Скоро Лили была на самом верху и сидела на скамейке. Великолепный бук стоял уединенно, как часовой, впереди леса; короткая сухая трава покрывала очень крутой в этом месте скат горы. Солнце, ярко освещавшее горный хребет и поля, не осушило еще утренней росы. Внизу на городских крышах лежали тени, и в воздухе стояла воскресная тишина; но на очагах, должно быть, кипел освежающий утренний напиток, так как из труб поднимался легкий дымок и тоненькими струйками тянулся к старой мрачной колокольне, до которой уже добрался солнечный луч, и в ту же минуту раздался в воздухе первый удар колокола. Голуби и галки поднялись с крыши колокольни с ужасным криком; с минуту они еще кружились над городом, потом пронеслись у самых ног Лили и опустились на поле.

Лили следила взглядом за их полетом, потом стала рассматривать ближайшие предметы. Около скамейки лежал большой обломок скалы, давным-давно оторванный, вероятно, весенней водой от вершины горы и уже покрывшийся густым мягким мохом; по нему карабкались длинные веточки ежевики, а у самого основания, куда редко попадали солнечные лучи, росла трава, среди которой мелькали нежные лесные цветочки. Мох, покрывавший камень, кишел жуками и другими насекомыми, которые, казалось, не имели никакого понятие о том, что сегодня праздник, и спокойно двигались под листьями ежевики. Лили наклонилась и задумчиво наблюдала этот маленький мирок с его делами и заботами. Она не слыхала даже, как сзади нее что-то затрещало и зашуршало, как будто кто-то сильной рукой раздвигал кусты, тем более, что мягкая почва скрывала приближающиеся быстрые шаги.

— Не разглядывайте так развалины — древние германцы [18]их, и потому они могут дурно подействовать на вас, — раздался сзади нее шутливый голос Синей бороды.

Если бы под ней вдруг разверзлась земли, она не взволновалась бы так, как от неожиданного появления этого человека; но несмотря на сильный испуг, охвативший ее, она в первую минуту осталась неподвижной.

— Я согласен, — продолжал он, облокачиваясь рукой на спинку скамьи, — что и камни могут говорить, но разве это мешает выслушать и умоляющего о том человека?

И в самом деле, как убедительно мог он просить! Лили еще не смотрела на него, и все-таки не сомневалась, что в то время, когда он пытался шутить, взгляд его, полный гнева и вместе с тем нежности, покоился на ней. Теперь все дело было в том, чтобы навсегда избавиться от этих непонятных чар. Предостережение тетки и ее собственные смелые предположения стояли перед ней, как начертанные исполинскими буквами; она встала и хотела, ничего не отвечая, с легким поклоном пройти мимо него, но невольно взглянула на него мельком. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы удержать девушку, но во всей его осанке было столько величия и гордости, что она невольно замедлила шаги и опустила глаза под его испытующим взглядом.

— Решаясь вторично заговорить с вами, я рассчитывал на вашу доброту, — сказал он. — Я не отважился бы на это, если бы не знал вас... Но я знаю, что вы с улыбкой отвечаете на ребяческие вопросы старика, который приходит каждую неделю за милостыней к надворной советнице Фальк, с неистощимым терпением выслушиваете его жалобы и стараетесь утешить его; я знаю, что вы охотно слушаете разговоры старых приятельниц вашей тетушки и любезно отвечаете им, когда они заговаривают с вами, я знаю также, что вы любите добродушно подшутить над окружающими вас и смеетесь так мило и сердечно, как может смеяться ребенок, не имеющий понятия о том, что такое ненависть и вражда! Я знаю... но к чему все эти доказательства? Довольно того, что вы стараетесь скрывать это... Но я мечтатель и притом имею слишком высокое мнение о себе, а потому и приписываю все это недружелюбие фамильной ненависти. Я видел, что вы пошли на гору, и последовал за вами, чтобы напомнить вам, что вы должны ответить еще на один вопрос, который я заменяю просьбой быть посредницей между мной и надворной советницей Фальк и помирить нас.

Он говорил серьезно и выразительно, и ей казалось, что ее в первый раз в жизни серьезно, но справедливо выбрали... Но кто был он, осмелившийся потребовать от нее отчета в ее неведении? Его доказательства испугали и рассердили ее в одно и то же время: каким образом узнал он все это? Неужели он вводил справки о ней? И теперь, опираясь на свое шпионство, осмеливается рассчитывать на ее доброту! Предостережение тети Вари снова шевельнулось, в ее душе, а вместе с этим промелькнул и образ таинственной незнакомки. Ока откинула назад голову с выражением упрямства и противоречия, избегая в то же время смотреть в лицо «непрошенного наставника», а потому и не видела радостной улыбки, появившейся на его лице. Чтобы доказать ему, что она не придает никакого значения его «великодушному» поручению, она возразила ему небрежно и с легкой иронией:

— Для подобной миссии надо обладать значительным мужеством. Имея такие точные сведения обо мне, вы должны, прежде всего, знать, что я не отличаюсь храбростью и питаю отвращение к безуспешным просьбам. Я понимаю, что с моей стороны невежливо отклонить вашу деликатную просьбу, но я знаю, что не осмелюсь произнести перед тетей Варей вашего имени, не говоря уже о том, чтобы ходатайствовать о прощении и забвении.

— Кто же говорит о прощении и просьбах? Как это оскорбительно и неприятно звучит! — прервал он ее вспыльчиво. Ему так же, как и при первой встрече, стоило большого труда справиться со своим волнением: пройдясь несколько раз взад и вперед, он остановился перед молодой девушкой, скрестив руки.

— Вас зовут Лили, — сказал он, — и даже грубый суровый голос надворной советницы Фальк кажется мне симпатичнее, когда произносит эти мягкие, нежные звуки. Увидя же существо, носящее это имя, невольно сравнишь его с цветком, созданным для услаждения человеческих глаз. Вы, очевидно, не любите таких поэтических иллюзий, так как всячески стараетесь отнять их у меня или может быть вы знаете, что в этом противоречии, в контрасте между детски наивной внешностью и замкнутым упрямством заключается опасность для других и — но, нет, нет... — прервал он себя, как бы раскаиваясь в том, что взвел на нее такое обвинение.

Но Лили даже не поняла его последних слов; ее мысли были так чисты и невинны, что ей и в голову не могло придти, что он в раздражении обвинил ее в кокетстве.

Он отвернулся и молчал с минуту.

— Итак, мое несчастное имя в полной опале там? — спросил он, наконец, с горечью, указывая на дом надворной советницы. — Но старуха должна бы помнить, что мы принадлежим к одному роду, и она некогда носила ту же фамилию, как и я.

— Вы забываете, что этой связи не существует более: вы дворянин.

При этом возражении, звучавшем довольно резко, он быстро повернул голову и пристально посмотрел на нее, причем на его лице появилась насмешливая улыбка.

— Конечно, надворная советница Фальк не подала мне повода составить о ней высокое мнение, — возразил он, — однако, несмотря на это, я не хочу думать, чтобы она собственные убеждения ставила ниже претензий на дворянство. Есть люди, которые упорно воображают, что оскорбляют меня, не прибавляя к моей фамилии частички «фон», мне же самому никогда и в голову не приходит пользоваться ей и тем напоминать о минутной слабости моего отца.

Он остановился и с улыбкой смотрел на Лили, которая в смущении опустила глаза, пораженная этим открытием.

— Итак, эта связь не разорвана, — продолжал он, — и я тем крепче держусь за нее, что она может помочь мне достигнуть моей цели. Мы с вами одного мнения, хотя мысль о подобной гармонии может очень оскорбить вас, насчет безуспешных просьб, но что касается мужества...

— Вы, конечно, настолько храбры, что можете принудить исполнить ваши желания, — ведь вы были солдатом.

— Э, да вы знаете обо мне больше, нежели я мог предполагать. Впрочем, — продолжал он мрачно, — зачем вы напоминаете мне об этом, да еще с такой насмешкой! Что может быть для человека, сражавшегося за высокую прекрасную идею, печальное сознания, что дорого купленная кровью победа пропала из-за эгоистических расчетов. Но перейдем к делу! Вы правы, считая меня настойчивым и энергичным, когда дело идет о достижении цели, но в данном случае я должен сделать исключение! И потому я очень хотел бы узнать, что вы подумаете обо мне, если я явлюсь к надворной советнице Фальк без ее разрешения и попытаюсь примириться с ней?