В «Принце и нищем» возникает, пусть в приглушенной форме, и тема отрицательного воздействия богатства и лести на самых хороших людей.

Вначале Том Кенти чувствовал себя при дворе крайне плохо. Он не хотел быть ни принцем, ни королем. Но постепенно Том научился, пишет Твен, «находить удовольствие в заседаниях совета в тронном зале и притворяться, будто он не только повторяет слова, которые шепчет ему лорд-протектор». Писатель обнаруживает все больше и больше отрицательных сторон в своем герое. Оказывается, и простой человек способен подвергаться дурным моральным влияниям. Став королем, Том Кенти «любил свои роскошные наряды и заказывал себе новые. Он нашел, что четырехсот слуг недостаточно для его величия, и утроил их число. Лесть придворных звучала для его слуха сладкой музыкой».

И все же основной мотив «Принца и нищего» — величие народа, сила и мудрость рядовых людей.

Повесть «Принц и нищий» построена очень продуманно и остроумно с начала до конца. В ней можно найти много превосходных образцов твеновской изобретательности. Уже главная сюжетная пружина книги — обмен принца и нищего одеяниями, — предоставляет автору бесконечные возможности. А как блестяще разработана история с государственной печатью, которой Том щелкал орехи!

На подступах к «Приключениям Гекльберри Финна»

Рукопись начальных глав книги о Геке Финне все еще покрывалась пылью. Лишь на рубеже 70-х и 80-х годов Твен снова стал работать над романом. По-видимому, он тогда написал новые главы, но довести книгу до конца не сумел. Это произошло только несколько лет спустя, в 1883 году.

Повесть «Принц и нищий» — существенный этап в творчестве Марка Твена. Это произведение искусства, имеющее большую и самостоятельную художественную ценность. Вместе с тем работа над повестью помогла Твену подготовиться к завершению «Приключений Гекльберри Финна» — самого значительного его романа, шедевра, составившего целую эпоху в американской литературе.

Можно назвать еще несколько произведений — менее крупных по объему и значению, — которые тоже явились своего рода вехами на пути Твена к созданию книги о Геке с Миссисипи.

Есть данные, свидетельствующие о том, что несколько раньше 1880 года Твен начал писать пьесу о Томе и Геке, но вскоре же отказался от своего замысла. Отказался на время. Зимой 1883/84 года писатель снова работал над пьесой, в центре которой были те же герои. Рукопись пьесы еще не опубликована, и поэтому нельзя сказать, в какой мере этот материал был использован Твеном в его романе о Геке.

На пороге 80-х годов писатель приступил к созданию романа из жизни опустившихся обитателей какой-то деревушки на Миссисипи. Роман остался незавершенным, но некоторые его мотивы получили развитие в «Приключениях Гекльберри Финна».

Следует попутно заметить, что в 1884 году Твен также задумал написать роман о Сандвичевых (Гавайских) островах, в котором должны были найти отклик его впечатления от поездки туда в середине 60-х годов. Твен хотел, в частности, показать в романе то мрачное, что было в жизни гавайцев в прошлом, а заодно и влияние на них «поверхностного христианства», возникшего на «развалинах» язычества.

В 1881 году на банкете Общества Новой Англии в городе Филадельфии Твен произнес речь, известную под названием «Плимутский камень и отцы-пилигримы». В этой речи, как и во многих других произведениях писателя, пустая клоунада сочетается с сатирой, зубоскальство с социальным обличением. Подобное смешение различных красок в данном случае объяснялось не только обычными для Твена идейно-художественными причинами. Юмористически мистифицируя своих слушателей, оратор хотел заставить их незаметно для себя проглотить горькую пилюлю.

Собравшиеся на банкет состоятельные люди торжественно отмечали очередную годовщину высадки своих предков-пуритан, «отцов-пилигримов» у Плимутского камня в декабре 1620 года. Твен довольно непочтительно говорит о пуританах, как бы ставя под сомнение самый повод для торжества. Он начинает, впрочем, с весьма поверхностных шуток, комизм которых основан на том, что писатель останавливается на случайной, второстепенной стороне события, которым занято внимание слушателей. Позвольте осведомиться, с псевдосерьезным видом спрашивает Твен, что было замечательного в высадке отцов-пилигримов? «Ведь этих пилигримов мотало по океану три, а то и четыре месяца. Зима была в разгаре, у мыса Код стоял собачий холод. Что ж им оставалось, как не высадиться на берег?»

Но после ряда каламбуров оратор переходит к тому, что составляет смысл его выступления. Неожиданно в его речи появляется настоящая злость. Он вспоминает о том, что пилигримы были повинны в страшных злодеяниях, они уничтожали индейцев, закабаляли негров, сжигали женщин на кострах. И Твен гордо объявляет себя духовным наследником жертв всех этих преступлений.

Писатель, который не раз весьма недружелюбно отзывался об индейцах, теперь восклицает: «Первым моим американским предком, господа, был индеец — древний индеец! Ваши предки ободрали его живьем, и я остался сиротой». Он продолжает: «Моими предками были также все салемские ведьмы. Ваши родственники дали им жару!.. Первый раб, доставленный вашими предками из Африки в Новую Англию, был моим родственником…»

Никогда еще Марк Твен с такой определенностью и резкостью не объявлял о своем духовном родстве со всеми мучимыми, гонимыми, терзаемыми людьми на его родине.

В начале 80-х годов Твен решил пополнить свои очерки «Старые времена на Миссисипи» новым материалом, чтобы создать большую книгу. Для этого нужно было отправиться в поездку по родным местам, снова повидать Миссисипи. Как и тогда, когда Твен собирал материал для книги «Пешком по Европе», писателя привлекала и возможность вырваться из обстановки Хартфорда, взглянуть на чудесные уголки природы, подышать свежим воздухом, отвлечься от одолевавших его забот.

Американская действительность все меньше радовала писателя. В США появлялись новые миллионеры — владельцы земли, на которой были найдены нефть, уголь или серебро, строители железных дорог, банкиры, скотопромышленники, отдельные, особенно удачливые изобретатели. Но Твен знал, что фермерам и рабочим живется скверно.

За два десятка лет без малого, истекших со времени принятия закона о «гомстедах» — наделах, о продаже фермерам небольших участков на западе страны за номинальную цену, в руки частных лиц попало такое количество государственной земли, что на этой территории можно было бы разместить несколько европейских стран. Но владельцами «свободных» земель по большей части сделались не мелкие фермеры, а спекулянты, компании по строительству железных дорог, даже английские аристократы.

С каждым годом все ощутимее становился в США гнет банков и железнодорожных монополий. Фермеры теряли столь дорогую им независимость. А как раз в начале 80-х годов Маркс писал, что в Америке порабощение рабочего класса развилось « быстрее и в более циничной форме,чем в какой-либо иной стране!» [7]. Теперь, когда руки американских капиталистов были обагрены кровью рабочих, апологетам буржуазных порядков все труднее становилось говорить о Соединенных Штатах как о стране «равных возможностей»,

Еще жив был Уолт Уитмен. Как и прежде, он оставался бедняком, вынужденным отказывать себе в самом необходимом. После того как в 1873 году поэта разбил паралич, он временами прибегал к помощи благотворителей. Среди американских деятелей культуры, которые жертвовали деньги в пользу престарелого Уитмена, был и Марк Твен.

Судьба автора «Приключений Тома Сойера» сложилась иначе, чем судьба крупнейшего поэта Америки. Владелец одного из самых красивых особняков в Хартфорде, Твен был состоятельным человеком. Клеменсы как-то подсчитали, что сумма их годовых расходов уже превысила ту цифру, которой был не прочь похвастать шахтовладелец Лэнгдон, отец Оливии Клеменс.

В эти годы Твен еще чаще, чем в прошлом, вкладывал деньги в разного рода изобретения. Он финансировал постройку парогенератора нового типа, купил акции часовой фабрики. Иногда его избирали в члены правления той или иной фирмы. Впрочем, почти все мероприятия подобного характера приносили Твену лишь одни огорчения. Он как-то написал матери: «Жизнь для меня теперь совсем не шутка. Почти все время я чувствую себя загнанным, затравленным. Это происходит главным образом потому, что уж очень много дел и забот…»