Изменить стиль страницы

Кишинев

5 апреля 1933

Грусть радости

О, девушка, отверженная всеми
За что-то там, свершенное семьей,
Мы встретимся в условленное время
Пред нашею излюбленной скамьей!
Походкой чуть наклонной и скользящей
Ты пойдешь, проста как виорель.
И скажешь мне: «Единый! Настоящий!
Возможно ли? Послушай… Неужель?»
И болью затуманенные взоры, —
По существу веселые ключи, —
Блеснут так радостно, как из-под шторы
Пробившиеся в комнату лучи.
Ты — точно серна в золотистой дрожи:
Доверчивость. Восторженность. Испуг.
Что может быть нежней и вместе строже
Твоих — не искушенных в страсти — рук?
Что может быть больней и осиянней
Еще не вовсе выплаканных глаз?
Что может быть печальней и желанней
Уст, бредовых не говоривших фраз?
Газель моя, подстреленная злыми!
Подснежник бессарабский — виорель!
Виктория! И грустно это имя,
Как вешняя плакучая свирель.

Кишинев

12 апреля 1933

Высокий лад

Благодарю за незабвенное,
Тобой дарованное мне.
Проникновенно-сокровенное,
Что выявлено при луне.
За обнаженность интонации,
За обостренность чувств и слов,
За красоту предельной грации
Остановившихся часов.
Там, у тюрьмы, у стен кладбищенских,
Изведать было мне дано,
Что в ощущеньях века нищенских
Не все еще умерщвлено,
Что есть, что есть еще крылатое
В земном бескрылии и мгле,
Что не совсем уж все проклятое
На опустившейся Земле,
Что есть такие озарения,
Какие впору тем векам,
Когда нас посешали гении
И радости дарили нам!

Кишинев

14 апреля 1933

Мне любо

Мне любо, обнявши тебя, приподнять
И, стоя, почувствовать вес твой.
Такой невесомый, что трудно понять,
Как сделался воздух невестой…
Мне любо в налуненном, там, где из мглы
Сквозит лучевая пролаза,
Увидеть, что цвет золотой марсалы
Стал цветом девичьего глаза…
Мне любо, тебя отделив от земли,
Разнежась полетною позой,
Подумать, ну как эти губы могли
Вдруг стать упояющей розой…

Аккерман

23 апреля 1933

Все ясно заране

Не надо раздумий, не надо сомнений,
Доверься порыву — и двинемся в путь!
Да разве я мог бы, о день мой весенний,
Когда-нибудь нежность твою обмануть?
Да разве тебе, мотылек златотканный,
Тенеты паучьи любовью совью?
В тебе, искупительно Богом мне данной,
Найду предрешенную гибель свою.
«Ах, нет упоительней творчества в свете.
Стихи твои пьются, как струи Аи!» —
Сказала ты вкрадчиво нежно, и эти
Люблю ненаслышные речи твои.
Упорны в стремленьях своих северяне,
У моря взращенные в крепком лесу:
Ты будешь моею. Все ясно заране.
Погибнуть — погибну, но раньше спасу!

Аккерман

25 апреля 1933

Мы были вместе…

Мы были вместе до рожденья,
До появленья на земле.
Не оттого ль в таком волненьи
Тебя встречаю, обомлев?
Мне все, мне все в тебе знакомо.
В тебе есть то, чего ни в ком.
Что значит дом? Лишь там я дома,
Где дышишь ты, где мы вдвоем.
Я север брошу, юг приемлю,
Немыслимое восприму,
Твою любить готовый землю
Покорный зову твоему.

Бухарест

8 мая 1933

Что ни верста…

Что ни верста — все отдаленней
Виктория, любовь моя!
Что ни верста — я все влюбленней
И все неотвратимей я!
Что ни верста — мне все больнее,
И дышется уже с трудом.
Что ни верста — все больше с нею,
Все больше с нею я вдвоем.
Невыносимо, невозможно,
Немыслимо быть без нее.
Как бережно, как осторожно
Хранил бы счастье я свое!
Всю жизнь искать, — найти под старость
И вынужденно отложить…
Я чувствую слепую ярость:
Что значит жизнь без права жить?!.

Бухарест — Белград

Симплом-Рапид

10 мая 1933

Имя твое…

Имя твое означает победу
И знаменует мое бытие.
Я передам невозбранному бреду
Победоносное имя твое.
Имя твое отдает земляникой —
Спелой, просолнечной, земляной.
Ягодой алой подругу окликай —
Свежей викторией, светом хмельной.
Имя твое обессмертил Кнут Гамсун.
Северность в южных таится чертах.
Имени этому сладко предамся,
Боль оставляющему на устах!