— Видишь ли, юноша, за каждым сочинением стоит автор, и опытному читателю, а тем более редактору, не составляет труда узнать, каков он, этот автор, чем он дышит, что думает, что любит, что не любит.

— Ну и что?

— Ребенок ты, Серго! — сказал Гарри. — Левану могла не понравиться твоя нравственная позиция. Он у нас человек противоречивый. Зря ты не показал статью Нане. Ее пробивная сила крайне необходима тебе сейчас.

— За такую статью должен бороться отдел. Леван бороться не станет, — сказал Мераб. — Мы тебя предупреждали по дороге в редакцию. Слушаться надо старших!

— Что же теперь делать?

— Не отчаиваться, — сказал Гарри. — Мне кажется, статья понравится главному.

— Знаешь, Серго, нам лучше расстаться, — сказала Нина.

Мы сидели друг против друга за маленьким журнальным столом, а казалось, что между нами огромное пространство, и оно все ширится и разводит нас в разные концы света.

— Пожалуй, — сказал я.

Мы говорили второй час, и как будто говорить уже больше было не о чем. Однако я не мог решиться уйти.

Мы долго молчали.

— Но ты же любишь меня! — внезапно закричала Нина. За все время, пока мы говорили и молчали, она не разу не всплакнула, а тут, закрыв лицо руками, зарыдала. Во мне что-то дрогнуло. Пространство между нами стало стремительно сокращаться. Нина старалась подавить рыдание. Я не выдержал и протянул руку.

— Прости, — сказала она и ушла в ванную.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Мне никто не ответил.

Через минуту телефон снова зазвонил.

— Привет, — услышал я в трубке голос Гурама. — Что вы собираетесь делать?

— Ничего, Ты звонил минуту назад?

— Нет. Слушай, Серго, мальчик… помнишь, которого я оперировал в тот день, когда мы познакомились с Дато… он умер.

— Гурам, я еду к тебе!

— Не надо, лучше я приеду к вам.

Гурам приехал не один. Он привез с собой Эдвина. Это смутило Нину, а у меня вызвало раздражение, но я ничего не сказал. Гурам деланно улыбался, но в глазах была такая тоска, что я промолчал.

— Увязался за мной, — шепнул Гурам по-грузински и громко произнес по-русски: — Нина, Эдвин приглашает нас в ресторан. Поедем?

— Да, — неожиданно согласилась Нина. — Поедем к Дато.

— Давным-давно крестьянина, приговоренного к смерти, призвал князь и спросил, был ли он когда-нибудь в таком же плачевном положении, как теперь. «Да, мой господин, когда ко мне пожаловали гости, а мне нечем было их угостить», — ответил крестьянин. — Дато сконфуженно развел руками. — Извините меня.

— Не уезжать же нам назад. Придумай что-нибудь, — сказал Гурам.

— Придумать-то придумаю, только не обессудьте, если что не так будет.

— Оставь китайские церемонии. Делом займись, — сказал Гурам.

— Хорошо, — засмеялся Дато. — Что вы скажете о жарком из бараньего сердца?

— Давай, — охотно согласился Гурам.

Нина содрогнулась, а Эдвин осторожно спросил:

— Это вкусно?

Я не страдал предрассудками и мог съесть даже лягушку, если она хорошо приготовлена, но, обеспокоенный реакцией Нины, сказал:

— Лучше жаркое из мяса.

— Не позорь перед людьми, — сказал Дато по-грузински. — На кухне ни куска мяса.

— Дети мои, — сказал Гурам, — жаркое из бараньего сердца — деликатес, если его приготовить со знанием дела. Дато, прикажи повару, чтобы он жарил сердце на медленном огне. Жир не сгорит, да и дров уйдет меньше. Пусть как следует приправит солью и перцем, зелень добавит в самом конце. А картошку пусть поджарит отдельно в кипящем масле ломтями.

— Слушаюсь. — Дато ушел на кухню.

У каждого из нас творилось в душе невообразимое, каждый думал о своем, но делал вид, что ему весело.

— Как тебе нравится наш грузинский Лукулл? — спросил я Нину.

— Я поражена. Гурам, откуда такие познания?

— Я любознательный чревоугодник. Всегда спрашиваю, как готовится блюдо, которое мне подают.

В ожидании Дато мы курили и вели разговор о грузинской кухне. В тесном кабинете Дато стало душно. Нина распахнула окно.

В небе важно плыли огромные пузатые облака. Узкий серп зарождающегося месяца казался рядом о ними долькой лимона.

Нина поспешно достала из сумки кошелек и встряхнула его. В кошельке звякнула мелочь.

— Чтобы денег было много? — спросил Гурам.

— Да, — ответила она.

— А вы не хотите иметь много денег? — обратился ко мне Эдвин.

— Хочу, — ответил я.

— Скоро получите… — сказал он.

Нина удивленно взглянула на Эдвина, потом на меня.

В это время вернулся Дато и повел нас через подсобное помещение во внутренний двор.

Нину держал под руку Гурам. Я отстал от них, чтобы поговорить с Эдвином.

— Какого черта вы сказали о каких-то мифических деньгах?

— Почему мифических? Вполне реальных.

— Значит, вы считаете, что я возьму взятку? Спасибо за откровенность.

Он хотел что-то сказать, но я не стал с ним больше разговаривать.

Во дворе пылал костер и белел скатертью стол.

— Не собираешься ли ты сердце на таком костре жарить? — спросил Гурам.

— Нет, начальник, — ответил Дато.

— Зачем тогда костер?

— Пусть горит. Для удовольствия.

Лишь спустя час, когда над нами нависли звезды, мы поняли, что костер предназначен для курицы, которую где-то раздобыл Ванечка.

— А говорил, для удовольствия, — фыркнул Гурам. — Нет, дорогой Дато, ты не романтик. Тебе только бы жарить, печь.

— Это тоже удовольствие, честное слово, — засмеялся Дато, насаживая курицу на вертел.

Курицу никто не стал есть, потому что жаркое из бараньего сердца оказалось очень вкусным и сытным.

— Не получается у нас застолья. Все грустные, — шепнул мне Дато.

Он был прав. Настроение у Гурама не улучшилось. Он шутил, но то и дело мысленно уходил от нас. Эдвин мрачно поглядывал на Нину и как будто порывался сказать ей что-то. Нина сникла.

Дато запел. Гурам не поддержал его, и Дато оборвал песню. Он надумал расшевелить нас вином. Оно текло лунным светом. Но и это не помогло. Вино все больше разобщало нас. И тогда Дато сказал:

— Встретим рассвет на Джвари.

Предложение понравилось Гураму.

— Романтик не умер в тебе, Дато, а?

Мы приехали на Джвари как раз в тот момент, когда первые лучи солнца залили бледно-розовой краской серый горизонт. Небо и земля затаили дыхание.

Сияя и пылая, выкатилось огромное красное солнце, и в то же мгновение все кругом запело и зашумело.

Гурам поднял руку.

Этот древний грузинский гимн солнцу вызвал восторг у Эдвина, и он принялся записывать его под диктовку Гурама в блокнот.

Нина утомленно положила голову на мое плечо.

— Сейчас поедем, — сказал я и окликнул Дато, задумчиво смотревшего на горизонт. Он все еще не знал о моей поездке в Марнеули.

— Слушаю тебя, — сказал Дато.

— Я был в Марнеули. Документы подтверждают невиновность Карло.

Я думал, Дато забросает меня вопросами. Он же лишь коснулся губами моего плеча. Так в древней Грузии мужчины выражали свои чувства.

— Марнеули хороший город?

Я обернулся на голос Эдвина. Он вопросительно смотрел на меня.

Я сидел в приемной главного редактора второй час. Одну из полос газеты пришлось срочно переделывать, и ответственный секретарь согласовывал ее с главным.

Я вспомнил, как, стоя у окна и глядя на суетливую улицу, Нина сказала: «Ты не ценишь своего времени». Она сказала еще многое, но эти слова растревожили меня. Да, я бездумно тратил время на дела, которые не имели отношения к моей главной цели. Я задумался, чего же я добиваюсь.