Глава четвертая
— Сколько коробок?
— Двадцать тысяч.
Арчи изумленно присвистнул. Обычно он не позволял себе терять хладнокровие по пустякам, особенно в обществе людей вроде брата Леона. Но намерение привезти в Тринити двадцать тысяч коробок шоколадных конфет выглядело просто нелепым. Потом он увидел на верхней губе брата Леона прозрачные бисерные усы, заметил, как увлажнились его глаза и вспотел лоб. И что-то щелкнуло у него в мозгу. Это был не тот убийственно спокойный Леон, перед которым трепетал весь класс. Этого явно что-то мучило, что-то язвило. Пораженный своим внезапным прозрением, боясь выдать себя участившимся стуком сердца, Арчи замер в абсолютной неподвижности. Он наконец получил доказательство того, о чем догадывался уже давно, причем это имело отношение не только к брату Леону, но и к большинству учителей, большинству взрослых: они ранимы, у них есть свои страхи и свои слабые места.
— Я понимаю, что это немало, — признал брат Леон. В его голосе не было и следа беспокойства, и Арчи невольно почувствовал уважение. Сильная личность этот Леон — попробуй прижми такого к стенке. Пот градом льется, а голос ровный, никаких эмоций. — Но у нас за плечами крепкая традиция. Мы продаем шоколадные конфеты каждый год. Ребята ждут этого. Если в другие годы нам удавалось продать по десять тысяч коробок, то почему бы на этот раз не продать двадцать? И это ведь не обычные конфеты, Арчи. Они сулят большую прибыль. Это особый случай.
— Что значит «особый»? — спросил Арчи, развивая свое преимущество, стараясь изгнать из голоса всякий намек на подобострастие. Леон сам пригласил его в свой кабинет — так пусть теперь говорит с настоящим Арчи, а не с простым мальчишкой, который сидит за партой на его уроках алгебры.
— Вообще-то это конфеты, которые остались от Дня матери [3]. Нам удалось — то есть мнеудалось — приобрести их со скидкой. Прекрасные подарочные коробки, все в отличном состоянии. С прошлой весны они хранились в идеальных условиях. Все, что нам нужно, — это снять красные ленточки с надписью «Дорогой маме», и дело пойдет. Мы можем продать их по два доллара за коробку и заработать почти по доллару на каждой.
— Но двадцать тысяч? — Арчи быстро произвел в уме несложные вычисления, хотя математик из него был не ахти какой. — У нас в школе примерно четыреста учеников. Это значит, что каждый должен будет продать пятьдесят коробок. Раньше нормой было по двадцать пять на каждого и продавали их по доллару за штуку. — Он вздохнул. — Теперь все удваивается. Это большой объем для школы, брат Леон. Для любой, не только для нашей.
— Знаю, Арчи. Но Тринити — особая школа, не правда ли? Если бы я не верил, что ребята из Тринити с этим справятся, разве я стал бы рисковать? Разве мы не способны на большее, чем другие школы?
Хватит вешать лапшу на уши, подумал Арчи.
— Я знаю, о чем ты себя спрашиваешь, Арчи: зачем я озадачиваю тебя всем этим?
Арчи и впрямь пока еще не понимал, ради чего брат Леон решил посвятить его в свои планы. Он никогда не был на дружеской ноге ни с Леоном, ни с кем-либо из остальных учителей. Вдобавок Леона нельзя было назвать обычным учителем. Бледный, заискивающего вида, он производил впечатление одного из тех людей, что крадутся по жизни на цыпочках, стараясь никого не потревожить. Он походил на затюканного мужа, на неудачника и тряпку. Он занимал должность заместителя директора, а по сути был у директора на побегушках. Сходи туда-то, принеси то-то. Но все это было обманчиво. В классе Леон превращался в совершенно другого человека. Он был полон издевки и сарказма. Его тонкий, высокий голос источал отраву. Он приковывал к себе внимание, как кобра. Вместо ядовитых зубов ему служила учительская указка, мелькающая то там, то сям — повсюду. Он следил за классом, точно ястреб, выискивая нерадивых и замечтавшихся, нащупывая в учениках слабости, а потом играя на этих слабостях. Но Арчи он никогда не трогал. Во всяком случае, пока.
— Позволь обрисовать тебе ситуацию, — сказал Леон, подавшись в кресле вперед. — Все частные школы, не только католические, сейчас вынуждены вести борьбу за существование. Многие закрываются. Цены растут, а источники дохода у нас считанные. Как тебе известно, Арчи, мы не принадлежим к числу элитных школ-интернатов. Нет у нас и богатых спонсоров среди выпускников. Мы ведем дневное обучение и готовим к колледжу ребят из обычных семей со средним достатком. Богачи не отдают нам своих сынков. Взять хотя бы тебя — твой отец руководит страховым агентством. Жалованье у него неплохое, но богачом его не назовешь, верно? Или Томми Дежардена. Его отец — зубной врач, у них две машины, летний домик, но для родителей тех, кто учится в Тринити, это практически потолок. — Он поднял ладонь. — Я не стараюсь опустить родителей. — Арчи поморщился. Он не любил, когда учителя пользовались жаргоном, употребляя словечки вроде «опустить». — Я говорю лишь одно, Арчи: эти люди живут скромно и им не по силам платить больше за обучение своих детей. Мы должны искать деньги где только можем. Футбол почти не окупается: мы не выигрываем соревнований уже три года. Интерес к боксу упал, потому что его перестали показывать по телевизору…
Арчи подавил зевок: охота ему молоть воду в ступе?
— Я выкладываю карты на стол, Арчи, чтобы все тебе растолковать, чтобы ты проникся мыслью о необходимости использовать любые средства и понял, что даже продажа шоколадных конфет может оказаться для нас жизненно важной…
Наступило молчание. Вокруг них царила тишина — такая полная, что Арчи подумал, уж нет ли в кабинете Леона звукоизоляции. Конечно, уроки на сегодня кончились, но сейчас должно было происходить много чего еще. В частности, Стражам самое время действовать…
— И еще одно, — снова заговорил Леон. — Мы не хотели делать это достоянием гласности, но директор болен, и, скорее всего, серьезно. Завтра его кладут в больницу. Анализы и прочее. Перспективы не слишком обнадеживающие…
Арчи ждал, когда Леон наконец перейдет к сути. Неужто он собирается провозгласить идиотский лозунг: продавать конфеты в честь захворавшего директора? «Выиграй ради Джиппера», как в том сопливом фильме про футболиста, который умер молодым [4]?
— Возможно, он оставит свой пост не на одну неделю.
— Печально. — Ну и что?
— А это означает, что школа окажется под моим руководством. Я буду за нее в ответе.
Вновь молчание. Но на этот раз оно было заряжено предчувствием. Арчи почуял, что сейчас будет сказано самое главное.
— Мне нужна твоя помощь, Арчи.
— Моя помощь? — спросил Арчи, прикинувшись удивленным, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего намека на иронию. Теперь он понял, зачем он здесь. Леон ждал помощи не от Арчи — ему нужна была помощь Стражей. Но он боялся сказать об этом прямо. Никто не смел обмолвиться о Стражах даже шепотом. Официально их не существовало. Разве могло руководство терпеть в своей школе организацию вроде Стражей? Им позволяли действовать, лишь полностью их игнорируя, притворяясь, будто их нет на свете. Но они есть, и все это прекрасно знают, с горечью подумал Арчи. Их терпят, потому что они выполняют важную задачу — держат школу под контролем. Без Стражей Тринити пошла бы вразнос, как другие школы с этими модными нынче демонстрациями, протестами и прочей ерундой. Арчи поразился дерзости Леона: зная о его связи со Стражами, вызвать его сюда вот так!
— Но я-то чем могу помочь? — спросил Арчи, поддавливая еще, намеренно употребляя местоимение единственного, а не множественного числа, как бы отделяющее его самого от Стражей.
— Продажу надо поддержать. Ты ведь сам сказал, Арчи: двадцать тысяч коробок — это большой объем.
— Да еще по удвоенной цене, — напомнил ему Арчи, уже начиная забавляться. — По два доллара за коробку вместо одного.
— Но нам крайне необходимы эти деньги.