Индейцы были при полном параде, лишь пять-шесть из них ехали в шляпах, один держал над собой зонтик, остальные облачились в пышные головные уборы. Почти все были обнажены до пояса, густо навесив на груди ожерелья из обработанных медвежьих клыков, ракушек и маленьких костяных колечек. Многих украшали правительственные медали, которые они получили на каких-то переговорах. На поясах болтались табачные кисеты, расшитые бисером, ножи, боевые топорики и мешочки с амулетами.

Им навстречу шагнул старый Бриджер в сопровождении своего друга Бэкворта и переводчика Джека Стида. Спохватились и военные, подняли приветственно руки.

– Это Шайены, – начал переводить Стид журчащую речь гостей, – Чёрный Конь, Две Луны, Красивый Медведь, Человек-Который-Стоит-Один-На-Земле, Тупой Нож, Прыгающий Заяц, Красная Рука… Они хотят знать о планах белого вождя. Они говорят, что Сю готовы к войне, что в округе полным-полно их лазутчиков.

– Спроси, не хотят ли они завербоваться к нам на службу? – велел Кэррингтон.

– Нет. Они говорят, что Сю слишком сильны, против них нельзя воевать.

Кэррингтон распорядился поднести дикарям подарки: поношенные вещи офицеров, сахар, кофе, табак и прочую мелочь. К полковнику подошла его жена, она не спускала с индейцев восторженных глаз.

– Есть в них что-то необъяснимо притягательное, – сказала она на ухо супругу, – хоть они и дикари, в них чувствуется благородство, впрочем, это не совсем подходящее слово.

Индейцы долго благодарили за подарки и пожимали стоящим перед ними солдатам руки. Спустя каких-нибудь пять минут после этого, они уехали.

Едва Шайены скрылись из виду, с противоположной стороны послышался приближающийся топот. Это оказался майор Хэймонд с тремя ротами, которых дожидался Кэррингтон. Медный голос горна прорезал воздух, и большой лагерь оживлённо загудел, заговорил, засмеялся.

Сквозь густую листву леса, покрывающего ближайший склон, за прибытием солдат зорко следили десятки глаз. Никто не видел разведчиков Лакотов, но Бриджер старчески смеялся и качал головой:

– Как раз сейчас они на нас смотрят и прикидывают в своих косматых головах, с какого бока лучше подкрасться. Эх, молокососы в шляпах, что вы понимаете в индейцах? Индейца видно только тогда, когда он хочет, чтобы его видели. Если он показывает себя, значит, замышляет что-то грязное.

Едва Шайены, нагруженные подарками, ушли из поля зрения Синих Курток, между деревьями показался отряд Лакотов человек из десяти и налетел на улыбающихся Шайенов. Поднимая пыль и насмешливо указывая друг другу на Чёрного Коня и его товарищей, Лакоты скакали вокруг них. Топот копыт и хлёсткий, как удар бича, презрительный смех эхом поднимались в горах.

– Красивый Медведь, почему женщины не отдадут тебе свои платья? Такой наряд тебе больше к лицу, чем орлиные перья!

– Ха! Тупой Нож растерял остатки совести и гордости в форте Ларами, когда подписывал договор с Бледнолицыми обманщиками. Теперь ему легко ходить по земле, где лежат его предки, так как стыд не жжёт ему сердце.

Лакоты заставляли плясать своих пони и осыпали новыми обидными словами своих недавних друзей. Иногда они приближались к вождям Шайенов и шлёпали их луками по спине и рукам. Удары были едва ощутимы, но перед лицом своих детей и жён вожди были опозорены. Воин мог гордиться шрамами от ран, нанесённых в бою, а символические побои в наказание за измену отнимали всю славу. Лакоты вели себя так, будто даже не желали опускаться до драки с Шайенами.

– Ха! Шайелы хотели получить дружбу белых людей, но получили только старую одежду! – Лакоты оборвали свои насмешки, издали устрашающий вопль и помчались прочь. Один из них на мгновение осадил пони и крикнул опустившим головы вождям: – Глупцы! Кости ваших детей и сестёр лежат на Песчаной Речке, но их кровь не научила вас, что Бледнолицые не умеют держать в руках трубку мира. Шайелы из гордого народа превратились в глупцов.

Шайены остались одни. Пыль медленными волнами опускалась вокруг них, и солнце полоскало в пыльных клубах своё жёлтое дыхание.

Наступивший рассвет следующего дня принес строителям целый рой свистящих стрел и отряд юрких обнажённых всадников. Их тёмные длинноволосые фигурки вклинились в табун Кэррингтона и пронзительными воплями распугали лошадей.

–  Хопо!– слышали солдаты крики индейцев и видели, как они ловко угоняли армейских мулов. Потом подсчитали, что исчезло почти двести голов.

Внезапность атаки и поднявшаяся в стане суета позволили Лакотам уйти на большое расстояние. Майор Хэймонд, скача между своих солдат, подгонял их бранью и стрелял по удалявшимся дикарям. Затем он плюнул и, позабыв о благоразумии, один помчался за табуном. Кавалеристы нестройно последовали за ним. Минут через пять Синие Куртки обнаружили перед собой мощный отряд Лакотов, который, оказывается, давно поджидал их. После беспорядочной перестрелки солдаты отступили к своей стоянке. Лакоты скакали невдалеке от них по крутым склонам и кричали что-то на своём языке. Клочья порохового дыма низко тянулись над землёй.

С того дня строители потеряли покой. Каждый день Кэррингтон, подводя итоги, недосчитывался кого-нибудь. В светлое время суток часовые постоянно видели на утёсах и в лесных чащах странные вспышки. Бриджер объяснил, что это сверкали зеркала, которыми пользовались для передачи сведений на расстоянии разведчики Лакотов. Беззаботность покинула солдат. Казалось, за каждым кустом, каждой корягой прятались краснокожие туземцы.

По ночам к лагерю прибегали волки и страшно выли, пытаясь пролезть за ограду, где находилась бойня и пахло кровью забитого скота. Попасть в них пулей в глухой ночи было невозможно, поэтому для волков стали разбрасывать куски отравленного мяса. Заметив это, индейцы, не опасаясь быть застреленными, маскировались волчьими шкурами и ухитрялись иногда подбираться к самому лагерю строителей. После таких визитов несколько раз поутру обнаруживали зарезанных часовых.

Кладбище возле почти завершённого частокола крепости неумолимо расширялось. Крепость уже могла укрывать людей, но далеко не все успевали спрятаться за надёжными стенами. Голые всадники в перьях возникали неизвестно откуда, мчались на своих прытких низкорослых лошадках вдоль строений и исчезали так же внезапно, прежде чем люди успевали среагировать. Хвататься за оружие обычно начинали, когда опасность уже проходила. Почти всегда после таких молниеносных налётов в траве оставалась пара трупов с воткнутыми в них стрелами.

Лейтенант Вильям Бизби опустился в кресло-качалку, бормоча что-то под нос. В комнате уютно гудела печь, и стоявший у окна подполковник Феттермэн не разобрал слов лейтенанта. Он потёр ладонью по стеклу и спросил через плечо:

– Что вы там бурчите?

– Краснокожие мерзавцы начинают действовать мне на нервы. – Лейтенант Бизби злобно отстегнул револьвер и патронташ, и они грохнулись на деревянный пол.

– Скажите на милость, чем это они вывели вас из себя на этот раз? Неужели Сю выкрали весь запас спиртного?

– При чём тут… Что вы в самом деле… Я обнаружил сегодня мёртвого Гловера.

– Кто это? – Феттермэн скрипнул сапогами и шагнул к Бизби.

– Корреспондент из иллюстрированного «Фрэнк Лэсли». Он писал репортажи и рисовал для этого еженедельника. Я обнаружил его в нескольких минутах ходьбы от укрепления… Голый, оскальпированный, ужасно изуродованный… Бедняга лежал в луже крови вниз головой поперёк дороги. На меня сильно подействовала эта картина, сэр. Почему нам не разрешают задать хорошую трёпку краснокожим? Что мы тут зря прохлаждаемся?

Дверь распахнулась, и вошёл, пуская сигарный дым, интендант крепости Фредерик Браун.

– Слышу гневный голос Бизби, дай, думаю, загляну. Может, он тут Красное Облако линчует, а я пропускаю такое представление.

– Оставьте свои вечные шутки, Фредерик, – огрызнулся лейтенант, – лучше скажите, когда достопочтенный полковник даст команду свернуть шею краснокожим негодяям?