Мой верный рыцарь — Принц Сирени — поэт Борис

Никол<аевич> Башкиров-Верин — 8-го приехал из Etal (около Мюнхена), — где он живет с композ<итором> С. Прокофьевым, — чтобы повидаться со мной. Он пробыл в Берлине 8 дней, и мы провели с ним время экстазно: стихи лились, как вино, и вино, как стихи. Я встретил здесь много знакомых: Минского, Зи н<аиду> Венгерову, худ<ожника> Пуни, Васивского (Небукву), Маяковского, Виснапу и др. Раз пять был у Гзовской, с которой у нас установились с прошлого года сердечные и дружеские отношения. Она по-прежнему очаровательна целиком — эта лазурная художница! Устроились мы здесь, в смысле кварт<иры>, превосходно: у нас большая, светлая комната в семействе, все удобства, даже уют, если хотите. Моя Злата приготовила мне ее заранее. Это тем более мило с ее стороны, что теперь здесь острый квартирный кризис. Нам с женою было очень грустно и досадно, что мы, не зная возможности заочного крещения, не обратились к Вам с нежной просьбой быть крестною матерью нашего Вакха. Он, конечно, остался дома с бабушкой.

Мы просим Вас принять наши искренние приветы и лучшие мысли, к Вам направленные. Пишите по следующему адресу: Deutschland, Berlin N, Wolgaster Strasse, 6. Frau Eugénie Mennecke für Igor-Severjanin.

Целую Ваши ручки. Душевно Ваш Игорь.

Р. S. Мой сердечный поцелуй дорогому Макару Дмитриевичу.

10 января 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Маргарита Карловна переслала мне Ваше письмо, За которое я не нахожу слов благодарить Вас. Спасибо Вам сердечное русское наше за обещание доброе выслать просимое. Получив от Вас сто крон в январе и Только же в феврале, я расплачусь незамедлительно с большей частью мучающих меня долгов, и, хотя Вы и не обязываете меня, в силу своих взглядов, отдачей, почту за счастье вернуть, когда сумею. Своим присылом Вы дадите мне хорошее настроение, а следовательно, и новые стихи, т. к. я могу работать только в светлом и спокойном настроении.

Мы с женой приехали в Эстонию только 24-го утром на пароходе «Wasa». До сих пор устроить ни одного здесь вечера не мог, т. к., во-первых, все время отдыхал от мерзостного Берлина, а, во-вторых, не так-то легко найти и здесь устроителей. На днях мне обещали устроить в Ревеле вечер, веду переговоры с Юрьевом и Вал ком. Как только растает снег, мы с женой уедем на ст<анцию> Sonda, в 36-ти верстах от Тойлы, где наймем маленькую хижину на берегу очаровательного озера Uljaste (Ульястэ). Мы проведем там все лето, ловя рыбу и занимаясь поэзией. Там всего четыре избушки от станции 3 версты по лесной тропинке. Озеро 12 верст в окружности. Высокие лесистые берега. Ни души. Масса грибов, ягод, рыбы. Продукты очень дешевы и свежи. Но для этого я должен теперь много работать чтобы скопить к лету необходимую для проведения его сумму в 15 т<ысяч> эст<онских> м<арок>. Повторяю, работы я не страшусь, но, к сожал<ению>, ее нет почти из-за отсутствия настоящего импрессарио. Часто с отрадою вспоминаю Долидзе: вот это был энергичный человек! Осенью мы поедем в Россию.

Вы нас очень обрадовали, дорогая и милая Августа Дмитриевна, своим обещанием приехать к нам в Тойлу на Пасху. Ждем Вас с искренним и восторженным нетерпением. Напишите, когда выедете, я приеду в Ревель Вас встретить. В настоящее время я готовлю к печати новый сборник — «Литавры солнца». Вскоре пришлю Вам только что вышедший в свет альманах «Via Sacra», где помещены три мои пьесы. Альманах издан в Юрьеве изд<ательст>вом Бергмана. Я был так рад, так доволен получить от хорошего Макария Дмитриевича такое чудное письмо. Передайте же ему мои самые сердечные воспоминания. Завтра я пошлю ему на Москву большое письмо.

Жена моя просит передать Вам ее признательный привет и благодарность за Вашу отзывчивость. Маленького Асафа мы целуем. Примите от меня маленький дар — стихи, возникшие сегодня внезапно в моей душе и немедля запечатленные мною для Вас и Вашего сына.

Душевно Ваш Игорь

P. S. Что касается перевода на Кайгородову, лучше всегo чеком на Eesti Bank, но я, право, плохо осведомлен — кронами или марками это возможно. Думаю, что выдадут марками, по примеру других стран. Из Германии, напр<имер>, выдавали эст<онскими> марками.

Иг<орь>

Продолжайте писать пока, пожалуйста, на Кайгородову.

Иг<орь>.

Toila, 13.11.1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

В великолепный морозный солнечный день пишу Вам грустные и мрачные новости. Как это досадно! Как хотелось бы сообщить что-нибудь бодрое, хорошее, но, увы!

Я съездил в Юрьев, оттуда в Ревель, — третьего дня вернулся в нашу любимую мною глушь, вернулся обескураженный людской черствостью и отчужденностью, вернулся со станции пешком, восемь верст неся чемодан с концертным костюмом и проч., изнемогая от усталости…

Никто и нигде не может теперь же устроить ни одного вечера — вот результат моих хлопот. Один не имеет средств для начала, другой не имеет времени, третий не имеет желания, четвертый… Одним словом — удачей моя поездка не сопровождалась.

Многие обещают, оттягивают, что-то мямлят. Но я так хорошо знаю цену этим обещаниям!.. А жизнь не ждет. Что мне пришло в измученную нуждой голову, которая, при малейшей неудаче, могла бы быть такой ясной и творческой всегда: не сумели бы Вы поставить «Плимутрок» в Вашей библиотеке, приняв участие в этой комедии и раздав роли своим сослуживцам? Надо Думать, что сбор дал бы несколько сот крон, а это так меня выручило бы из моего мрачного положения. Как был бы я рад, как счастлив хоть временно передохнуть от одолевающей меня безработицы, чтобы отдаться всецело творчеству и природе! Забыл Вам сказать в прошлом письме, что за последнее время от всех неприятностей и тревог у меня развивается болезнь сердца, и по ночам, в бессоннице, я испытываю едкие муки, трудно передаваемые словами. А как все могло бы быть славно, ведь я, в общем, здоров и бодр! Ведь я певец солнечной ориентации, я по существу не нытик Как, кстати, нравится Вам мой «Плимутрок»? Меня очень интересует Ваше мнение, ибо Вы — женщина чуткая, большая институтка. В ближайшие дни, по совету одного доброго знакомого эстонца, занимающего в Ревеле крупный пост, я думаю приступить к переводу книги эстонского народного эпоса — «Калевипоэг» В ней — 18000 стихов, так что работа эта явится капитальным, как видите, трудом, и на это потребуется не меньше шести-восьми месяцев. Тогда я получу очень крупную сумму, но до того времени… страшно и подумать! Да и вообще трудно работать, когда душа омрачена. А я так близко принимаю все к сердцу, да и как могло бы быть иначе: острые переживания дают острые произведения, не так ли?.. Напишу Вам как-нибудь более в бодрых, весенних тонах, а пока целую Ваши ручки, от всего сердца приветствую Вас, дорогая Августа Дмитриевна. Feliss просит сердечно кланяться Вам. Вот мой друг хороший и чуткий — моя жена! Как глубоко я ей за ее нежность и ободрения меня постоянные признателен, если бы Вы знали! Она воистину бережет меня, эта женщина-ребенок! Не дает унывать мне окончательно, спасибо ей. Только и есть у меня два друга истинных: Вы и она.

Напишите, Августа Дмитриевна, напишите мне чтонибудь бодрое, светлое, как Вы умеете, — и сколько новых стихов услышит мир!.. Не забывайте искренно к Вам расположенного, ценящего Вашу отзывчивость и ласку поэта, сильного в прошлом и — твердо верю в это! — в будущем!

Душевно Ваш Игорь.

Озеро Ульястэ. 1 июня 1923 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

С дивного озера, на берегу которого расположен наш дом, я посылаю Вам свой привет и еще раз выражаю свою глубочайшую Вам признательность, памятуя, что благодаря Вам, ныне я пользуюсь всей этой благодатной красотою!