Может быть, Леонор из-за этого плакала. Может, она чувствовала свою вину. Да нет, точно есть какая-то другая причина.

Часто так бывает, ты чего-то ждешь изо всех сил, а ничего не происходит. А как только перестаешь ждать — случается.

Так и в тот год, когда Долорс запланировала совершить свое идеальное преступление и навсегда освободиться от балласта, который не давал ей свободно жить, никто не принес домой ни единого вируса. Стало быть, Эдуард, который не выходил на улицу, так и не заболел. Леонор странным образом продержалась абсолютно здоровой весь сезон, хотя, как известно, дети вечно подхватывают какую-нибудь заразу. Понятно, что обычная простуда тут не помогла бы, ведь ее не лечат антибиотиками. Но Леонор даже ни разу не простудилась. Зуб у нее, правда, в ту зиму болел, но его быстренько запломбировали.

За дверями книжного магазина начинался другой мир — с Антони, книгами и мечтами. Там была жизнь, настоящая жизнь. Та самая жизнь, которая дается только один раз. С годами магазин стал для них обоих домом. Они много раз ругались из-за работы: Антони отличался пунктуальностью и аккуратностью, а Долорс терпеть не могла действовать по схеме. Однако это было единственное, что омрачало их отношения. В остальном все шло хорошо. Просто прекрасно. Да и Мария, казалось, довольна их сотрудничеством, и в те редкие дни, когда заходила в магазин, неизменно говорила: не знаю, что Антони делал бы без вас, вы для него просто клад, и улыбалась, Долорс эта улыбка угнетала, она думала: странно, что Мария не видит во мне соперницу, она женщина, и я тоже, хотя и не такая молодая, ведь мы с Антони ровесники. Все-таки странно.

Вот, взгляните, врач бесцеремонно задрал майку Сандры, не слишком заботясь о том, какое впечатление это произведет на ее родителей и Долорс, которая снова приковыляла в комнату внучки. И все трое вскрикнули — да, и Долорс тоже, она хоть и ожидала увидеть нечто в этом роде, но все равно не могла не поразиться. Сандра носила лифчик, но непонятно зачем — груди как таковой у нее не было, даже у Жофре и Марти грудь казалась больше. Однако самое ужасное заключалось даже не в этом: Сандра как две капли воды походила на тех ребятишек, что часто показывают по телевизору, чтобы граждане благополучных стран прониклись сочувствием к голодающим. Разница заключалась лишь в цвете кожи — темном у детей из телевизора и светлом у внучки. В остальном она была копией этих несчастных созданий — кожа и кости, выпирающие ребра, ввалившийся рот. Леонор отвела взгляд и посмотрела на Долорс. Та подняла глаза к потолку и подумала: слава богу, что все наконец обнаружилось. Сандра молчала, спрятав лицо за задранным подолом майки, а потом тихонько выдохнула: я — жирная.

Да, все шло слишком хорошо. Годы напролет все складывалось наилучшим образом — до того самого дня, когда Мария решила зайти за Антони после закрытия магазина и заявилась в лавку как раз в тот час, когда они, так сказать, проводили ревизию запрещенных книг. И застукала их в самый разгар ревизии. Это было уже после смерти Эдуарда.

Зима прошла без единой ангины. Какой ужас, сокрушалась Долорс в конце сезона, неужели теперь придется ждать следующей зимы? И расплакалась, проклиная судьбу. Наступили летние каникулы, и они отправились провести несколько дней в пансионате в горах. Вот тогда-то и случилось чудо, они подхватили желудочную инфекцию, начался гастроэнтерит, который требовал лечения антибиотиками. Заболели только Эдуард и Долорс, Леонор избежала заразы. Вот он, шанс, какой выпадает раз в жизни. Оба обратились к местному врачу и, конечно, захватили с собой список антибиотиков, которые не переносил муж. Ага, сказал деревенский врач, прочитав список, значит, вам нельзя принимать вот эти таблетки, но, поскольку они очень эффективны, мы пропишем их вашей жене. А вы будете принимать другие, которые тоже очень хорошо себя зарекомендовали. Он выписал два разных рецепта и объяснил, где находится аптека. Эдуард с ней не пошел: я не могу больше, Долорс, мне срочно нужно в туалет. Ты можешь сходить за лекарствами одна?

Еще бы она не могла! У Долорс болезнь протекала в гораздо более легкой форме, и она спокойно могла выходить из дома. Все складывалось как нельзя более удачно, даже слишком, она сходила в аптеку, купила таблетки и на обратном пути мысленно готовилась «случайно» их перепутать. Тем более что врач выписал им обоим еще и микстуру, которую обычно принимал только Эдуард, а она — нет. Прекрасно, все идет как по маслу.

Импровизация удалась на славу, ничего не скажешь. Прежде всего она на пару дней отправила Леонор погостить к подружке, которая жила неподалеку, — под тем предлогом, что они оба больны и девочка может заразиться. Надо сказать, что подружка и ее родители немедленно согласились приютить Леонор, — пока вы не станете чувствовать себе лучше, как сказала эта сеньора, которую Долорс толком и не знала. Затем она дала Эдуарду микстуру, чтобы поспал хоть немного, ведь всю прошлую ночь муж пролежал с высокой температурой и глаз не сомкнул. Когда тот почти уже засыпал, Долорс добавила: да, надо еще принять антибиотик, и дала ему таблетку. Запретную таблетку, принимать которую ему нельзя было ни в коем случае, потому что она могла свести его в могилу, чего она, собственно, и добивалась. Эдуард, похожий на маленького ребенка, запил ее водой, прощай, малыш, сказала про себя Долорс, больше ты никогда не будешь ронять свое человеческое достоинство — ни на словах, ни в поступках. Она дала ему яд с абсолютным, безмятежным спокойствием, ни капли не волнуясь, и сказала: я выйду купить чего-нибудь поесть, а то в холодильнике пусто. Не открывая глаз, он согласно кивнул и пробормотал: боже, как я хочу спать. Долорс вышла из спальни, взяла ключи — единственный комплект — и заперла дверь снаружи. Телефона в номере не было, а мобильной связи тогда еще не существовало.

Жофре, когда они вышли из комнаты, сокрушенно повторил: жирная, это ж надо, Сандра производит такое впечатление, будто ее только что освободили из концлагеря. Он попал в точку, пожалуй, вернее и не скажешь, если, впрочем, забыть о сравнении с умирающими от голода детьми из телевизора. Что с ней? — с тоской спросила Леонор. Что, что! Она заморила себя голодом, разве ты не слышала, что сказал врач? Господи, она ни на что не жаловалась и за столом хорошо ела, ответила Леонор. Тут в разговор вступил врач: конечно, она ничего вам не говорила, сеньора, зато жаловалась, что очень толстая. Больше ничего и спрашивать не надо. А теперь расскажите, пожалуйста, чем девочка питалась.

Тишина.

Ну, она ела макароны… бифштекс… — наконец неуверенно выдавила Леонор. Каждый день? Ну, я не знаю, покраснев, ответила дочь. Но по выходным — точно, решил прояснить ситуацию Жофре, верно ведь, Лео? Та утвердительно кивнула, и тогда Долорс решила вмешаться, потому что больше не могла молчать, не могла все держать в себе, и жестами и звуками — да, теми самыми, что походили на мычание душевнобольных, — объяснила врачу, что Сандра после еды вызывала у себя рвоту, постоянно, после каждого приема пищи. Ничего себе, обескураженно воскликнула Леонор, когда поняла, что имеет в виду старуха. Врач, которому больше не требовалось никаких объяснений, печально покачал головой: вы и не заметили, что у вашей дочери анорексия. Ей необходимо срочное лечение. Постарайтесь, чтобы она начала есть, и приходите ко мне на прием на следующей неделе. Тогда поговорим более подробно. А до этого, если девочка по-прежнему будет отказываться от еды, давайте ей сладкую воду с лимоном, кока-колу, соки, молоко. И все-таки попытайтесь ее накормить, она в очень тяжелом состоянии.

Эдуард тоже был в очень тяжелом состоянии, но не умирал. Черт возьми, а если он переборет этот антибиотик, сокрушалась Долорс, когда спустя некоторое время вернулась в пансионат. Муж, очевидно, спал, но дышал часто и с трудом. Он весь горел и закутался в одеяло по самый подбородок. Это к лучшему, подумала она, но свет включать не стала, чтобы не видеть лица больного, она не желала смотреть на эти волдыри еще раз, на эти воспаленные, красные губы и… Нет, лучше этого не видеть. Долорс ушла на кухню, приготовила ужин на двоих — на всякий случай — и легла на другую кровать (когда кто-то из них болел, они спали отдельно), чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть, стараясь не слушать это ужасное хриплое дыхание в соседней комнате, которое все равно заполняло собой весь дом, нагнетая мрачную атмосферу.