Том Сойер еще мальчик. Но иные эпизоды, в которых он играет центральную роль, бросают яркий свет на переживания как детей, так и взрослых.

Тому Сойеру нравится девочка Бекки. Он все время ищет ее, но Бекки еще не пришла в школу. Вот, наконец, «у ворот мелькнуло еще одно платье, и у Тома екнуло сердце. Миг — и он уже был во дворе, неистовствуя, как индеец: он кричал, хохотал, гонялся за мальчишками, прыгал через забор с опасностью для жизни, кувыркался, ходил на голове — словом, совершал всевозможные геройские подвиги, все время при этом поглядывая в сторону Бекки, — смотрит ли она? Но она, казалось, не обращала на все это никакого внимания и ни разу не посмотрела в его сторону. Неужели она не замечает его? Он стал совершать свои подвиги поближе к ней. Он носился вокруг нее с боевыми криками, сорвал с кого-то кепку и забросил ее на крышу, врезался в толпу мальчишек, расшвырял их в разные стороны, растянулся на земле перед самым носом у Бекки и чуть не сбил ее с ног. Она отвернулась, вздернула нос и сказала:

— Пф! Некоторые воображают, что они интереснее всех… и всегда петушатся…

Щеки у Тома вспыхнули. Он поднялся с земли и, понурый, раздавленный, медленно побрел прочь».

Смешное и трогательное в образе этого мальчика переплетается, и комическое дает себя чувствовать, пожалуй, чаще всего. Юмор не является, конечно, помехой для Твена-реалиста. Напротив, он помогает ему глубоко проникнуть в сердце ребенка, увидеть и показать то здоровое, свежее, прекрасное, что есть в его герое.

Твен хорошо осознавал роль юмора в раскрытии истинного облика действительности. Он писал:

«Только тот юмор будет жить, который возник на основе жизненной правды. Можно смешить читателя, но это пустое занятие, если в корне произведения не лежит любовь к людям.

Многим невдомек, что это требует от юмориста такой же способности видеть, анализировать, понимать, какая необходима авторам серьезных книг».

Реалистические тенденции, которые ощущались в творчестве писателя еще со времени «Знаменитой скачущей лягушки из Калавераса», получили теперь такое углубленное развитие, что, по сути дела, перед нами новый Твен.

Реалистическая ценность книги несомненна и значительна. И все же этим не исчерпываются особенности сложной и многозначной повести Марка Твена. Перечитывая «Приключения Тома Сойера» не в том очень юном возрасте, когда обычно происходит наше первое знакомство с книгой, а позднее, мы начинаем понимать, что в этой повести (даже явственнее, нежели в «Старых временах на Миссисипи») ощущается налет романтизма.

В конце жизни, возвращаясь мыслью к «исчезнувшему миру» детства и юности, Твен писал, что он похож на Адама, «который вновь посетил свой наполовину забытый рай и не может понять, как это пустынный мир по ту сторону райских врат мог когда-либо казаться ему свежим и красивым».

В «Приключениях Тома Сойера» детство действительно изображено раем, и ему приданы с особенной настойчивостью «райские» черты как раз потому, что Твен уже чувствовал, сколько мрачного, «пустынного» есть в мире взрослых, «по ту сторону райских врат».

Одна из первых глав повести начинается так: «Солнце встало над безмятежной землей и своим ярким сиянием благословляло мирный городок». По большей части книга и воспринимается, как полное лиризма повествование о благословенном городке.

«Приключения Тома Сойера», — говорил сам Твен, — это гимн, это как бы церковное песнопение, написанное так, чтобы придать ему светский вид. В повести изображена прекрасная девственная природа. И когда школа, церковь, надоедливое морализирование делают жизнь детей в Санкт-Петербурге уж слишком скучной, они удирают на «необитаемый» остров, находящийся возле самого города.

Любопытно, что кое-где в повести Твен сопоставляет, пусть в полуюмористической форме, светлый мир патриархального детства, детства на лоне природы, с миром цивилизации. Плот, на котором мальчики приплыли на остров Джексона, унесло течением, и Твен пишет, что «мальчикам это даже доставило радость: теперь было похоже на то, что мост между ними и цивилизованным миром сожжен».

Писатель и прямо осуждает цивилизацию, основанную на деньгах, богатстве. Том и Гек, сопутствующий герою книги во всех его приключениях, вначале радуются найденному ими кладу, но затем Гек говорит: «Оказывается, Том, быть богатым вовсе не такое веселое дело. Богатство — тоска и забота, тоска и забота…»

Наконец тот же Гек отвергает богатство, а также «гнусные и душные дома», во имя жизни в лесу и на реке.

Показательно, что слова эти вложены именно в уста бездомного Гека, с которым детям, посещающим школу, запрещено даже разговаривать. Образ Гека в этой повести воплощает романтический идеал вольной жизни, который дорог мальчикам, замученным строгими нормами поведения и религиозным ханжеством старших. Гек в изображении Твена свободен и счастлив, ибо имеет возможность ходить в лохмотьях. Он обладает всем необходимым для счастья, поскольку ему не надо «ни мыться, ни надевать чистое платье». Это поистине романтический бродяга.

«Приключения Тома Сойера» — апофеоз мальчишеской вольницы, рассказ о прекрасном в жизни каждого человека, о наивности детства, полной нестареющего очарования.

В это светлое повествование включены картины насильственной смерти, злодеяний. Вот сцена на кладбище. Появляются люди с лопатами и выкапывают гроб. Потом коварный индеец Джо убивает врача. В конце повести рассказывается о гибели самого Джо. Пусть кое-что в этих ужасах идет от реальной жизни, от действительного прошлого колонизируемых районов Америки с их беззаконием и кровавой борьбой за существование. В гораздо большей мере эти описания, нагроможденные во второй части повести, навеяны «захватывающей» детской литературой. Дурные люди, изображенные в «Приключениях Тома Сойера», нарисованы так черно, что их сразу отличишь от всех прочих. Благополучный конец книги — дети находят клад — воспринимается как прямое развитие условностей сложного сюжета и снимает все то холодящее душу ребенка, о чем рассказывалось раньше.

Внимательный читатель помнит, конечно, что Санкт-Петербург — рабовладельческий городок. Твен сообщает нам, например, что добрый старик валлиец любезно послал своих трех рабов сторожить дом вдовы Дуглас. Но о том страшном, что представляет собой невольничество, в повести почти ничего не говорится. Лишь в уста Гека — бедняка, отщепенца Гека вложено замечание, которое проливает некоторый свет на судьбы чернокожих. Проговорившись Тому, что он ест вместе с негром, Гек добавляет: «Только ты, пожалуйста, никому не рассказывай. Мало ли чего не сделаешь с голоду!»

В «Приключениях Тома Сойера» реализм и романтизм представлены в сложном сплаве, что во многом и определяет художественное своеобразие книги.

Веку позолоты и гнили противопоставлен в повести чудесный, поэтический мир веселья, счастья и красоты, находящий воплощение, в частности, в острове Джексона, на котором Том и его приятели провели много радостных часов.

В конце века Твен писал, что он хотел бы скрыться на острове Джексона от «житейской суеты». «Я полагаю, — добавил он, — что у всех нас есть где-то остров Джексона, и мы мечтаем о нем, когда приходит усталость».

Заразительный смех и изобретательность Твена, богатство его реализма и одновременно ощущаемая в повести романтическая прелесть — все это делает «Приключения Тома Сойера» любимым произведением детей и взрослых на всех континентах земли, одной из тех книг, которые нельзя читать без радостной улыбки.

«Но я не признаю, что это была ошибка!»

Каким бы вниманием ни пользовался Твен со стороны читателей, бостонские литераторы-«брамины» относились к нему с плохо скрытой холодностью. Гоуэлс рассказывает, что однажды он вместе с Твеном посетил Лонгфелло, но поэт не проявил интереса к автору «Простаков за границей». «Не могу сказать, — пишет Гоуэлс, — почему Клеменс не вызывал в кругу наших писателей и ученых такой симпатии, кикой был окружен Брет Гарт, когда он приехал из Калифорнии…» Видно, уж слишком очевидны были простонародные корни и привычки этого юмориста и сатирика.