Одни сухие завтраки могли занять весь остаток моего вечера. Там было, наверное, 200 видов, я не преувеличиваю. Любая субстанция, которую только можно высушить и покрыть сахарной глазурью, там имелась. Самым заметным и поражающим воображение было блюдо из злаков под названием «Домашние хрустяшки», которые пытались убедить всех, что они являются здоровым завтраком, и не важно, что это просто печенье с кусочками шоколада, которое засыпается в чашку и запивается молоком. Гениально.

Также заслуживают внимания сухие завтраки «Сухари с арахисовым маслом», «Мини-кексы с корицей», «Штучная чокула» («с очень толстой прослойкой зефира») и гвоздь программы — «Потрясающее овсяное печенье», сразу четыре вида в одной коробке. Я прихватил сухие завтраки, по одной коробке каждого, и две коробки овсяных хлопьев — как часто я говорил, что не следует начинать день без большой миски дымящегося печенья! — и помчался с ними назад к тележке.

— Что это? — спросила меня жена особым тоном, какой она часто использует, разговаривая со мною в торговых заведениях.

У меня не было времени толком объяснять.

— Завтрак на ближайшие полгода. — Я никак не мог отдышаться после пробежки. — И даже не думай о том, чтобы выложить хоть что-то и взять мюсли.

Я даже не представлял, насколько расширился рынок полуфабрикатов. Везде, куда бы ни повернулся, я сталкивался с едой, после употребления которой вы гарантированно начали бы ходить вразвалочку; многое я видел впервые в жизни — желейно-кремовые пироги, крекеры «мун-пай», ореховые сдобные рулеты, персиковые жевательные колечки, леденцы из корнеплодов с мускатным маслом, шоколадные пирожные «девил-догз» и воздушную зефирную массу для бутербродов под названием «Флафф», в тазике таких размеров, что в нем вполне можно купать детей.

Просто не верится, сколь огромное разнообразие нездоровой пищи предлагается американским покупателям в наши дни и в каких количествах ее потребляют. Недавно я вычитал, что средний американец съедает 17,8 фунтов сухих завтраков в год.

Сеть «Айл севен» («Еда для настоящих толстяков») постаралась особенно. Там был целый отдел, посвященный исключительно продукту под названием «Жареная сдоба», к которой относились, помимо многого другого, восемь разных видов жареного штруделя. Что такое жареный штрудель? Да какая разница? Он был покрыт сахарной глазурью и выглядел вполне съедобно. Я набрал целую охапку.

Признаю, я немного увлекся — но их было так много, а я так давно ничем не увлекался.

Но что в конце концов разъярило мою жену, так это пицца на завтрак. Она взглянула на коробку и сказала: «Нет».

— Прости, милая?

— Ты не принесешь домой ничего, что называется пиццей на завтрак. Я разрешу тебе взять, — она нырнула в тележку, — леденцы из корнеплодов с мускатным маслом, жареный штрудель и…

Она вытащила пакет, который не заметила раньше.

— Что это?

Я заглянул ей через плечо.

— Блины для микроволновки, — сказал я восторженно.

— Блины для микроволновки, — повторила она с куда меньшим энтузиазмом.

— Ну разве наука не прекрасна?

— Ты съешь все это, — заявила жена. — Все до крошки из того, что сейчас не поставишь обратно на полку. Ты меня понял?

— Конечно, — произнес я вполне искренне.

И вы знаете, она действительно заставила меня это есть. Неделями я пробирался сквозь симфонию американской пищи быстрого приготовления, и та была отвратительна. Вся до последней крошки. Не знаю, или американская еда испортилась, или мои вкусовые рецепторы созрели, но даже те удовольствия, с которыми я вырос, теперь казались либо удивительно безвкусными, либо отвратительно невкусными.

И самым ужасным из всего была пицца на завтрак. Я пробовал ее три или четыре раза, запекал в духовке, засовывал в микроволновку, один раз в отчаянии даже намазал ее зефиром «Флафф», но она так и не превратилась ни во что другое, кроме дряблой, резиновой массы. В конце концов я спрятал коробку на кладбище контейнеров «Таппервэр» на нижней полке холодильника.

Вот почему при новой с нею встрече меня посетили смешанные чувства. Я решил ее выбросить, затем помедлил и открыл крышку. Она пахла нормально — думаю, она настолько напичкана химикатами, что там никогда не поселилась бы ни одна бактерия, — и я подумал было сохранить ее в качестве напоминания о моем безумии, но все-таки выбросил. А затем, чувствуя, что проголодался, я отправился в кладовку посмотреть, не завалялся ли там простой кусочек «Райвиты» и, может быть, пучок сельдерея.

Сказки северного леса

Около года назад, в середине зимы один молодой студент колледжа ушел с сельской вечеринки недалеко от небольшого городка в штате Нью-Гэмпшир, где я живу, и пошел пешком к дому родителей, который находился в двух милях от этого места. Это было глуцо с его стороны — потому что стемнело, а парень был пьян, — но он решил срезать дорогу через лес. Никогда раньше он этого не делал.

На следующий день, когда стало известно о его исчезновении, сотни добровольцев отправились в лес на поиски. Они искали много дней, но безуспешно. Только весной кто-то, прогуливаясь по лесу, споткнулся о его тело.

Пять недель назад произошел весьма похожий случай. Небольшой частный самолет с двумя людьми на борту никак не мог зайти на посадку из-за плохой погоды в районе нашего местного аэропорта. Пилот развернулся на северо-восток, чтобы подготовиться к новому заходу, и сообщил об этом по радио диспетчеру.

Через секунду маленький зеленый значок, обозначавший самолет на радаре аэропорта, исчез с экранов. Где-то там, в лесу, неожиданно и необъяснимо самолет рухнул.

И снова начались активные поиски, на сей раз дюжина самолетов и одиннадцать вертолетов присоединились к более чем двумстам добровольцам на земле. И снова поиски продолжались много дней, но завершились безрезультатно. Пропавший самолет был рассчитан на 18 мест, так что его крушение должно было оставить след, однако никаких обломков самолета, никаких сломанных деревьев. Самолет просто бесследно исчез.

Я не хочу сказать, что мы живем на границе с чем-то вроде «бермудского треугольника», только среди лиственных лесов; просто леса Нью-Гэмпшира — довольно странное и опасное место.

Во-первых, там очень много деревьев — я не шучу. Прошлым летом я провел несколько недель в лесу и могу сказать: единственное, что там можно увидеть — невероятное количество деревьев. Иногда их действительно нельзя сосчитать, они буквально сливаются в густую зеленую пелену. Каждый изгиб тропы открывает панораму, неотличимую от прочих, и не важно, как далеко ты ушел в лес. Если вдруг потеряешь тропу, то запросто — вероятнее всего — окажешься в беспомощном положении заблудившегося путника. Можно ходить до изнеможения, пока не поймешь, что твой маршрут описывает большой и, к сожалению, бессмысленный круг.

Зная это, не так сильно удивляешься, когда слышишь, как иногда лес поглощает целиком самолеты или обрекает людей на бесконечные неудачные поиски пути. Нью-Гэмпшир занимает такую же площадь, что и Уэльс, и на 85 % покрыт лесами. Там немало лесов, в которых бесследно пропадают люди. Каждый год по меньшей мере один или два человека теряются в этих местах, порой бесследно.

Однако вот примечательный факт. Всего век назад и даже позже в некоторых районах всех этих лесов попросту не было. Почти вся территория сельской Новой Англии, включая земли вокруг нашего района в Нью-Гэмпшире, представляла собой открытые поля.

На неделе местные власти прислали нам в качестве новогоднего подарка календарь со старыми городскими фотографиями из местного архива, и я пришел домой с полной уверенностью, что так было всегда. На одной из картин, панораме с холма, сделанной в 1874 году, изображение напоминало родные места очень смутно, хотя я и не мог сказать почему. Там изображен угол кампуса Дартмутского колледжа и грязная дорога, ведущая к отдаленным холмам. Все остальное — бескрайние поля.

Лишь через несколько минут я сообразил, что смотрю на прилегающие к нашему дому земли. Это было так странно, потому что наша улица — типичная улица Новой Англии, с дощатыми домиками в тени высоких и стройных деревьев. Однако на самом деле почти все это появилось в начале 1920-х годов, спустя полвека после того, как были сделаны фотографии. Холм, с которого снимали панораму, покрыт ныне 20 акрами леса, и почти весь пейзаж, от крайних домов до далеких холмов, представляет собой густой взрослый лес. Едва ли одно из этих деревьев существовало в 1874 году.