Внезапно откуда-то вдруг повеяло прохладой, в лицо ударил легкий ветерок. Сергей закрыл глаза, наслаждаясь этими нежными прикосновениями воздуха. Как бы ему хотелось получить хотя бы толику того, что вызывало в нем бешеную ярость, когда он видел тогда в глазах сослуживцев, от нее, от Марины! Как он надеялся, что она напишет ему хотя бы тогда, ведь она прекрасно знала, как тяжело ему выслушивать эти толки.

Но Марина упорно молчала, хотя он написал ей уже десятки писем. Молчала, и он вначале не осуждал ее за это. Кто захочет быть невольно втянутым в тот скандал, что ныне так и плещется вкруг имени князя Загорского? И он даже мысли не допустил осудить ее за молчание, ведь он не хотел ни единого пятна видеть на ее репутации. Довольно и того, что ей уже довелось пережить. К чему еще и толки вкруг ее имени? Он стиснет зубы и переживет это в одиночестве, как переживал ранее эти душевные терзания, эту сердечную боль.

Но после, совсем недавно Сергей получил письмо от Арсеньева, и оно жгло ему ныне сердце, лежа за полой мундира на груди. Оттого-то ему так и не сиделось внутри, оттого-то его будто что-то гнало прочь из теплого дома на это крепостной вал. Он повернулся и взглянул сквозь слезы в глазах, что вызывал этот легкий ветерок, на месяц, что висел над головой. Быть может, он был излишне самонадеян и тогда, и теперь, но Сергею даже мысль о том, что в жизни Марины может появиться другой мужчина не приходила в голову. Но, тем не менее, это факт. Он появился, вернее, очень желает этого — войти в жизнь Марины, и она… она позволяет ему это делать.

Загорский ясно читал между строк последних писем и старого князя, и Арсеньева, что что-то не так в жизни Марины. И тогда он задал прямой вопрос Павлу, и тот так же прямо на него ответил в этом письме, понимая, что юлить бесполезно, что Сергей рано или поздно узнает о том, что в Завидово появился частый визитер.

Андрей Петрович Раев-Волынский, отставной полковник артиллерии Его Императорского Величества, потомственный дворянин. Владелец дома в Москве на Неглинной улице, а теперь и небольшого имения на самом краю Нижегородского уезда. Вдовец, что самое важное из всей информации, что удалось раздобыть Сергею.

— Что ж вы там так часто бываете, господин Раев-Волынский? Медом там что ли вам мазано? — с раздражением прошептал Загорский. А ведь отставной полковник часто бывал в Завидово, судя по тому, что написали ему в последнем письме. А его дед хитер — упомянул о нем лишь мельком, мол, был на службе рождественской да на обеде после нее. Так нет, не только, раз уже и Арсеньев знает об этих визитах.

— Ваше высокоблагородие, — вдруг вырвал Сергея из мыслей голос солдата, что недавно он встретил на валу. — Смотрите, дивно как-то…

Сергей перевел взгляд в сторону аула, куда показывал рукой солдат, и увидел двух всадников, что направлялись к крепости от селения. В неясном свете месяца он заметил, что на них надеты офицерские фуражки, значит, свои. Но кто и откуда? И зачем выезжали?

Всадники подъехали поближе, и солдат сплюнул табак сквозь зубы, что жевал того.

— Эй, это ж его благородие штаб-ротмистр Стрелков. Везут что-то. Мешок что ли?

Один из всадников действительно что-то вез на крупе лошади перед собой. Вначале Сергей принял этот сверток за ковер, судя по его размерам, но после разглядел одну странность и напрягся, ощущая, как холодеет в душе. Неужели…? Может ли то быть…?

Давеча вернувшись со свадьбы в ауле, Стрелков был молчалив на удивление, только ус покусывал задумчиво. Сопровождавшие его офицеры рассказали со смехом, что того пленила красота дивной черкешенки, что была в числе помогавших на пиру женщин. И вот теперь Стрелков возвращается в крепость под покровом ночной темноты, когда все выше стоящие офицеры должны спать, а караульные без особого сопротивления пропустят в крепость этот странный груз да еще и умолчат о нем, побаиваясь гнева ротмистра.

Тем временем, Стрелков и его товарищ по этой авантюре въехали в крепость и остановились у дома, где у штаб-ротмистра была отдельная комната. Он легко снял с лошади свой драгоценный груз и перекинул его через плечо. Повернулся, чтобы зайти к себе, и лоб в лоб столкнулся с князем Загорским, что стоял ныне напротив него, преграждая ему ход.

— Вы сейчас же увезете ваш груз обратно! — приказал ледяным тоном Сергей штаб-ротмистру. Но тот лишь выпятил челюсть, чувствуя, как в нем закипает гнев. Его столь сильно раздражал этот князь, так нежданно свалившийся на их головы прошлой осенью, что не было мочи. А уж когда новоприбывшего ротмистра поставили на должность помощника коменданта крепости, то уж сам Бог велел Стрелкову возненавидеть его!

— Что вам угодно, князь? Я привез новый ковер из аула. Выменял его. Это уставом не возбраняется.

Сергей ничего не ответил, только рванул на себя за мундир штаб-ротмистра, потакая своему давнему желанию.

— Какой странный у вас ковер! И, вестимо, надо запирать двери за ним, ибо глядишь, убежит прочь, ведь он с ногами.

И, действительно, с одной стороны ковра, что висела за спиной Стрелкова, в свертке виднелись маленькие грязные пальчики.

— Вы соображаете, что вы делаете? Вы хотите вызвать недовольство населения своим безрассудным поступком? Ныне, когда наши позиции и так шатки в этом краю?

— Ах, оставьте, вы не знаете дела! — вывернулся из его рук Стрелков, по-прежнему придерживая свою драгоценную ношу. — Да, там черкешенка. Но ее никто не будет искать! Ее брат сам отдал мне!

Он поставил ношу на землю вертикально и слегка отогнул ковер, открывая взгляду Сергея, белое лицо с испуганными глазами. Потом легко вынул кляп изо рта черкешенки, что уставилась на Загорского, будто умоляя о помощи.

— Скажи же ему! Он понимает твой язык! Скажи! — проговорил Стрелков по-русски и встряхнул девушку. Та быстро заговорила, тараторя от страха, путаясь в словах:

— Помогите мне, бек Загорский! Это я, Мадина! Вспомните Джамаля, Исмаил-бека и бедную Мадину! Помогите мне!

Загорский вгляделся пристальнее, насколько позволял скудный свет месяца в лицо, белеющее в свертке, и тут же схватил Стрелкова за руки.

— Я забираю ее!

— Ну, уж нет! — взвился штаб-ротмистр и потянул сверток на себя.

— Я заплачу вам. Столько, сколько скажете, — предложил Загорский, зная, что Стрелков крупно проигрался несколько дней назад. — Отдам столько, сколько скажете.

— Нет! — отрезал, хищно улыбнувшись, Стрелков. Он хотел потащить спеленатую ковром девушку в дом, но Загорский не дал ему этого сделать.

— Отдайте мне ее!

Вдруг Стрелков замер, повернулся к нему и улыбнулся насмешливо.

— Хорошо. Я согласен. Вы сказали, что готовы отдать все, что угодно. Я хочу за девушку вашего вороного.

Загорский замер. Отдать Быстрого? Верного его товарища, который столько лет был подле него, который стал ему настолько близок, насколько может быть близок воину его верный конь.

Но с другой стороны — Мадина (а в том, что это была именно она, у Сергея не было никаких сомнений) и ее судьба, за которую он не дал бы ныне, останься она в руках Стрелкова, ни гроша. А она спасла ему жизнь. Причем, столько раз, сколько он и пересчитать-то не сможет, выхаживая его после ранения, подкармливая его, когда он сидел в яме, устроив на пару с Джамалем его побег из плена. A charge de revanche [584].

— Конь ваш, Стрелков, — хрипло проговорил Загорский, и штаб-ротмистр швырнул ему с досадой девушку. Он бы может и пошел бы сейчас на попятную, но рядом стоял невольный свидетель этой авантюры и договоренности с князем — подпоручик, переминающийся сейчас с ноги на ногу, явно недовольный тем, что они со Стрелковым были пойманы с поличным. Поэтому пришлось отдать свой трофей и уйти к себе, злясь на себя и на князя, что так не вовремя решил прогуляться по крепости.

Загорский же аккуратно размотал ковер и освободил девушку, что тут же бросилась перед ним на колени, принялась целовать его сапоги, шепча слова благодарности. Он еле поднял ее, заметив, что уже привлекает к себе внимание часовых с вала, и поспешил увести ее к себе в комнату. Степан удивленно поднял брови, когда увидел, что за барином входит женщина меленькими шажками, опускается на ковер у ног того, по-прежнему прижимаясь к сапогам Загорского, словно собака.