на себе язык. До 90-х годов в Беларуси не было ни одного альтернативного объединения, ни одного издания, которые бы пользовались советским правописанием 33-го года, так называемой наркомовкой. Именно несоветский белорусский язык стал в те годы языком демократии и высокого национального идеала.После того, как круг возрожденцев расширился, зазвучали голоса в защиту наркомовки, мол, народ и такого языка не знает. Так говорили те, кто присоединился. Люди, не вырвавшие из себя «совка&raquo, ибо не склонны в принципе чем-либо жертвовать. Они за независимость и демократию, ибо кто же против сыра с маслом? И уже то, что они «за&raquo, вроде бы избавляет их от каких-либо изменений собственной сущности. Мол, они же не против, значит, сгодятся и такие. Так в круги возрождения пришел демократический «совок&raquo. Именно требование наркомовки и стало знаком этого прихода.Вслед за этой «заботой о народе&raquo прозвучало следующее требование ввести русский язык в среду возрожденцев и в независимую печать. Ввели. Дальше больше. Разговаривать доступно! Это значит, если понадобится, то и по фене. Но и здесь не конец. Не будет ничего удивительного, если завтра именно среди воз- рожденцев возникнет дискуссия о самом белорусском языке, мешающем нормально заниматься демократией и сражаться с диктатурой.Воистину, нет границы сближению с народом. Нет дна у этого падения в народ…Почему я говорю о падении? Потому, что так же, как язык не может быть принципом возрождения (принцип порядочность), так и Беларусь не может быть «совковой&raquo, не-порядочной. В принципе не может. Вот оно все сегодня и валится.Надо думать, что новое белорусское возрождение начнется именно с лучшего человека. Ведь для того, чтобы быть им, нужно не так уж и много. Хватило бы чистоплотности. В том числе и социальной. Порядочный человек всегда несет в себе сакрум, который нельзя полапать руками, изменить либо уничтожить. И пускай их, возрожденцев, будет в сто раз меньше, но они обязаны быть элитой нации, теми, кто несет в себе сакрум. Иначе на смену им придут другие, которые поднимут упущенный в толпе олимпийский огонь.ЭЛИТА НАЦИИБелорусская идея это по сути не популистская идея. Популистские овладевают массами с помощью демагогии и примитивизма. Здесь лозунг должен быть прост и неясен. Земля крестьянам, фабрики рабочим, мир народам… Мы обречены жить вместе с Россией, «я свой народ за цивилизованным миром не поведу&raquo, народ требует от президента диктатуры сталинского типа…Национальная же идея овладевает массами, благодаря стремлению каждого человека приобщить себя к элите, к моральному большинству, к сообществу порядочных людей. При этом национальный идеал остается недостижимо высоким. Он в принципе остается, не исчезает. Соответственно и носители этого идеала люди, своей порядочностью и умением стимулирующие других подтянуться.Примеры порядочности и профессионализма в сегодняшней Беларуси есть. Только вот рассмотреть их невероятно трудно, почти невозможно.Казалось бы, вот он нормальный человек, а вот действительно благородный поступок, а вот потенциальный лидер нации. Но все это какое-то не то что ненастоящее, а невостребованное. Все происходит будто не на широком экране.Вспомните голодовку Хадыки и Сивчика, суд над Адамовичем или, скажем, порыв Захаренки возглавить демократическое движение. Ведь все это полновесные страницы современного национального эпоса. Вот только эпос этот не пишется, а значит, не становится тем эволюционным опытом, который уже не придется познавать вновь.Сидит в общественном сознании какой-то червяк сомнения а вдруг это не эпос?Утрата элитарности это

утрата

ипрофессионального уровня. Смотришь на то, что происходит, а дать оценку уже не умеешь.Точно так же и стоицизм порядочного человека в нашем обществе рассматривается другими будто через подзорную трубу, перевернутую обратным концом. Почему?Потому, что в послесоветской Беларуси уже сложился иной набор человеческих приоритетов. И порядочность в этот набор не входит. Это, кстати, первый признак недооформленности нации, которая не выработала и не утвердила своего национального стереотипа порядочности. Энергичные популисты, занявшие белорусский престол, утверждают в обществе криминальное сознание, подозрительность, веру в светлое вчера, политическую, культурную, этическую полуграмотность.Примеры этого в каждом спиче Лукашенки и его компании. Достаточно вспомнить высказывания о двух великих языках и недостойном своем, о не только плохом Гитлере, или панибратские обращения к митрополиту Филарету на публике. «Я православный, бывший атеист, говорит Лукашенко в пятитысячный зал, Филарет подтвердит&raquo. И этот пожилой человек, которого зацепили всуе, действительно кивает головой.А что же на все это оппозиция?Оппозиция видит свое призвание в публичной критике власти, и уже поэтому как бы вынуждена говорить на том же языке, существовать в той же системе координат, то есть ценностей. Вот почему и оппозиция не включает порядочноть в список своих приоритетов. Как нечто сегодня ненужное.Странно бывает наблюдать, как вчерашние интеллигенты, белая кость нации, пролетаризируются, превращаются в людей улицы. Они уже не мыслят высокими категориями вечности, их жизненный горизонт виден лишь до ближайшей манифестации.Сегодня 200 арестованных, завтра первая кровь, потом массовые репрессии… Даже если это судьба Беларуси, то этого мало. Если все возрождение ограничивается уличной борьбой, то в этой борьбе неизбежно девальвируется ценность человеческой жизни и цена насилия. Вот откуда берется разница между румынским и чешским, между албанским и балтийским путями развития. Там, где олимпийский огонь национальной идеи принадлежит элите общества, возможны только бархатные и поющие революции.Тем временем в Минске массовые «посадки&raquo и голодовки манифестантов превращаются в своеобразные будни, в быт. А рядом с этим не возвышается, не вырастает никакая моральная альтернатива. Оппоненты власти будто смирились с тем, что падение нации должно произойти до конца, и тогда, мол, начнется какое-нибудь восхождение. Но даже если так откуда оно возьмется? Откуда вообще берется нравственный потенциал?Лично я не знаю, какую Беларусь принесут с собой современные оппозиционеры. Думаю, они и сами не представляют. Их цель народная революция, а не то, средством достижения чего могла бы эта революция послужить. Иначе они уподоблялись бы собственному нравственному идеалу, а не своим политическим противникам. С другой стороны, «революция для революции&raquo приведет лишь к тому, что в Беларуси установится такой климат и такой политический механизм, при котором на место свергнутого Лукашенки смогут в принципе приходить только такие же лукашенки.Куда же подевался позитивный идеал?Совсем недавно на такие мои размышления один старый приятель, деятель оппозиции, брезгливо поморщился: «интеллигентские штучки&raquo.Порядочный человек сегодня в Беларуси либо попросту не замечается, либо буквально прячет свою порядочность. Причем одинаково он это делает и в райотделе милиции, где за такие вещи можно и схлопотать, и в штабе оппозиционной партии, где ему сейчас же заметят, что он оторвался от народа.Действительно, как-то неудобно мыть руки, когда все твои единомышленники сразу прошли к столу. Неудобно петь в ноту, когда вокруг не строят. Неудобно в дискуссии сослаться на пример Польши или Балтии (здесь вам не там!). «Интеллигентские штучки&raquo. От таких метаморфоз, бывает, теряешь чувство места и визави. То ли перед тобой старый большевик (50 лет в партии), то ли идеолог из ведомства Титенкова, то ли деятель оппозиции, которая все еще называется «Возрождение&raquo.ПОИСКИ УТРАЧЕННОГО ИДЕАЛАСпасение от всей этой пролетарщины, от безмерной народности и толпомании можно найти только в деревне. Там, где еще можно отыскать обязательный и единый для всех стереотип порядочного человека.Но для того, чтобы он заработал и в городе, общество должно радикально изменить свое отношение к деревне.Дело в том, что белорус не преодолел барьера урбанизации так, чтобы остаться при этом белорусом и сохранить лучшие качества человека. Наш вчерашний крестьянин завоевывал город количественно, а не качественно. Он приспосабливался, а не утверждал свое. В результате он занял в городской иерархии человеческих качеств едва не последнее место. Он часто при должности, но это только потому, что его много. Вовсе не потому, что он лучший человек. Будь его меньше, он мел бы улицы и подавал пальто. В определенном смысле он сейчас этим и занимается. Даже будучи при должности.Наши деревенские мигранты ничего, кроме кумпяка, с собой не привезли. Ничего своего. При переезде они отбросили лучшие качества человека, которым учили их мать и деревенский обычай. До сих пор помню, как удивленно моргал один совсем городской парень- первокурсник, заговоривший по-белорусски, когда сокурскники вчерашние крестьяне вынесли на это свой приговор: «Ну и езжай в свою деревню&raquo.Таких анекдотов в Беларуси масса. Только вот не пользуются они популярностью. Через перевернутую подзорную трубу все это не смешно.Нечто совершенно обратное произошло у литовцев и латышей. Они такие же деревенские мигранты утверждали в городе свои нормы порядочности и морали, привезенные из деревни. Они присвоили город. Есть у нас такое расхожее представление о культурности балтов. Так вот, и в Вильню, и в Ригу они привезли свою культурность из деревни. И советский гражданин «совок&raquo отступил: либо уехал, либо окончательно спился, либо, что произошло с несомненно лучшими представителями, подтянулся, принял правила игры, среди которых был и язык. Язык стал знаком присоединения русского к моральному большинству, к элите, где его, кстати, охотно приняли и признали. При том, что половина Вильни и сегодня говорит по-русски, а все до одного литовцы по-русски понимают, это не их, не литовцев проблема. Это ваша проблема если вы не умеете по-литовски. Они, литовцы, могут вам только посочувствовать. И это логично.Ибо человек, владеющий двумя языками, имеет интеллектуальное преимущество над тем, который владеет только одним. В Минске сегодня господствует обратная логика. Белорусскоязычный, владеющий двумя языками, становится вдвое более беззащитным перед хамством одноязычного, чувствующего свое преимущество. Чыво?