Самым яростным ревнителем пропускного режима являлась именно Ромашкова, что вовсе неудивительно, так как Хранитель просто по должности обязан заботиться о сохранности подотчетного имущества. Ромашкова буквально расцветала когда курантовцы, прекрасно знавшие ее в лицо, требовали предъявлять различные пропуска, значки и проходки. В этих фактах лицемерия Лидии Ивановне виднелись проявления бдительности и принципиальности сотрудников Службы безопасности. Мол, если уж меня, Главного хранителя проверяют, то злоумышленнику тут вообще делать нечего. Злоумышленники, сукины дети, ваши не пляшут!

Конечно же, это было в определенном смысле заблуждение. Это просто чудо, божий промысел, что за все описываемое время не случилось ни одного действительно серьезного проишествия. Ведь увести пару врубелей у таких якорных замудонцев, как Романычев с Гжельским – это ж, право слово, сущий пустяк и «детская игра в крысу».

Да что там одиозный Романычев – карикатурный, умственно отсталый имбецил… У одного вполне на вид приличного сотрудника средь бела дня двое рабочих сняли картину со стены и утащили в Инженерный корпус! Мало того, что тот сотрудник пропуск не проверил, так он еще и сигнализацию собственноручно отключил. Сигнализация своим негармоничным дребезгом мешала ему элегантно клеить первую подвернувшуюся под руку симпатяшку.

Нет, рабочие были, конечно же, свои, третьяковские. Сотрудник оказался все-таки не настолько идиот, чтобы каких-то левых проходимцев подпускать к национальному достоянию. Но никаких документов, даже малейшей бумажки у ребят не было! Просто пришли, приставили лестницу, свинтили подлинник Сурикова и вынесли за пределы экспозиции.

Ух, представляю себе, как убивался бы внучатый племянник живописца известный кинорежиссер, как рвал и метал бы по всем каналам телевидения. Мне, мол, потомственному дворянину невыносимо больно смотреть на то, как пиздят картины дедушки! И нельзя ли виновных посадить по нашей старой дворянской традиции на кол? Или, на худой конец, хотя бы шомполов им перед строем, а?

Раз уж пошел такой задушевный разговор, то вспоминается мне еще одна забавная корка. Монтировался зал драгметаллов. «Драгметаллов», улавливаете суть? Его экспозицию составляли огромные кресты с изумрудами, золотые чаши-дароносицы килограммов по восемь каждая, золотые же оклады, и тому подобные скобяные изделия. Во время монтажа экспонаты к сигнализации подключены не были. На охрану ставился весь зал целиком. В конце дня надо было сначала закрыть замок отверткой, далее набрать секретный код на пульте-коробочке возле двери, а потом еще позвонить в диспетчерскую.

Я код-то набрал, а вот отверткой ковырнуть позабыл. То есть дверь на замок не закрыл. Может выпимши был, может просто по рассеянности… Нельзя также исключать и совокупности этих обстоятельств. Как бы там ни было, а простояло у меня несколько пудов золота и каменьев самоцветных буквально нараспашку целых два дня – субботу и воскресенье. Мимо прошли тысячи россиян, материальные проблемы подавляющего большинства из которых с легкостью решила бы любая безделушка из зала драгметаллов.

Ничего страшного, скорее всего, не произошло бы, сигнализация-то все-таки была включена. Однако, знаете, раз в год оно и палка стреляет, и вообще…

Но это все были эпизоды, замятые в узком кругу и широкой огласки не получившие. Так как их удавалось придушить в зародыше, избегая совсем ненужной шумихи, то и репутация «Куранта», в конечном счете, оставалась незапятнанной. Но в нашем частном случае, где фигурантом по делу проходит не кто-нибудь, а сам Главный хранитель рассчитывать на полюбовное расставание было бы просто глупо. Главный хранитель – это вам не дохлая крыса на веревочке. С такими вещами не шутят. Главный хранитель это такое явление, которое воле смертных неподвластно.

Подлинный драматизм ситуации заключался в том, что если бы Ромашкова, выходя с бесценным шедевром из Депозитария, не обнаружила бы у дверей хваткого молодца в неброском, но приличном пиджаке… И если бы упомянутый молодец голосом сладким как мед, но одновременно твердым как сталь (бывают такие поразительные сопряжения в природе) не потребовал бы у нее верительных грамот… Кары на и без того исстрадавшийся «Курант» обрушились бы воистину библейские: и мор тебе, и глад, и чума, и саранча, и трубы иерихонские, и двойной хыкыц всмяточку под чесночным мексиканским соусом – было бы все по полной программе! И самое главное вот что: о перечислении зарплаты на расчетный счет можно было бы забыть еще на пару месяцев.

Я это все для чего рассказываю?

Просто какое-то провидение привело меня на «шестую» зону! А Павел Макарович Тюрбанов, эта вероломная выхухоль, подло слинявшая с поста… Ну, думаю, погоди же, ты у меня! В киевские котлеты перекручу мерзавца! Нет, лучше вырву у него печень и дам сожрать еще теплой Романычеву! Или даже нет, не так. Подговорю того Романычева нагадить калом Павлу Макаровичу в его меховые ботинки европейского дизайна! Уничтожу, словом.

Это все, впрочем, потом, а сейчас передо мной стоит Главный хранитель Галереи, и надо «говорить что-нибудь».

С преувеличенным интересом я принялся изучать пропуск: «Форма, бумага, фактура, чернила, печать, подпись… В ажуре. «Один предмет живописи… В сопровождении..». В ажуре. А Ромашкова-то довольна: граница на замке, органы не дремлют. Не ссым с Трезором на заставе… Пошла бы она на десять минут раньше… Мама! Холодный мрак и страшный ужас! Ладно, работаем. Шевели губами, будь попроще. Так, теперь пропуска каждого по очереди. Китаева. В ажуре… Барыбина. Значок, цвет, печать, чернила… Соответствует. Так, дальше… Старший научный сотрудник С. М. Крукес. Гм… Кто таков, что за птица-лебедь? А, кстати, чего-то этот Крукес-шмукес нервничает. Определенно кошмарит мерзавца… Может спиздил чего? Качни-ка его на косвенных…

«Эта-а-а… Не вас ли я видел позавчера в «Стекляшке» на Полянке?». Попроще вид, губу оттопырь…

«Нет? А ведь похож… И борода, и все…». Пуговицу затеребил, пёс… Ромашкова, видал, как бровью-то повела… Тоже не нравится ей сей мятежный Крукес? Качай его, качай!

«Стало быть, не вас, да? Жаль. Там у меня знакомая официантка имеется. Во-о-от такая… Гладкая девушка. Одно слово, краля!». Не интересуюсь, говорит, официантками. Как интересно… Официантами, значит? И все-таки он нервничает.

С сожалением я протянул старшему научному сотруднику его проходку. Но не отдал сразу. Когда Крукес С. М. трясущейся рукой схватил пропуск, я, глядя ему прямо в глаза, нанес разящий удар: «И в обезьяннике 142-го отделения в ноябре 94-го я тоже не вас встречал, значит?». И в глаза ему гамадрилу, в глаза! Фиксируй! «Выпад пар-лафет с поворотом на ѕ золотника. Сей удар гарантирует конфузию неприятеля и его скорую кончину». Х-х-х-ц! Внутренние органы в беспорядке сыплются на ботфорты и «передавайте привет товарищам из костромского комитета!». Чуть не упал, бедняжка Крукес. Но все отрицает, игуанодон бородавчатый.

А вот девушка в полосатом шарфике, совсем даже наоборот. Хорошо держится, сучка, качественно. Прекратите, говорит, балаган. Ишь… Ромашкова стоит помалкивает, а этой профурсетке не терпится! Пропуск, правда, у нее прошлогодний… Так, собрались и работаем. Но попроще, под дурака.

«Не могу понять… Э… Пропуск-то у вас того… Истек. (она: «тяф-тяф-тяф!») И вовсе это не чушь никакая! (она: «тяф-тяф-тяф!») Женщина, мы это… Мы работаем, а не в игрушки играемся!».

Ах-ах! Непонятно, говорит, зачем вы тут вообще стоите. Ну, блин, коза! На штык бы тебя…

«Эта-а-а… значит так. Слоны в зоопарке стоят, а мы тут осуществляем пропускной режим. В экспозицию, значит… не могу вас допустить. Не имею такого права. А пропуск я изымаю до выяснения всех обстоятельств».

Отдайте, кричит, не ваше это собачье дело. Как так не мое? Очень даже… Ну-ка, построже с ней. Металлу в голос. «Встаньте, пожалуйста, на место!». Растерялась, интеллигенция… Сейчас заплачет.

Допустим, конечно, не совсем так все было. Но близко к этому, чрезвычайно близко. Проявил я, словом, и чудеса принципиальности и образцы служебного рвения. После коротких препирательств, Ромашкова в конце концов наказала нерадивой сотруднице возвращаться назад. Процессия проследовала в залы. Я промокнул лоб галстуком и мысленно возблагодарил Святого Пафнутия.