— Олег, ты служил в армии?

— Нет, не успел. Я сидел в тюрьме.

— Что? Ты — в тюрьме? За что?

— Драгоценные металлы, незаконные валютные операции и так далее. А ты решила, что я насиловал подростков в подворотнях? — Наташа смутилась. — И валютой я не спекулировал. Просто делал вместе со своим мастером украшения из технического серебра.

— А где вы его брали?

— На свалке в отходах.

— И за что вас посадили?

— Ты прямо как не в советской стране родилась, ей-богу. Я мало отсидел, два года из положенных шести. Ему дали восемь. Вот такие «мои университеты».

— Боже мой. Мне казалось, мы довольно близкие приятели, знакомы сто лет, а я ничего о тебе, оказывается, не знаю.

— А ты спроси. Что тебя еще интересует? Сегодня будет утро откровений.

— Ты расположен поговорить, серьезно?

— Ага. Я с похмелья очень болтлив. И кофе в меня не лезет. Будь такой милой, купи мне пива, пожалуйста. Завтра отдам.

— О чем ты говоришь!

Она вернулась, держа в руках открытую бутылку, присела.

— Так о чем ты еще хотела меня спросить?

Она замялась, но все-таки спросила:

— Тебе совсем не нравятся женщины?

— Мне? Не нравятся женщины? Ты с ума сошла? Кому они могут не нравиться? Тебя, например, я просто обожаю. Инга мне — как мать родная. Пилит и пилит, — засмеялся он.

— Я тебя серьезно спрашивала. Не надо было?

Он перестал улыбаться, сказал серьезно:

— Мне нравятся женщины, Наташа. В том числе та, которая заключена во мне самом. Но это не главное. Был момент, когда перестали нравиться. — Его глаза потемнели. — Мне казалось, все они безмозглые стервы, без стыда, без чести, без чувства собственного достоинства.

— А потом что?

— Потом, через долгое время, я понял, что вопрос порядочности — это не вопрос пола, возраста или вероисповедания. Он имеет отношение только к внутренней культуре, к личности, и, что главное, это понятие не абсолютное, а относительное.

— Что ты имеешь в виду?

— Что одна и та же женщина может быть одновременно проституткой и нежнейшей матерью, например. Что мужчина может быть ворюгой, взяточником и крохобором, и при этом таким мужем и отцом, о котором можно только мечтать. А миляга в компании может оказаться домашним тираном, да и это не главное. Главное, я понял, что и мужчины и женщины друг друга стоят. Пол — это иллюзия, Наташа. Благородство души — не иллюзия, но к полу не имеет отношения.

— Но почему же тогда…

Он перебил ее:

— Каждый выбирает вериги себе по силам. Я ношу шелковые, потому что сам их на себя наложил, став изгоем, изгнав себя из рая за излишнее любопытство и самомнение.

— Все, что ты с собой делаешь, — наказание?

— Нет, конечно, не только. Во-первых, мне нравится эпатировать людей, ведь это не всех раздражает, а только некоторых. Я играю с ними, а они злятся. Зачем в пьесе нужен шут. Чтобы было видно, что дурак — тот, кто злится на шута. В моем положении много преимуществ — например, я говорю людям правду, а им стыдно на меня обижаться. Мне нравится эта игра, Наташа. А со свадьбой советую поторопиться, люди злы. Кто-нибудь позавидует, вы можете поссориться и кто-то вклинится — в жизни всякое бывает, зачем рисковать.

Этот разговор запал Наташе в душу, но торопить Карела со свадьбой теперь было уже как-то неудобно. Все решено, день назначен, родные и друзья приглашены.

Вечером он заехал за ней в театр, зашел в гримерную, застал там Ингу, Ивана, Никиту, еще нескольких актеров, решивших выпить вина после спектакля. Карел уже был со всеми знаком, ему обрадовались. В разгар веселья вошел Олег, держа в руках пакет.

— У меня для тебя давно обещанный подарок, — сказал он Наташе и протянул пакет. Она улыбнулась. Ему давно хотелось переделать головной убор, в котором она играла в «Трамвае желания». Он достал из пакета маленький черный ток, украшенный пышными белыми перьями. Надел ей на голову, залюбовался, довольный произведенным эффектом.

неожиданно процитировал Карел и смутился от устремленных на него взглядов.

— Карел! — расхохотался Никита. — Какой ты к черту чех, ты просто недобитый русский интеллигент. Наливай!

— Недобитые интеллигенты не дарят своим невестам такие подарки, они в основном наливают. Такую шубу мог купить только весьма состоятельный интеллектуал с развитым художественным чутьем. Понял, любимый! — бросил Олег, как говорят в театре, «на уходе».

Наташе пришлось, к ее большому смущению, продемонстрировать присутствующим подарок Карела. Когда она достала шубу из шкафа, ее опять охватили удивление и радость — до того та была легкой, теплой и красивой.

Несмотря на восторженные восклицания, взгляды, брошенные исподтишка некоторыми актрисами, ей не понравились, снова напомнив о словах Олега. Она заторопилась домой, расцеловавшись с Ингой, которая, кажется, была искренне за нее рада. Никита сочувственно погладил Ивана по плечу.

— Хорошо, моей жены здесь нет. На год переживаний.

— Знаешь, — сказал ей Карел по дороге домой, — я решил купить соседнюю квартиру. Я давно хотел, и вот они согласились, если я куплю им новую побольше. Раньше это была одна квартира, потом перегородили.

— Мама спрашивала, сколько лет ты еще собираешься жить в Москве. Если ты так основательно планируешь жилье, я скажу, что волноваться не о чем, мы остаемся здесь?

— Странно, что ты раньше не спросила. Да, пока остаемся. Ты ведь хочешь работать в театре, не так ли? У меня тоже пока есть, чем тут заняться. Если ничего ужасного не произойдет, будем жить в Москве. А если произойдет — уедем вместе с мамой.

Наташа покачала головой.

— Не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Еще осенью мы даже не были знакомы, и вот — ты планируешь дом, в котором мы будем жить, наш собственный дом!

— Милая, ты не представляешь, как это будет хорошо! Скоро я закончу дизайн-проект и покажу тебе. Я хотел сначала сделать сюрприз, но потом понял, что это глупо — ведь ты хозяйка, у тебя наверняка есть какие-то свои соображения. Например, может быть, ты тоже хочешь кабинет?

— Не знаю… Наверное, я хочу свою комнату, чтобы было где побыть одной, если я тебе надоем. Или пусть у меня будет очень большая кухня, с диваном и телевизором, где ты всегда сможешь меня найти.

— Ты мне никогда не надоешь, но желание побыть одной я уважаю. Я спланирую все так, что у тебя будет и кухня, и что-то вроде кабинета. Надеюсь, ты согласна, что спальня должна быть общей?

— Еще бы!

Вскоре стало известно, что в марте театр отправляется на гастроли в Чехию. Карел страшно обрадовался и сказал, что поедет тоже.

В Москве весна только-только начала заявлять о своем приближении, и Наташа гадала, какая погода ожидает их в Чехии в конце марта — начале апреля. Карел сказал, что будет совсем тепло. «Если тебя волнует одежда, не беспокойся — мы все купим там, лучше и дешевле. Тебе ведь все равно хочется что-то новое, правда?»

Театр вез в Чехию премьерный спектакль. В Праге 27 марта, в День театра, должен был состояться фестиваль славянской культуры. Вся поездка занимала две недели.

Карел сказал, что не собирается неотступно за нами следовать, а, совмещая приятное с полезным, постарается уладить в Чехии кое-какие дела. Это отчасти даже обрадовало Наташу, поскольку Иван, вообще-то говоря, не одобрял присутствия мужей и жен на гастролях, если они, конечно, оба не работали в театре.

Незадолго до отъезда Иван представил труппе приглашенного режиссера, который по возвращении с гастролей должен был приступить к репетициям новой пьесы, недавно переведенной с английского и имевшей успех в европейских театрах. Ни имя автора, ни название — «Обманщицы» — пока ни о чем никому не говорили. Новый режиссер, Вадим Беляков, славился тем, что ставил любой спектакль меньше чем за месяц. Работал по всей стране, нигде не числился в штате и успевал поставить за год рекордное количество спектаклей.