Но прежде чем дать сражение в нескольких километрах от древней Ниневии, при Гавгамелах («верблюжье пастбище»), потомок Геракла, в котором кое-кто уже видел новое воплощение этого героя, вновь вернулся на родину в Тир, чтобы восстановить его и снова заселить. Он совершал жертвоприношения и устраивал процессии в честь богов, устроил конкурс дифирамбов, или положенных на музыку диалогов с танцами, и трагедий, где особенно выделялись самые известные постановщики («хореги») и актеры с Кипра, из Киликии и Афин. Это были в равной мере благочестивые и разумные действия, ибо в них можно усмотреть как умилостивляющую жертву, так и пропаганду эллинизма. По дороге, подобно Гераклу, он охотится на львов в одном из царских «парадисов» и спасает своего друга Лисимаха из лап самого яростного из этих хищников. Здесь можно вспомнить львов Киферонского и Немейского, а также Наксосского, которые стали жертвами Геракла, а также статуи ассирийского Ваала, который удушает льва, сдавливая ему глотку локтевым суставом.
При чтении подробных описаний сражения при Гавгамелах (1 октября 331 г.) возникает впечатление, что два основных рассказчика, Каллисфен и Клитарх, одному Александру приписывают заслугу упрочения своего положения, много раз висевшего на волоске. Гавгамелы — это его собственная победа, грандиозная победа над самим собой, над старостью и страхом Пармениона и над чуть ли не миллионом людей, над этой пестрой толпой, которую смог собрать Дарий. Здесь произошел переход от эпического стиля к житийному. «В боэдромионе (сентябрь 331 г.), когда афиняне начинают праздновать Элевсинские мистерии, произошло лунное затмение. А на одиннадцатую ночь после затмения в обоих станах завидели неприятеля. Дарий держал войско под ружьем и при свете факела обходил строй. Александр же, пока македоняне отдыхали, вместе с прорицателем Аристандром совершал перед своим шатром некие неизреченные священнодействия и приносил жертву Фобосу (Страху)» ( Плутарх«Александр» 31, 8–9). «Александр, который был напуган больше, чем когда-либо прежде, повелел призвать к нему Аристандра для совершения заклятий и молитв. Одетый в белую одежду и с покрытой головой, держа в руке священные ветви, Аристандр шел впереди, вознося молитвы Юпитеру (то есть Зевсу Олимпийскому) и Минерве Виктории (на самом деле Афине Алкидеме) [и Гераклу, династическому богу]. Совершив, как положено, священнодействие, Александр вернулся к себе в палатку, чтобы отдохнуть» ( Курций Руф,IV, 13, 14–16).
Заснуть Александру удалось очень поздно. Пармениону пришлось разбудить его, когда день уже занялся, однако душа у Александра была покойна, а ум невозмутим. Еще накануне он оповестил своих военачальников об избранной диспозиции. Союзным пехотинцам было велено, когда на них во весь опор ринутся вооруженные серпами персидские колесницы, расступиться и дать им дорогу, а фалангистам — сомкнуть ряды и опустить сариссы пониже, чтобы ссадить экипажи. Александр обратился к отряду кавалерии с пламенной речью. «Одет он был в сицилийскую подпоясанную рубаху, а поверх нее — в двойной льняной панцирь… Шлем на Александре был железный, однако он блистал, словно сделанный из чистого серебра… К шлему было прикреплено также железное ожерелье, украшенное самоцветами, а меч у него был изумительной закалки и легкости… На нем был (красный) плащ, отличавшийся более тонкой отделкой, чем прочие доспехи… Под ним была другая лошадь, не Буцефал… Перебросив копье в левую руку, Александр возвел правую к богам и, как пишет Каллисфен, обратился к ним с молитвой, чтобы они, если он и в самом деле произведен на свет Зевсом (Амоном или Олимпийским?), оборонили и укрепили греков. Гадатель Аристандр, в белом плаще и с золотым венком на голове, верхом проезжая мимо, указал на орла, парившего над головой Александра, а затем направился прямо на врага» ( Плутарх«Александр», 32, 8–33, 2). Но чудо все-таки не в этом, оно в бегстве Дария, пустившегося наутек, стоило ему увидеть Александра, который убил его возницу. Победитель рубил и колол беглецов до самого вечера, пока наконец Парменион не обратился к Александру за подмогой уже во второй раз. «Передают, что варвары оставили на поле битвы 300 тысяч трупов» ( Арриан,III, 15, 6). Более скромный Диодор насчитал 90 тысяч убитых (XVII, 61, 3). Лишь герой в состоянии перебить столько народу и при этом с почтением относиться к павшим.
Позволив Дарию раствориться в горах Курдистана, а затем с остатками своих полчищ медленно двинуться вдоль отрогов Эльбурза, Александр встретил в Вавилоне триумфальный прием, с необычайной отвагой утвердился, зайдя обороняющимся в тыл, в Персидских воротах, не встретив сопротивления овладел столицами персов — Сузами, Персеполем, Пасаргадами, Экбатанами — и всеми их сокровищами. Общее количество драгоценных металлов, которое, несмотря на мародерство солдат, на потери и побеги расхитителей, оказалось в руках военной администрации, оценить невозможно даже с точностью в несколько тонн. Плутарх («Александр», 37, 4) или Онесикрит, его источник, утверждают: «Говорят, в Персеполе было найдено столько же монет, сколько в Сузах (40 тысяч талантов), и что для того, чтобы вывезти (в Экбатаны) казну и прочую утварь, потребовалось 10 тысяч парных запряжек мулов и 3 тысячи верблюдов». Более осторожные Диодор (XVII, 71, 1) и Курций Руф (V, 6, 9), следуя Клитарху, оценивают в 120 тысяч талантов только то, что находилось в Персеполе, а число обозных животных — в 3 тысячи верблюдов. Страбон пишет (XV, 3, 9), что в 331 году все персидские сокровища были собраны в крепости Экбатан, теперешнем Хамадане в Иране, и что они насчитывали 180 тысяч талантов. Последняя добыча, доставшаяся с обозом Дария после его убийства, составила 26 тысяч талантов, из которых 12 тысяч были распределены среди солдат и столько же растащила охрана.
Захват персидских сокровищ, который продолжался в Бактриане, где течет золотоносная река Окс (Вахш), и в Согдиане, куда золото доставляют караванами с Алтая и из китайского Туркестана, принес сыну Филиппа в 200 раз больше наличных средств, чем их производили все рудники Восточной Македонии. Александр не собирался пускать их на ветер; он серьезно озаботился тем, чтобы защитить их вооруженной охраной и управлять ими посредством казначеев, которые были и министрами финансов, и надзирающими за доходами и имели под своим началом организованный штат чиновников. Дело не в том, что он был жаден или озабочен вопросами политэкономии. Он мог показывать себя таким, каким видел себя сам: щедрым по отношению к друзьям и солдатам, которые усердно ему служили, защитником греков, торговле, предпринимательству и искусству которых он покровительствовал. В высшей степени доходные операции совершали банкиры и менялы, во всех присутственных местах Греции и колоний выкупавшие за серебро у демобилизованных солдат дарики, или персидские золотые монеты, которыми те получали жалованье. То же касается и тех государств или городов, которые их переплавляли или перечеканивали в македонские золотые статеры весом в 8,55 грамма.
В первую голову золото имело в глазах Александра, как и в глазах тех, кто пользовался его щедростью, нематериальное достоинство. У всех у них имелось убеждение, пусть невыразимое, что золото, подобно солнцу и огню, обладает божественной сущностью и что оно священно. Золото было столь желанным по причинам религиозным и даже мистическим. Всякий, кто к нему прикасался и владел им с позволения богов, держал в руках в виде монет или носил на себе в виде украшений частичку окаменевшего солнца, обетование вечности. Не случайно монеты Александра, которые чеканились прежде всего в мастерских Азии с 330 по 323 год, несут изображения Зевса, Афины, Победы и полубога, героя Геракла, покрытого львиной шкурой и удивительно похожего на самого Александра.
Однако этим сходство Александра и Геракла не ограничивается. Всем известны удачи и бедствия сына Алкмены в Азии — как он с несколькими спутниками в первый раз овладел городом Троей, чтобы наказать царя-клятвопреступника Лаомедонта; как он отправился в страну амазонок и овладел поясом их царицы Ипполиты (то был его предпоследний подвиг); как стал рабом царицы Лидии Омфалы, которая дала ему несколько заданий: пленить чудовищных керкопов, усмирить царя Силея, Литиерса и итонов; как он жил у Омфалы, одетый в длинные женские одежды и прял шерсть, бросая на царицу нежные взгляды; как отправился в самые глубины Кавказа освободить прикованного Прометея и убить орла или грифа, который пожирал его печень; как воздвиг на восточной оконечности мира, на берегу Яксарта, каменные колонны, меты его завоевания, аналогичные знаменитым Геркулесовым столбам, которые можно видеть по одну и другую сторону Гибралтара; как участвовал в плавании аргонавтов и потерял в Мисии своего возлюбленного Гиласа. По трагедиям Софокла и Еврипида «Трахинянки» (ок. 445) и «Безумствующий Геракл» (ок. 420) известно также, как герой, введенный в заблуждение Зевсом, совершил три тяжких проступка в отношении Эврита, царя Ойхалии (в Фессалии, согласно Гомеру) и его сына: преступление против законов гостеприимства, предательское убийство и нечестивая любовь к женщине; как он был наказан за это, когда надел отравленную Нессом сорочку, которая прилипла к его телу, и, наконец, как перед апофеозом очистил себя в пламени собственного погребального костра. Такой оказалась искупительная цена физической силы и славы.