В стихах этих не только влияние, редакция Маршака, но и его участие.
«Маршак очень любил Даню, — рассказывала жена Хармса Марина Дурново. — И я думаю, Даня также относился с большим уважением к Маршаку.
Однажды мы поехали с Даней куда-то на пароходе по Волге. И с нами ехал Маршак. Это была длинная прогулка, на несколько дней, а может быть, и дольше.
С Маршаком плыли его сыновья Элик и Яша. Маршак очень мило со мной обращался. И он тогда узнал от меня, что мои родители — мама, папа и бабушка — все трое — в ссылке. Ему я об этом могла рассказать».
А вот отрывок из письма Хармса Пантелееву, написанного им в Курске, где он находился в ссылке: «Если дать ему (Маршаку. — М. Г.) в день по стишку для прочтения, то он все же умудрится быть занятым целый день и ночь. На этом стишке он создаст теорию, проекты и планы и сделает из него мировое событие.
Для таких людей, как он, ничто не проходит зря. Все, всякий пустяк, делается частью единого целого. Даже съесть помидор, сколько в этом ответственности! Другой и за всю жизнь меньше ответит. Передайте. Самуилу Яковлевичу мой самый горячий привет. Я еще не написал ему ни одного письма. Но значит, до сих пор и не нужно было…»
Хармс искренне восхищался Маршаком, в особенности был очарован его переводами из Киплинга. И еще важная деталь. «Он очень любил книгу „Голлем“, о жизни еврейского гетто, и часто ее перечитывал, — вспоминала Марина Дурново. — А я ее несколько раз брала, и когда начинала читать, всегда что-нибудь мне мешало дочитать ее. Или кто-нибудь позвонит, или кто-нибудь войдет… — так я и не дочла ее до конца.
Для Дани „Голлем“ был очень важен. Я даже не знаю почему. Он о ней много говорил, давал мне читать. Это была, так сказать, святая вещь в доме…
У нас было много друзей-евреев, прежде всего у Дани. Он относился к евреям с какой-то особенной нежностью. И они тянулись к нему».
Состоялся ли бы Хармс как поэт, если бы не встретился с Маршаком, — вопрос, быть может, абстрактный, но стихотворения «Кто из вас не прочитал?» о журнале «Еж», к работе в котором его привлек Маршак, в детской литературе не было бы.
«Новый Робинзон» был не первым журналом, в котором Самуил Маршак выступил как редактор. В юности Сёма Маршак редактировал «самиздатовские» домашние журналы, часто, едва ли не от номера к номеру менявшие названия. Среди авторов были его братья, сестры и друзья: Саша Черный, Яков Годин. Журналы назывались «Лужица», «Звонари», «У камелька», «Черт знает что». Последний журнал пользовался особой популярностью у читателей и просуществовал дольше других. Закрыли его из-за опубликованного в нем объявления: «Я был лысым и остался», сопровождавшегося изображением человека, лечившегося от облысения и оставшегося лысым. Владельцы клиники, о которой шла речь в этой рекламе, добились закрытия журнала.
Кстати, объявления не раз губили домашние журналы семьи Маршаков. В журнале «Лужица» напечатали такое сообщение: «Окончивший гимназию с золотой медалью ищет место дворника». Случилось так, что именно в то время, когда вышел этот номер журнала, Моисей Маршак окончил гимназию с золотой медалью. И вскоре читатели журнала — почти все они были знакомы друг с другом — при встрече с Моисеем стали поздравлять его с «новой должностью». После этого, вспоминает Юдифь Яковлевна, «Лужица» приказала долго жить, ибо «цензура» приняла сторону Моисея. Потом появился журнал «Звонари». Открывался он стихотворением, автор которого угадывается легко:
В этом же журнале был опубликован роман сестры Маршака — Сусанны. Начинался он «оригинально»: «В доме была суматоха». Судя по всему, роман был написан под впечатлением «Анны Карениной», начинавшейся словами: «Все смешалось в доме Облонских». Причиной закрытия журнала стало анонимное стихотворение (но все заподозрили, что автором был Сёма Маршак):
Узнавшая себя «героиня» стихотворения потребовала суда за оскорбление, и «Звонарей» постигла та же участь, что и предыдущие журналы.
Следующий журнал — «У камелька» вышел через три года после закрытия «Звонарей». Редактором его была младшая сестра Маршака — Леля. В отличие от прежнего редактора — Самуила Маршака — ее роль сводилась в основном к собиранию материалов. Самуил по этому поводу немедленно написал четверостишие:
Оформлял этот журнал Илья Маршак. В одном из номеров был помещен его рисунок: четыре старика, дремлющие перед камином. Под рисунком была подпись: «Мистер Панкс». Под этим псевдонимом в журнале «У камелька» Илья печатал свои стихотворные фельетоны. Рисунок «Четыре старика» знаменит еще и тем, что стихи к нему написал Саша Черный:
С этого и началась дружба Самуила Маршака и Саши Черного. В статье «Волшебник» поэт и литературовед Александр Иванов писал: «Оба они (Маршак и Черный. — М. Г.) более всего любили шататься белой ночью по питерским улицам, называя это времяпрепровождение „умозгованием весны“. Еще любили устраивать дружеские пирушки. Однажды жена Саши Черного, Мария Ивановна, застала их… под столом, где они декламировали стихи. С какой стати они там оказались? Кажется, я догадываюсь…