Это предательство, и он дорого заплатит! Как и другие. Как все те, кто встал на пути Аттилы к славе и величию и противится его воле.
Конечно, это всего лишь предположение, но насколько правдоподобное! Защитники Аэция утверждают, будто тот все осознал и решил порвать все прежние связи, стремясь не допустить новых варваров в и так уже переполненную ими Западную империю. Или того лучше: он будто бы никогда не принижал гордое имя «последнего римлянина» и вел хитрую игру с Аггилой, выжидая удобный момент, чтобы покончить с ним навсегда. Факты сами подскажут, как все было на самом деле.
Конец 449 года и начало 450 года были невероятно насыщены драматическими событиями. Как и в последние десятилетия четвертого века, люди принимались говорить о конце света, опасаясь, что «мерзость запустения» уже наступила. Тот, чья греховная жизнь не оставляла надежд на милость Всевышнего, старался насладиться последними деньками, окончательно махнув рукой на человеческие законы и мораль. Страна все глубже погружалась в анархию. Богатые погрязли в роскоши и проводили время в бесконечных оргиях. Обездоленные решили, что настал час расплаты, и повсеместно поднимали восстания. Отшельникам вдруг оказалось непросто найти уединение, столько обнаружилось жаждущих их благословения и слова утешения. Блаженные, ясновидящие и всякого рода предсказатели наводняли города и села, собирая толпы народа, если только местный епископ, не осененный, в отличие от них, благодатью господней, не выставлял их за ворота.
В начале 450 года сильнейшие землетрясения сеют панику в Испании, центральной, южной и юго-западной Галлии. Упоминания о катастрофах можно найти во всех древних хрониках. Этот год стал необычайно урожайным на природные катаклизмы: наводящие ужас кометы, падающие метеориты, опустошительные ураганы, кровавые закаты, грозы и пожары — полный набор декораций конца света.
Но на этом страхи не закончились. Серватий, святой епископ из бельгийского города Тонгра, направился в Рим на могилы апостолов Петра и Павла испросить совета, как это уже пытались сделать другие епископы лет за шестьдесят до него. Он хотел узнать у святых, постигнет ли его приход, его страну и соседние государства великий гнев Господень и как можно было бы заслужить прощение. И на сей раз — хронисты в этом совершенно уверены, взять хотя бы Павла Диакона — апостолы дали ответ: Галлия будет отдана на разорение гуннам — вершителям воли Господней, все города будут разрушены, но сам Серватий за свою великую веру почиет с чистой душой до того, как возмездие постигнет заблудших.
Мрачное пророчество! Тем не менее оно могло бы заинтересовать римские легионы в Галлии: орудием небесного возмездия назывались гунны, а не, скажем, вандалы, аланы, свевы, бургунды, франки или вестготы, уже давно опустошавшие североафриканские провинции, Испанию, Аквитанию, Гельвецию, Савойю, берега Рейна и Мааса. Примечательно, что в разгар тяжелой партизанской войны с багаудами и попыток примириться с франками Аэций, против своего обыкновения, не предпринимает попыток призвать Аттилу для восстановления порядка. Намечается противостояние двух старых друзей.
Когда умер Гриномер, вождь одного из больших франкских племен между Рейном и Неккаром, два его сына, смертельно ненавидевшие друг друга, не смогли договориться о наследстве и разделили «королевство», но и таким способом не сумели положить конец раздорам. Один из принцев, Рамахер, вступает в переговоры с Аэцием, и тот его усыновляет! Аэций распространяет римский протекторат на его территорию. Старший сын, Вааст, не замедлил обратиться к Аттиле, который признал его «независимым вождем» своего государства в составе Империи гуннов. Хотя Рамахер и сумел при помощи римлян потеснить брата, Вааст прочно удерживал территорию, прилегавшую к Рейну, что позволяло беспрепятственно переправиться через реку. Назревало противостояние Аэция и Аттилы.
Король вандалов Гейзерих, захвативший Карфаген и разбивший римлян, почти всегда одерживавший победу над римлянами в Африке, мечтал объединить всех варваров Римской империи под своей властью и своей религией — арианством. Он женил своего сына Гунериха на дочери вестготского короля Теодориха I, но, не получив обещанной помощи, подверг невестку пыткам, приказал вырвать ей ноздри и отправил назад к отцу в Аквитанию. Теодорих сообщил Аэцию, с которым некогда сходился на полях сражений, что отныне готов помогать Риму в борьбе со всеми варварами не-готами. Гейзерих немедленно направил богатые дары Аттиле и предложил союз. Поединок Аэция с Аттилой становился все реальнее.
14 июля 450 года к воротам дворца Феодосия прискакал гонец Аттилы. Император еще не до конца оправился от перенесенной болезни, но уже вернулся к управлению страной. На аудиенции он услышал от гонца ошеломляющую новость: «Аттила, мой и твой господин, приказывает тебе подготовить для него дворец, поскольку он уже идет к тебе».
В тот же день и час другой гонец передал такое же уведомление императору Западной Римской империи Валентиниану III.
На следующий день Аэций принял Константа, который по поручению Аттилы сообщил ему об этих демаршах и добавил уже от себя, что не имеет ни малейшего представления, что же Аттила действительно намеревается предпринять. Поразмыслив, Аэций заявил: «Аттила игрок. Возможно, и сам он еще не знает, что собирается предпринять. Главное для него — сиюминутное удовлетворение собственного тщеславия. Но последствия могут быть ужасны». Получив для Аттилы в подарок серебряный кубок, Констант уехал.
28 июля 450 года завзятый лошадник Феодосий выезжает на одном из своих лучших скакунов. Вдруг лошадь понесла, и император, не удержавшись в седле, падает и разбивает себе голову. Тело было выставлено для прощания в большом зале для аудиенций, но воздать последние почести пришли только члены семьи и несколько преданных приближенных.
Хрисафий допустил роковую ошибку, явившись с малочисленной охраной. Чернь узнала его и встретила улюлюканьем. Напуганные охранники отступили, и Хрисафий был растерзан толпой.
Феодосий завещал корону сестре Августе Пульхерии. Та в скором времени вышла замуж за военачальника Марциана Флавия, который стал императором Марцианом. Это был энергичный и уверенный в себе иллириец, проявивший себя как хороший полководец и умелый правитель. В то время ему было пятьдесят девять лет.
Констант прибыл поприветствовать нового императора от лица Аттилы. Он объявил, что со смертью Феодосия снимается просьба принять Императора гуннов в Константинополе (на сей раз найдены более деликатные выражения!), а гибель Хрисафия естественным образом отменяет требование о его выдаче. Так что Константу остается лишь получить и доставить Аттиле ежегодную дань, которую согласился выплачивать Феодосий. Марциан сурово, но без гнева ответил на это: «Передайте Атгиле, что золото я приберегаю для друзей, для врагов же у меня нет ничего, кроме стали». Константу пришлось уехать с пустыми руками.
В октябре 450 года в Риме скончалась Галла Плацидия. Уже много лет она была отстранена от власти своим сыном Валентинианом III, который лишь изредка соглашался выслушать ее советы, но прислушиваться к ним не собирался. Теперь он получил полную свободу и в свои тридцать три года, казалось, мог сам принимать решения, хотя бы в перерывах между попойками, но как бы велико ни было его тщеславие и как бы он ни старался держаться полновластным хозяином, он слишком хорошо понимал, что без Аэция и шага не сможет ступить. Являясь воплощением лжи и лицемерия, Валентиниан все время обнадеживал Аэция, что брак принцессы Евдоксии с его сыном Гауденцием — дело уже решенное.
Хотя великая драма с гнусными интригами и кровавыми преступлениями подходила к концу, век еще готовил немало потрясений, и все мерзости внутренней и внешней политики были всего лишь прелюдией к приближавшейся военной трагедии.
Впрочем, как и полагается в романтическом жанре, герои в данный момент разыгрывали шутовскую сценку.
Принцесса Гонория, неуемная сестрица Валентиниана III, продолжала свою скандальную карьеру. Во время своего заточения в Константинополе ей удалось выказать достаточно смирения, чтобы брат вернул ей право находиться при дворе в Равенне. Получив прощение, Гонория немедленно взялась за старое и была снова отправлена под домашний арест в один из монастырей Равенны. Время от времени она появлялась при дворе, но всегда под бдительным присмотром. И представить было невозможно, чтобы она смогла найти способ связаться с кем-либо, тем более с чужеземцем.