Знала ли скверную повадку своей лошади амазонка или не знала, не в этом дело, а в том, что, невзирая на почти вертикальное положение спины лошади, она удержалась в седле, почти не опираясь на повод и показав себя смелой, бывавшей в переделках наездницей.

Но и смелость уязвима. Адриан с ужасом заметил: еще мгновение, и потерявшая равновесие лошадь упадет навзничь и прикроет собой молодое, хрупкое существо. И в этот самый миг вспыхнули в нем и рыцарь, и прекрасный конник, учившийся у Рочано вольтижировке, и, наконец, пандур, тысячелетние предки которого носились в диких степях, как центавры, и, как центавры, похищали скифских женщин и девушек, на всем скаку срывая их с лошади.

Пришпорив Альмедо и вынесшись вперед, обхватив наездницу за тонкую талию, он вырвал ее из седла и посадил впереди себя таким же коротким и сильным движением. Белый конь уже опрокинулся на спину и мощно бил копытами воздух, и блестели на солнце все четыре подковы.

Падкая до происшествий толпа разбилась на две части. Одна предпочла остановившийся трамвай с выбитыми стеклами и весь исковерканный автомобилем. Другая — хлынула к молодому всаднику, сжимавшему в объятиях амазонку, лошадь которой переваливалась с боку на бок, расплющив новенькое, желтое английское седло…

Адриану менее всего хотелось быть предметом внимания. Подойдет полицейский сержант, в толпе непременно окажется газетный репортер и с удовольствием поместит бывшего короля Пандурии в хронику происшествий.

Положение создавалось неприятное. Всадница, потрясенная, обомлела. На ноги ее не поставишь. Приходилось, не слезая с коня, держать ее.

Уже слышалось кругом:

— Кто такая?

— Как имя спасителя?..

Но, слава Богу, подоспел конюх, бродивший в аллее, пока всадница совершала так неудачно закончившуюся прогулку.

Бережно поставил конюх переданную ему Адрианом молодую женщину. Адриан хотел уже ускакать прочь. Но это вышло бы не по-рыцарски. Его долг — принять участие в этой гибкой блондинке, еще не пришедшей в себя. Но как быть с лошадью?..

Но и тут выручил конюх.

— Пусть Ваше Величество не беспокоится… Альмедо из нашего манежа… И лошадь мадам стоит у нас… Я обеих отведу…

— Тише… Не называйте меня… — оборвал его Адриан яростным шепотом сквозь стиснутые зубы.

10. КОРОЛЕВА ЭКРАНА

Адриан остановил такси:

— Ваш адрес, мадам?

Как-то по-детски дрогнули веки, замигали часто-часто. И по-детски также шевельнулся маленький ротик:

— Рю Лисбонн, 33.

Адриан усадил ее, сел радом; захлопнулась дверца, шофер повез их по рю де ля Помп и авеню Виктор Гюго к Этуали.

Довольный, что парижская толпа, как-то по-провинциальному жадная до скандалов и зрелищ, осталась позади, искоса поглядывал король на свою случайную спутницу.

Она или еще и в самом деле не пришла в себя, или эта разнеженная томность в полузабытьи, — была интересничанием… Если даже и так, это очень к ней шло, к ее капризному, почти кукольному профилю, к ее хрупкой на вид и сильной в действительности фигуре, фигуре настоящей спортсменки, — ненастоящая так дешево не отделалась бы…

Он подумал, — никакие декольте, никакое оголение не сделают женщину более соблазнительной и притягивающей, чем именно такой строгий, полумужской костюм, под которым, по игре неотразимых контрастов, хочется угадывать нежное, созданное для ласк холеное тело. Да, да, именно под этими кавалерийскими бриджами, под сапогами со шпорами, под черным сюртуком с белым, целомудренно охватывающим шею пластроном, под всем этим прямолинейно-отчетливым и резким затаилась женщина и какая женщина!..

Они обогнули площадь Этуали с монументальной громадой античной арки и уже ехали по авеню Гош мимо легендарного дворца легендарного Базиля Захарова, который один богаче всех королей на свете.

Вот и тихая рю Лисбонн. Глубокий, весь в зеркалах, вестибюль и такой же, в зеркалах, лифт, быстро помчавший вверх Адриана вместе с амазонкой.

Встретило их существо, несомненно, женского пола, но такой черноты, как сапожный глянец. И на фоне этого сапожного глянца — прямо лошадиные белки. Они еще увеличились при виде незнакомого мужчины, также одетого для верховой езды, как и госпожа.

— Не пугайтесь этой «черной опасности»! — сказала наездница. — Это моя милая, преданная Кэт!.. Кэт, чаю нам!..

Адриан — в большой гостиной с обилием светлой мягкой мебели, бронзы, мраморной скульптуры, зеркал, этажерочек с безделушками и уютных уголков. Типичная квартира, сдающаяся в Париже не только с мебелью, но и с постельным и столовым бельем и даже с посудой…

Не прошло и двух минут — «черная опасность» доложила, что чай подан. Молодые люди перешли в столовую.

Амазонка разливала чай. Адриан оценил ее руки, белые, узкие, с длинными пальцами, суживающимися к розовым твердым ногтям.

Светло-синие глаза с очаровательной признательностью задержались на его лице.

— Благодарить в обыкновенных, в общепринятых выражениях это… это неминуемо впасть в банальность… Но вы же меня спасли, если не от смерти, то во всяком случае… Если бы не вы, я, пожалуй, долго не могла бы работать… Вы это проделали, как настоящий ковбой. Ковбой с внешностью… Сознайтесь, вы, наверное, князь или граф?..

— Нет, — усмехнулся он, — вы ошиблись, мадам. Я не князь и не граф…

— Вот как? Странно! — со своей капризной детскостью протянула она, мигая веками и как-то особенно складывая губы. — Хотя вот что я вам скажу, мой таинственный спаситель… Бывают мужчины, которых титул… Ну, как бы вам сказать, скрашивает, что ли… И, наоборот, бывают мужчины — их гораздо меньше, которые… которым совсем не надо никакого титула… Они сами по себе… Вы принадлежите к этой второй категории.

Адриан поклонился

— Так что вы мне прощаете, что я не граф и не князь?..

— Вполне!.. Пожалуйста, рекомендую еще теплые бриоши…

«Кто она? — соображал Адриан. — По-французски говорит с акцентом, да и по типу, и по всему не француженка… „Работать“, — обмолвилась она. Актрисы так не говорят про себя, а для цирковой артистки она слишком изящна…» И что-то осенило его, и он спросил:

— Вы королева экрана?

— А, вы, наверное, меня видели в «Лютеции», в драме «Король без короны»?.. Нравлюсь я вам? А танец? Мой собственный танец… Помните, когда я имитирую бой быков? Матадор с плащом дразнит меня… Настоящий матадор, знаменитость! Лагартихо… А я в этом эксцентричном костюме, и на лбу у меня — рога — тоже моя фантазия… Нравится? Что же вы молчите?…

— Мадам, я бесконечно виноват, но я не видел этой картины, — молвил Адриан, в самом деле почувствовавший себя виноватым.

— Какой ужас! Какой ужас! — с негодованием, полуют мическим, полусерьезным, всплеснула руками артистка. — Мосье, если бы вы были не вы, я… я вас ни за что не простила бы… Чудовище! Следовательно, вы не знаете, что перед вами Мата-Гей, великая, всесветная, знаменитая Мата-Гей?

— Так вы Мата-Гей?! Ну конечно… Я так много слышал о вас и все такие восторженные отзывы!..

— Милостивый государь, слышать — это еще мало, это ничего! О Мата-Гей нельзя не слышать, — многозначительно подняла она палец, и ее личико стало капризно-торжественным, — ее надо видеть, надо следить за всеми лентами, где она выступает… Я вас оштрафую за ваше… ваше невежество!..

— К вашим услугам… А в чем будет заключаться штраф?

— Штраф? Вот в чем! Во-первых, сегодня в восемь вечера вы у меня обедаете, а в девять с четвертью мы будем в «Лютеции», как раз к началу драмы «Король без короны».

— Какой упоительный штраф… Я готов…

— Погодите, это еще не все. Драма кончится около одиннадцати, и мы вернемся ко мне пить чай… У меня есть русский самовар… И, представьте, Кэт научилась его разогревать. Чай из русского самовара в Париже! Ведь это, это очень оригинально.

— Больше, это восхитительно! — поправил Адриан, вставая. — Итак, Мата-Гей приказывает мне быть к восьми?

— Да, ровно к восьми. Я угощу вас пряным испанским обедом… На эти три месяца я выписала себе повара из Валенсии…