— Разве я не имею права голоса?

     Можно подтянуть стул, но тогда он будет далеко от них. Слейд остался на коленях рядом с Шейлой и ребенком, наслаждаясь ощущениями, создаваемыми их близостью. Пожатием плеч он отмахнулся от ее вопроса.

     — Шейла, это классическая демократия в действии. «Ребекка» побеждает двумя голосами против одного. — Он положил руку на ее плечо. — Но ты еще можешь присоединиться к победителям, если хочешь.

     — Большое спасибо, — рассмеялась Шейла, качая головой и не сводя глаз с ребенка. Ребекка Сьюзан. Ей понравилось, как звучит это имя. Но она не могла сразу согласиться. Он и не ждал немедленного согласия. — Ты сокрушаешь все препятствия на своем пути, как и в статьях, не так ли?

     Слейд посмотрел на Шейлу, удивленный и довольный.

     — Ты читала мои статьи?

     Шейла пожала плечами, пытаясь под безразличием скрыть неожиданную застенчивость.

     — Несколько. Мне просто было любопытно, как ты пишешь.

     Не хватает еще признаться, что чтение его статей ободряло ее. Хотя у нее и в мыслях не было сообщать ему о счастливом событии, но, читая его статьи, глядя на жизнь его глазами, она как-то сближалась с ним. И гордилась той убежденностью и силой, которую находила в его текстах. Она даже начала собирать их для ребенка, чтобы рассказать об отце, когда придет время.

     Это помогало.

     Слейд скрестил руки на груди.

     — Так что же ты думаешь о моей работе?

     Он прекрасно понимал, что она не будет льстить, и не хотел лести. Он искренне хотел знать, что она думает.

     Его статьи были написаны ярко и с состраданием, оживляя события, свидетелями которых он был. Но сказать это значило бы угождать ему. Это не соответствовало их неоперившимся отношениям. Шейла улыбнулась Ребекке, сосавшей кулачок, и перевела взгляд на Слейда.

     — Это лучший образец.

     Если она ожидает вспышки самомнения, подумал Слейд, то будет разочарована. Он уже сам пришел к такому же выводу.

     — Не спорю.

     Его ответ немного смягчил ее и сделал их союзниками. Шейла неосознанно считала их противниками, разводила по разные стороны, хотя, если бы ее спросили, не смогла бы сказать, по разные стороны чего. Просто так представлялась ей ситуация.

     Она вздохнула и покачала головой.

     — Ты понимаешь, все это очень необычно.

     Слейд удобно устроился на краешке кровати лицом к ней.

     — Шейла, я был в таких местах, которые за одну ночь становились новыми странами, видел людей, которые ложились спать, имея все, а просыпались утром в полной нищете, смотрел, как живописнейшие уголки покрывались трупами и заливались кровью. Не думаю, что до конца теперь понимаю смысл слова «необычно».

     Шейла жила в другой системе координат. Кроме той одной ночи, жизнь вела ее по стезе добродетели. Она крепко прижала новорожденную дочку к груди и посмотрела на отца ребенка.

     — Это так, уж поверь мне.

     Слейд порывисто наклонился и обнял ее за шею. Когда он прижался губами к ее губам, у нее перехватило дыхание.

     Поцелуй начался как шепот. Его шепот. И разросся из нежной мелодии в симфонию, которая окутывала ее, сбивала с проторенного пути и увлекала в страну, куда попадают только влюбленные. И то если им повезет, очень повезет.

     Палата вокруг нее закружилась и остановилась не сразу. Ошеломленная, она непонимающе смотрела на него.

     — Что это было?

     — Проверка. Я доверяю только тому, что вижу и осязаю.

     И потом, он мечтал об этом все последние девять месяцев. Об этом и большем. Но на большее пока рассчитывать нечего.

     Она сглотнула комок в горле, удивляясь, почему стук ее сердца не беспокоит ребенка.

     — А осязание ты производишь посредством поцелуя?

     Никогда раньше не видела она такой чувственной улыбки.

     — У каждого свой способ осязания.

     Она не должна терять рассудок, хотя бы то, что от него осталось. Пора сказать ему...

     — Вчера я была не в своем уме...

     Он не желал выслушивать сожаления. Не сейчас. Сначала надо избавить ее от них.

     — Зато я был в своем уме, — тихо прервал Слейд.

     В самом деле, они не два подростка, напившиеся и отправившиеся в Мексику, чтобы скоропалительно пожениться. Они взрослые, самостоятельные люди, каким-то образом умудрившиеся заключить брак на больничной койке. Слишком эксцентрично, чтобы выразить словами.

     Да, никакие слова ясности тут не внесут. Шейла внимательно посмотрела на Слейда. Выглядел он нормальным, но сомнения у нее оставались.

     — Ты пытаешься сказать мне, что все еще хочешь создать семью?

     Его улыбка стала шире.

     — Как у меня получается?

     Почему каждый раз, оказываясь рядом с ним, она совершает безрассудные поступки?

     — Слейд, по-моему, ты безнадежно романтичен...

     — Я смотрю на это практически, — возразил он. Брови Шейлы поднялись так высоко, что скрылись под челкой. — У нас все получится. Мы сделали ребенка...

     Шейла всегда считала, что за прегрешения не обязательно надо расплачиваться пожизненным заключением.

     — Из этого не следует, что остаток жизни мы должны провести вместе.

     — Только остаток жизни? — Ему удалось сохранить серьезное выражение лица. — Я не легко принимаю на себя обязательства, но когда принимаю — не отказываюсь от них. Я думал о вечности. Мне кажется, тебе очень пойдут крылья.

     Его глаза поддразнивали, и Шейла не могла понять, говорит он серьезно или шутит, чтобы успокоить ее.

     В свою защиту она смогла привести лишь старую поговорку:

     — Быстрая женитьба — долгое раскаяние.

     Он отмахнулся от неблагоприятного прогноза.

     — В моей жизни остается мало места и времени для раскаяния.

     Он что, работает над своим обаянием или оно у него врожденное?

     — Ты дал мне год.

     Прозвучало почти как приговор к тюремному заключению, если бы только она не таяла от присутствия тюремщика.

     Слейд согласно кивнул. Он убедит ее в том, что они все сделали правильно, гораздо быстрее.

     — Да, воспользуйся им.

     Его взгляд задержался на ней. Голубая ночная сорочка, явно не больничная, соскользнула с плеча, и он с трудом подавил желание снова коснуться ее кожи. Но скоро, очень скоро... пообещал он себе.

     — Или ты боишься, что тебе понравится эта идея?

     Она вспомнила, как всегда думала о браке: тюрьма, в которую запирают людей, и они становятся несчастными. Нет другого объяснения тому, почему ее родители так мало времени проводят вместе.

     — Это не идея, это институт...

     Институт брака они в ту ночь не обсуждали. Он почувствовал себя обязанным исправить ее, видимо, очень печальные представления о браке:

     — Из институтов людей выпускают. А у меня нет ни малейшего намерения отпускать тебя, Шейла. — Он играл ее волосами, но в голосе не было и следа игривости. — Ты можешь жить так, как захочешь. Я не собираюсь ничего менять в тебе, — честно сказал он и вдруг улыбнулся. — Только никаких свиданий.

     Он чуть не поймал ее, но она сорвалась с крючка:

     — Слейд, будь серьезным...

     Взяв ее лицо в ладони, он снова поцеловал ее, обещая страсть, ждавшую их впереди. Страсть, с которой она уже познакомилась. Затем, оторвавшись от ее губ, он встал.

     — У меня медовый месяц, док. Имею право быть несерьезным, пока не вернусь на работу. О, чуть не забыл...

     С нарастающим удивлением Шейла проводила его взглядом до двери. Через секунду он вернулся с огромной корзиной разноцветных роз, которую намеренно оставил в коридоре. Под мышкой он держал громадного розового кролика с гигантскими болтающимися ушами.

     Шейла смотрела на подарок и чувствовала, как улыбается, несмотря на все усилия сдержать улыбку. Черт побери, он, оказывается, еще и мил. Это нечестно.