— У меня не родственников.

Какая разница, выдал ли некий Арк своих родичей по доброй воле или по принуждению мага Аррдеаниакаса? Какая разница, чем живет семья Раздолов, если его мать предпочла отдать сына родичам-некромантам, лишь бы не растить в Золотом городе? И какая разница, чем занят его брат, если Хвостатый не удивился, встретив его с якобы «куклой»?

Только и общего со всеми этими людьми, что часть фамилии…

…попросила она тогда мага отлить себе сердце из золота, чтобы прочнее было и не так болело. Но золотое сердце тяжело и холодно. И не болит вроде, да нелегко носить его в себе, к земле тянет, беспокоиться заставляет, как бы не украли! Делиться таким сердцем труднее, все кажется, другие лишнего отхватить норовят. А звон золотых монет такому сердцу понятнее и ближе человеческих голосов. Родственники все же…

…Она и сама не поняла, отчего ее сердце перестали звать золотым. Ведь из золота оно, из чистого! Разве золото бывает разным?..

* * *

Золотой город все еще оставался далеко, где-то за окоемом горизонта, хотя по ночам чудилось, что они видят мерцающее золотистое зарево на юге, призрачные величественные купола и шпили и обманчивые ночные радуги.

Но древний город распустил отростки-пригороды на дни пути вокруг себя. Словно спрут-исполин щупальца. Или как паук, разбросав сеть золотой паутины. Спрутова метафора была Брюсовой, а авторство «паука» принадлежало Элии. Чем глубже они забирались в благословенные земли, тем меньше приходило на ум приятных аналогий.

…Очередной город назывался Чистодень.

Как все местные городки, рассевшиеся вдоль размашистого Золотого тракта, — издалека нарядный, шпильно-флюгерный, чешуйчатый от разноцветных черепичных крыш, опушенный кокетливой зеленью.

А вблизи…

— Надо было объехать, — Элия брезгливо морщилась, следя, чтобы ее белая гиппогрифиха ставила ноги на сухие камни мостовой, а не шлепала как попало, разбрызгивая гниющую слякоть.

— Нам нужна еда, — возразил Брюс.

— Не хочу я здесь ничего покупать…

— Придется.

Канализация в городе то ли не работала, то ли не справлялась с потоком мусора. Горожан это не занимало вовсе. Горожанки равнодушно полоскали подолы изысканно вышитых платьев в помоях. Сытые голуби выклевывали зерна из огрызков. Богатый и действительно красивый город смахивал на вельможу в грязном камзоле, почистить который он считает ниже своего достоинства.

Пекло солнце, зажигая медь и бронзу, древний камень зданий под солнечными лучами становился пестрее и ярче. А запахи — насыщеннее. Стойкое амбре окутывало городок, словно кокетку душистый шарф. Смесь запахов была странной — карамель, благовония и падаль.

Хорошо хоть на рыночной площади пахло в основном рыбой.

— Сколько? — не поверил своим ушам Брюс, узнавший о цене на хлебный каравай.

— Приезжие, что ль? — Пухлая булочница пренебрежительно накрыла кисеей раскрытые было пироги. — Сухарей могу продать…

— А за это? — Элия неуверенно продемонстрировала серебряную подковку на раскрытой ладони.

И неожиданно встретила злой отпор:

— Что вы мне за лом подсовываете? — взвилась торговка так яростно, будто ей предложили оценить стоимость обычной ржавой подковы.

— Это серебро, — сквозь зубы, но проявляя чудеса терпения, ответствовала девушка.

— Знаем мы это серебро! Еще на зуб вели попробовать! Ишь, развелось бродяг, как только в город таких пускают… Щас стражу кликну, пусть разберутся, что за мошенники!

— Тише, Нуна, — вмешалась более наблюдательная соседка булочницы, продававшая сласти. — Почему сразу бродяги? Небось господа из провинции, видишь, гиппы какие…

Торговка ощерилась было, но наткнувшись на взгляд приближающегося на шум Брюса и оценив хищно приоткрывшиеся клювы обоих гиппогрифов, которых он вел на поводу, присмирела и нелюбезно проворчала:

— Ну откуда ж сразу поймешь… Вы уж простите, господа.

Брюс увел тянувшихся к кукурузным початкам гиппогрифов. Элия надменно фыркнула, отворачиваясь и отходя от прилавка. Ее мимолетно и скучно обругал проскакавший мимо всадник. Инициативу тут же подхватил купец в отороченной мехом куртке. По лицу купца ручьями тек пот, но вместо того чтобы избавиться от жаркой одежды, он предпочитал срывать раздражение на прохожих.

— И чего прутся в приличный город из своих болот? — булочница все никак не могла успокоиться, шипя вслед хоть и тихо, но отчетливо. — Жабы рогатые…

Все еще непривыкшая к подобному Элия растерялась, покраснела и набрала в легкие воздуха, готовясь разразиться обычным «да как вы смеете…». Она неизлечима, подумал Брюс, перехватывая управление ситуацией. И мысленно добавил: к счастью.

— Поторопись, Брюс, а то я задохнусь, — выдавила Элия через силу. И царственно проигнорировала брезгливую гримаску проходившей мимо нарядной девицы.

Ну хоть воды удалось купить в запечатанных бутылках. И Брюс, наскоро обломав сургуч, торопясь, глотнул. Вроде чистая…

— Я себе в череп заказал каменья вставить, — внятно похвастали от соседнего прилавка. — Видишь? Бриллиант! Теперь могу всем говорить, что у меня каждая мысль в мозгах — с драгоценной искрой!

Брюс поперхнулся. Элия заботливо постучала его по загривку, пряча улыбку.

В этот момент над ухом свистнуло — знакомо, почти беззвучно, но в памяти всколыхнулись сразу все неприятные эпизоды их путешествия. Он еле подавил инстинктивный порыв броситься наземь.

Обернулся, успел заметить металлический взблеск небольшого шарика, пролетевшего мимо. А затем увидел и стрелка — мальчишку лет двенадцати в бархатных штанах. Вооружившись рогаткой, пацан расстреливал старинную мозаику на стене дома. Отлетающие шарики разносились как попало.

Бац! — у мага, изображенного на мозаике, брызнул голубым крошевом глаз. Бац! — осыпались фрагменты лат. Раскинувший когтистые руки черный то ли некромант, то ли оборотень уже лишился головы. За спинами предводителей невнятные соратники и вовсе стали неразличимыми, разбитые вдребезги.

Пацан, скучая, перезарядил рогатку, убойной силе которой позавидовали бы и изображенный маг, и его враг, навечно застывшие в незавершенном поединке.

Прохожие безучастно текли мимо. Ну, кроме тех, в кого попадали отлетающие шарики. Пострадавшие мимоходом кляли распустившуюся молодежь, ленясь задержаться.

— А ты знаешь, кто это? — зловеще понизив голос, Брюс пригнулся к самому уху увлекшегося стрелка.

Тот вздрогнул, обернувшись. Резинка щелкнула вхолостую.

— А? — Глаза у пацана были, как у мага на мозаике — голубые и стеклянно-невыразительные.

— Это же маг Грюн Пескоед! — гримасничая, в притворном ужасе объяснил Брюс. — Он на все свои изображения заклятие наложил. Коли осквернишь его — до конца дней вся твоя еда на вкус песком станет…

— Ты ведь любишь мороженое? — рявкнула подкравшаяся Элия в другое ухо пацана.

Пацан подскочил.

— Стекла бить безопаснее, — посоветовал Брюс вслед бархатному заду и мелькающим пяткам.

— Это, кстати, никакой не Пескоед, — прищурившись, Элия изучала уцелевшее изображение. — Это Лиино Лет, защитник Земель.

Повезло защитнику с благодарностью потомков защищенных.

— Мы не сможем продолжать путь, если не купим провизии, — напомнил Брюс сумрачно, устраиваясь для передышки на ступенях какого-то дома. — И магическая подорожная нас не спасет.

— При таких ценах мы здесь ничего не купим. Но я слышала, что земляные маги умели из камня хлеб делать.

— Я могу попробовать, — с сомнением пообещал Брюс. — Только этот хлеб первой откусишь ты. То, что меня объявили земляным магом, отнюдь не добавило мне мастерства.

— Ну, ты мог бы превратить что-нибудь безопасное…

— Например? Хотя… — он протянул руку. — А позволь-ка ту серебряную подковку…

Значит, говорите, земляной маг? По слухам, им не было равных в обращении с металлами. Самое время попробовать.