В доносе то и дело звучали намеки на нерусское происхождение некоторых выступавших. То была уже тенденция — дряхлеющая власть примеряла на себя одеяния государственников, поборников истинной культуры, борцов «за чистоту веры». Это «знамение» было вещим: «блистательные шестидесятые» заканчивались отнюдь не блистательно.

Конечно, письмо имело колоссальный резонанс. Копии его мелькали повсюду. Говоря по-нынешнему, это был пиар. Да, советская власть и ее «разящий меч» были тогда главными источниками «навязчивой рекламы», хотя цену за это брали немалую. Порой — жизнь.

Кое-как наметившиеся литературные дела Довлатова сразу оборвались. Может, как раз после этого ему возвратили из «Юности» рукопись, где рукой Бориса Полевого уже было написано «В набор»? Считается, что на этом закончилась для Довлатова возможность проникнуть в официальную советскую печать… Да нет, в официальную-то как раз нет. Уже после этого он печатает два своих конъюнктурнейших и неудачнейших рассказа — один в «Юности», другой — в «Неве». Это — пожалуйста. Главное — не закрылся ли перед ним путь в настоящую литературу? Не отчаялся ли он? Не отчаялся, но последствия были «далеко ведущие» — как мы знаем теперь, на Другой конец света. Донос тот Довлатов аккуратно «подклеил» в свою будущую книгу — он был намного предусмотрительнее любого из нас. Первую официальную (в смысле, исходящую от официоза), хоть и слегка навязчивую рекламу Довлатов использовал, как и всё прочее, в своей работе.

Глава десятая. Проба весла

В декабре 1969 года Люда Штерн получает неожиданное письмо из города Кургана. Впрочем, совсем уж неожиданным был разве что только обратный адрес — все остальное уже знакомо до боли:

«Милая Люда!

Мама, наверное, уже сообщила тебе, что я оказался в Кургане. Намерен здесь жить неопределенное время. Я не буду излагать тебе все нудные мотивы своего поступка — ты ведь все понимаешь. Тут обнаружились какие-то хаотические возможности заработка в газете и на радио. Более того, у меня есть первое конкретное задание…»

Тут имеется в виду очерк о студентке-отличнице из Курганского пединститута, который был опубликован в «Советском Зауралье». Не есть ли это возвращение морального долга брошенной, но не забытой Светлане Меньшиковой из Сыктывкара? Появление Довлатова вместе с Арьевым в Кургане было неожиданно для Веселова, их давнего друга. Возвратившись после Ленинградского университета в родной Курган, он прекрасно там жил и, как говорится, «успешно продвигался по культурной линии», и вдруг:

«Телефонный звонок разбудил меня среди ночи. В трубке я слышал веселые голоса.

— Звоню тебе из главного пункта вакханалии. Чего не едешь? — сурово спросил Сергей.

Со сна я что-то вяло промямлил.

— Тогда мы приедем. С какого вокзала уезжать?

— С Московского.

— До встречи.

Я пошел досыпать и разговор, конечно, выпал из моей памяти. Но, оказывается, мои друзья и не думали шутить. Бросив жен и подружек, они решительно шагнули в ночь и туман. Довлатов и его верный спутник Арьев к женам так и не зашли, заночевали у Аси. Поезд уходил рано утром. Друзья молча сидели в полутемном зале ожидания. Стремительно гаснущий хмель пригасил их порыв. Андрей Арьев (ныне известный критик) предложил вернуться в веселую компанию.

— Ренегат! — презрительно бросил Сергей и открыл бутылку “Лонг Джона”, которую они везли мне в подарок.

Через два дня я получил телеграмму из Свердловска: “Готовь зелье”.

Жуткой декабрьской ночью — все вокруг дымилось и скрипело, — на курганский перрон вывалились два человека в ленинградских пальтишках и с единственным портфелем. Они сразу согнулись и закашлялись от сухого сорокаградусного мороза».

А вот продолжение довлатовского письма:

«Полдня я провел в Свердловске. Это бессмысленный город, грязный и периферийный до предела… Курган гораздо чище, аккуратнее и благородней. Я уверен, что мои дела тут определятся. С первой весенней партией я уеду в горы. Может быть, мне повезет и я сломаю себе позвоночник…»

Тут, как заметил Веселов, Довлатов нагло присвоил себе кусок его, веселовской жизни: «В ту пору я собирался в горы и только о них и говорил. И Довлатов обещал составить мне компанию».

Ни в какие горы, конечно, Довлатов не поехал и никакого позвоночника, к счастью, не сломал. Однако надежда, что дела его здесь поправятся, не сбылась. Отчасти это связано с переменой Веселовым редакционной работы, когда в «Молодом ленинце» связи были уже разорваны, а в «Советском Зауралье» еще не налажены. Но и по сути — трудно представить довлатовскую музу «шагающей в ногу» как в Ленинграде, так и в Кургане.

Странно, словно с исчезнувшей планеты звучат курганские хроники тех лет. В общем, они напоминают будни любого советского города. Открыт мебельный комбинат. Новое светлое общежитие. Секретарь обкома выбран в Верховный Совет СССР… Это уже напоминает что-то сегодняшнее. Но никто и не говорит, что Довлатов и сегодня пришелся бы ко двору… В театре — премьера. Туристская рубрика — «Мое Зауралье». Мелькают время от времени блистательные театральные обзоры и рецензии Веселова — местного корифея журналистики. Вот в черных рамках некрологи — умерли маршал Ворошилов и космонавт Беляев. Есть и чисто довлатовские строчки: например, среди других пафосных сообщений стоит такое: автоколонна 1442 стал автоколонной 26. Объяснения отсутствуют.

На фотографиях — чистые, широкие улицы, аккуратные дома. Главное, ощущается какая-то легкость дыхания; нет, кажется, тяжкого давления обязательного городского мифа, как в Питере и в Москве, с навешанными на этот миф гирями идеологии.

В одной из статей в «Советском Зауралье» перечисляется список великих, чье творчество так или иначе связано с Курганом: Жуковский, Пушкин, Кюхельбекер (не совсем по своей воле), Лермонтов, Чехов, Горький, Иванов, Мамин-Сибиряк, Маяковский, Есенин, Шолохов, Евтушенко, Вознесенский, Астафьев, Распутин, Каверин, Лихоносов, Василий Белов. Теперь и Довлатов!

Несмотря на ударные дозы алкоголя, он четко соображал — на огромную высоту петербургского, а тем более российского Олимпа того времени так легко не взберешься… может быть, это не удастся никогда. Так, может, завести свой Олимп, как это сделал Веселов, сразу и без труда ставший звездой курганского небосклона, небожителем, кумиром, законодателем моды?

В поисках «своего» небосклона по маршруту Таллин — Пушгоры — Вена — Нью-Йорк первой, пробной ступенью был Курган. Вдруг здесь сразу повезет, все сладится? Слава богу, не повезло. Теперь только самые дотошные исследователи творчества Довлатова обнаруживают «курганские страницы» в сочинениях «В тихом городе» и «Дорога к славе». Имелась в виду, видимо, дорога к Славе Веселову.

А вот еще письмецо:

«Милая Люда. Я до сих пор не получил от тебя никакого известия. Хотя написал неделю назад. (Вот почта работала — за неделю туда и назад! — В. П.) Дела мои идут нормально, трезво и обстоятельно. Сдал два очерка в “Советское Зауралье” и “Молодой ленинец”, в понедельник улечу на местном самолете в Частоозерье на рыбокомбинат. Они набирают людей на последний “неводной и сетевой лов”. Я там пробуду три месяца среди законченных подонков общества, то есть в самой благоприятной для меня обстановке. Предоставляется барак и кое-что из спецодежды. Оплата сдельно-премиальная. Интуиция мне подсказывает, что это хорошо. В общем, я становлюсь на некоторое время “сезонником из бывшего ворья”.

Я довольно много написал за это время. Страниц 8 романа, половину маленькой детской повести о цирке и 30 страниц драмы про В. Панову. Мы читали первый акт местному режиссеру, пока все нормально. Пиши мне по адресу Славы Веселова, он мне переправит всю корреспонденцию».

В своих воспоминаниях Веселов пишет:

«О нормальности дел вряд ли можно было говорить. На читку пьесы, которую мы писали втроем, я пригласил режиссера Николая Воложанина. Наш опус ему понравился, но он заметил, что текст слишком плотен для сцены, мало воздуха, мол, эта вещь для чтения, а не для постановки.