Но когда он наконец разобрался, чем и как здесь живут люди, когда новизна превратилась в обыденность, ему вдруг стало грустно, он вспоминал Нелю, ходил к Михаилу Семеновичу. Но у того всегда наготове была какая-нибудь отговорка, какой-нибудь очень серьезный резон, по которому Алику уезжать именно сейчас не было никакой нужды.

Год пробежал быстро. И вот тогда позвонил отец и сообщил ему, что Неля вышла замуж. И Алик понял, что возвращаться ему не имеет смысла. Впрочем, его жизнь уже давно не имела никакого смысла. Он чувствовал себя пленником. Попытка к бегству не удалась. Неля — единственная зацепка за где-то далеко существующую реальность — больше не существует. «Нужно привыкать», — твердил он себе. Привыкать вот так, как они, весело смеяться ни от чего — от того, что погода хорошая. Но у него не очень получалось.

Он чувствовал, что какой-то камень тащит его вниз, на дно. Нужно только сбросить его, и ему станет так же легко, как и всем им. Как тем девушкам, что звонили ему наперебой. Как молодым людям с пустыми глазами. Он изо всех сил старался теперь жить веселее. А поскольку веселья в жизни не прибавилось, он создавал его искусственно. Украшал жизнь. Но он оказался плохим декоратором. Все его представления о радостях сводились теперь к шампанскому и крабам по утрам, к водке и девушкам — вечерами.

В какой-то момент он перестал смотреться в зеркало. Решил отпустить бороду. Бросил как-то вечером на зеркало рубашку, да там она и осталась на месяц. Ему не хотелось больше себя видеть. Он был очень плохим декоратором.

А вот Джон оказался прекрасным декоратором. Гениальным. Джон — высокий белый парень, которого он повстречал как-то в баре. Стопроцентный американец. Именно он понял Алика лучше других. Лучше своих — русских. Его абсолютная интуиция подсказала, что Алик — маленький мальчик, заблудившийся в этом мире. Маленький мальчик, которому нужны опора и руководство. И Джон стал его руководителем. Он говорил Алику, когда нужно просыпаться и когда — завтракать. Он поселился у него, не спрашивая разрешения. Просто пришел однажды, и как был — в шортах, без вещей, — так и остался жить. Он снял рубашку Алика с зеркала и швырнул в корзину для грязного белья.

— Беспорядок, никуда не годится, — сказал он.

И с тех пор жизнь стала яркой, как мультипликация. Солнце светило, как никогда. Марево листвы было необыкновенно зеленым. И Алик хохотал время от времени точно так же, как и все в этом веселом цветном мире. Так декорировал его жизнь Джон с помощью белого порошка…

Джон нравился всем его друзьям и подружкам из русских. Девушки висели на нем гроздьями. Ребята хорохорились. Только Михаилу Семеновичу почему-то Джон сразу не понравился.

— Он у тебя живет? — вытаращил он глаза на Алика.

— Да, вдвоем веселее.

— Вот и я вижу, что повеселел ты необыкновенно.

— А разве это плохо?

— Почему плохо, Алик? Почему плохо? Была бы на то причина.

— Хорошо живем — вот и причина…

Но Михаилу Семеновичу такой ответ не понравился. Сначала из их дружной компании исчезла Стела — его дочь. Ее отправили к какой-то тетушке на побережье. Потом неожиданно появился отец. Алик ему страшно обрадовался. Они целый день бродили с ним по городу, навещали знакомых отца, а вечером вернулись домой. Джона не было. В его комнате на подушке лежала записка: «Меня предупредили, что к тебе приехал отец. Поживу пока у Мики». И номер телефона.

Радость по поводу приезда отца не покидала Алика целые сутки. Но потом мир стал мрачнеть. Как будто портится погода. Краски быстро линяли, солнце тускнело. Нужно было повидать Джона, и все встало бы на места, но записка с номером телефона пропала.

— Папа, ты не видел…

— И ты не видел.

— Да нет, здесь был листок бумаги…

— С номером телефона.

— Где он? — безнадежно спросил Алик.

Отец пожал плечами.

— Не сходи с ума. Зачем тебе этот Джон?

Но Алик рылся уже в полиэтиленовом пакете, куда собирал мусор, потом полез под кровать, потом в шкаф.

— Я помогу тебе, — сказал отец.

— Мне поможет Джон.

— Это погубит тебя.

— Я без этого погибну.

— Я помогу тебе.

Отец снял трубку — и появился Михаил Семенович с женщиной в белом халате. Алика уговаривали сесть, но он уже не мог сидеть на месте, ему хотелось бежать разыскивать Джона. Должен же кто-нибудь из ребят знать, кто такая, черт побери, эта Мики. Но его все-таки усадили, затянули руку жгутом, женщина в белом халате сделала какой-то укол. Потом все поплыло перед глазами, стало немного легче. Отец держал его за руку.

3

Тогда Старик сдался и признался себе, что сын его — только маленький мальчик. И никогда не станет таким, как он. Ему нужен руководитель в жизни. Он привык к тому, что отец всегда наполнял его существование смыслом. Он говорил ему, когда и куда идти, что нужно делать, на что ориентироваться, чем жить. «Один он пропадет, — думал Старик. — Нужен кто-то сильный рядом».

«Неля, — повторял в забытьи Алик. — Неля…» И Старик задумался. А может быть, все-таки эта девочка? Она сильная, она справится с Аликом. Он сумеет внушить ей, что она несет за него ответственность. Она не сможет бросить его.

Старику было тогда под шестьдесят. Но неизрасходованные силы били через край. Жаль, не передать их этому бедному мальчику. Этому слабому, хрупкому ребенку. Кто будет нянчиться с ним, когда отца не станет?

Нужно было решить за него, что ему нужно, раз уж он сам не мог справиться с этим. И старик решил — пусть Неля. Пусть лучше Неля, чем этот Джон с наркотиками. Старик обработает Нелю, она никогда не уйдет от Алика. Она станет его вечной нянькой.

Он знал, что Неля вышла замуж. Его это нимало не трогало. Более того, он знал, что она беременна, — это было ужасно. Всю жизнь нянчиться с чужим ребенком… Это ужасно! Но что поделать. Он что-нибудь придумает насчет этого ребенка. Потом. Сейчас главное — вернуть Нелю. Она вернется. Вряд ли она забыла Алика. Он добьется, чтобы она вернулась.

Это все остальные могут считать, что есть вещи невозможные. Старик был уверен, что возможно все. Нужно только все время двигаться в направлении своей цели и обходить препятствия. Каждый день — маленькими шагами. И ты обязательно придешь. Не важно — как скоро. Он никуда никогда не спешил. Он умел ждать.

Люди нетерпеливы. В этом причина всех их неудач. Они всегда за чем-то гонятся. Они не могут терпеливо ждать, пока это что-то само придет к ним в руки. Ждать и каждый день делать маленький, почти незаметный шаг в нужном направлении. Люди смешные. Они либо несутся куда-то очертя голову, либо сидят на месте и скулят. Этим людям ничего не светит в жизни. Старик был уверен в этом. Вон они, живые примеры, топчутся вокруг: спиваются, опускаются, просаживают состояния, наживают болезни. Что их гонит? Почему они так нетерпеливы? Чувства. Чувства, которые подступают к горлу и не дают вздохнуть, если ты сейчас же, сей же миг не получишь желаемого. Только сейчас, потому что завтра это желаемое уже обесценится. Завтра — ты уже не победитель. Ты уже проигравший. Потому что не получил того, к чему так рвался, вчера. Может быть, они не умеют желать? Нет, умеют. Только им и в этом мешают чувства. Чувства накаляют желание до предела сегодня, когда так хочется. Они до того распаляются, что назавтра происходит короткое замыкание. Назавтра желание перегорает.

Старик привык быть победителем. Его чувства не достигали никогда размера катастрофы. Он всегда назавтра с удовольствием наслаждался тем, что захотел вчера. Он был гурманом в жизни. А сзади, где-то там далеко бродили тени людей с воспаленными страстью глазами. Они прожили свое сегодня. Их завтра не наступило. Они сожгли свои ценности в топке страстных желаний. Они остались ни с чем. А Старик всегда получал то, что хотел. И Нелю он тоже получит для Алика. Не сегодня, так завтра. Не завтра — так через месяц. Ожидание — это ведь предвкушение победы.

4

Неле снился сон. Она видела его уже сотню раз. И сто раз подряд душа ее напрягала все свои силы, пытаясь хотя бы во сне изменить то, что произошло с ней в реальности. Кровь в сосудах, казалось, накалялась до уровня кипения. И не унять ее было. Никак не унять. Бурлящая кровь заливала пол. И страшные муки корчили тело. И сознание металось беспомощной птичкой, обезумевшей пичугой над этим кровавым потоком. И не в силах вынести этого ужаса, этих конвульсий тела, порхало где-то уже высоко, там, где крошечная душа, которой так ненадолго суждено было обрести плоть и кровь на этой земле…