Изменить стиль страницы

Здесь, в Кирву, случилась первая и одна из самых страшных трагедий в семье Маршаков — 3 ноября 1915 года погибла маленькая Натанель: она опрокинула на себя кипящий самовар. Произошло это в день рождения Самуила Яковлевича.

С малюткой я пережил снова
Счастливое детство мое.
В сиянии дня золотого
В саду забавлял я ее.
Забывшись невольной дремотой
Под ласками летнего дня,
Я видел, как маленький кто-то.
Поднявшись, стоит у плетня.
Здоровой и голенькой крошке
Привольно в саду, как в раю.
Нетвердые смуглые ножки
Чуть держат малютку мою.
Опять погружался я сладко
В дремоту, забыв про нее,
Не знал я, не ведал, как кратко,
Как призрачно счастье мое!..

Надо ли говорить об отчаянии, охватившем Самуила Яковлевича и Софью Михайловну? К кому могли обратиться они в такие тяжелые дни? Конечно же к Екатерине Павловне Пешковой. 20 ноября 1915 года Маршак ей написал:

«Дорогая Екатерина Павловна,

две с половиной недели тому назад меня и Софью Михайловну постигло страшное горе: умерла наша маленькая Натанель. Умерла не от какой-нибудь болезни (она была такая здоровая и цветущая), а от несчастного случая, о котором мне тяжело сейчас рассказывать. Какой это был радостный, добрый, чуткий ребенок, как развилась она за последнее время!

Сейчас мне и бедной Софье Михайловне хотелось бы одного: отдаться всей душой какой-нибудь интенсивной работе — делу помощи несчастным и обездоленным. Больше всего мы желали бы помочь детям. Не знаете ли Вы какого-нибудь отряда, организации или учреждения, где нас можно было бы устроить? Около месяца нам еще придется пробыть в Воронежской губернии, а затем мы могли бы поехать куда угодно, но лучше всего — на театр военных действий или куда-нибудь на юг.

Жена моя знает разговорно-еврейский язык и охотнее работала бы среди еврейской массы, но если такой работы не представится, то ей безразлично, где работать.

Пожалуйста, милая Екатерина Павловна, напишите поскорее, можем ли мы рассчитывать на что-нибудь. Привет Максиму и Марии Александровне.

Ваш С. Маршак».

Оставаться в Кирву Маршаки больше не могли. Из автобиографии Маршака: «Вернулся я из Англии на родину за месяц до Первой мировой войны. В армию меня не взяли из-за слабости зрения, но я надолго задержался в Воронеже, куда в начале 1915 года приехал призываться».

Вскоре, 15 февраля 1916 года, Самуил Яковлевич получил документ о полной непригодности к военной службе («статья 37 литер А расписания болезней»). Супруги подумывали о возвращении в Петербург, где жили в то время родители Софьи Михайловны и куда переехали родители Маршака, когда пришло известие о новом горе — неожиданно для всех свел счеты с жизнью младший брат Софьи Михайловны Борис — человек мечтательный, романтик, он ненавидел насилие, войну — тем более. Однажды он ушел из дома и не вернулся. Очевидцы потом рассказали, что он вошел в широко разлившуюся реку в одежде и стал удаляться от берега, пока не скрылся под водой.

Маршак, не имея возможности приехать на постоянное жительство в Петербург — причин тому было немало, среди них и пресловутый «пятый пункт», — отвез туда Софью Михайловну, получившую еще во время учебы в институте вид на жительство. Сам же вернулся в Воронеж. «Здесь я с головою ушел в работу, в которую постепенно и незаметно втянула меня сама жизнь, — вспоминал он. — Дело в том, что в Воронежскую губернию царское правительство переселило в это время множество жителей прифронтовой полосы, преимущественно из беднейших еврейских местечек. Судьба этих беженцев всецело зависела от добровольной общественной помощи. Помню одно из воронежских зданий, в котором разместилось целое местечко. Здесь нары были домами, а проходы между ними — улочками. Казалось, будто с места на место перенесли муравейник со всеми его обитателями. Моя работа заключалась в помощи детям переселенцев».

Обитель для изгнанников. —
Для юных и для старых.
По шестеро, по семеро
Лежат они на нарах.
Меж ними мать печальная —
Вдова с пятью детьми.
И старший в роде — Менделе,
Мальчишка лет семи.
У Менделе, у Менделе
Веселые глазенки,
И голосок у Менделе
Смеющийся и звонкий.
— Шалить не место, Менделе,
Не время хохотать. —
И часто, часто мальчика
Зовет с укором мать.
Проснется ночью Гершеле,
Кричит он благим матом.
За ним проснется Ривеле
И плачет вместе с братом.
Берет тут мама Гершеле.
Возьмет его к груди
И просит: — Полно, доченька,
Соседей не буди.
Не слышит криков Менделе,
Спокойно спит в сторонке,
Прикрытый шалью рваною,
Раскинувши ручонки.
У мамы и на родине
Ни дома, ни двора.
И все ее имущество —
Вот эта детвора.

Это стихотворение «Менделе», написанное предположительно в 1916 году.

Стихи, да и другая литературная работа достаточных денег не давали. О том, как жил, точнее, перебивался Маршак в Воронеже, свидетельствуют его письма к родным: «Во вторник я должен явиться на трубочный завод и поработать несколько дней „на пробу“. Жалованье будет 60 рублей. Придется давать уроки. Но лучше бы получить литературную работу (надо поговорить с Успенским о переводе Карпентера — книга у меня — и о 100 рублях в месяц, обещанных издателем).

Посоветуйтесь, стоит ли мне оставаться, если будет возможность вернуться на службу в Петроград, и стоит ли тебе приехать сюда (комнаты очень трудно достать)…»

В начале 1917 года Маршак приехал в Петербург — ему удалось получить документ, дававший право жительства в столице. Согласно справке, выданной 23 января 1917 года, он числился «подмастерьем столярного мастерства».

В своих воспоминаниях об отце «Мой мальчик, тебе эту песню дарю» сын С. Я. Маршака — Иммануэль Самойлович пишет: «Отец испытывал к ней (Софье Михайловне. — М. Г.) безграничное доверие. Она дорожила каждым проявлением его творческого духа — его рукописями и письмами, которые заботливо пронесла через суровые годы скитаний, первыми изданиями его книг, публикациями в периодических изданиях. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на толстую тетрадь со многими сотнями газетных и журнальных вырезок со стихами и прозой отца, начиная с 1908-го и кончая 1923 годом (в ней любовно собрано даже многое из того, что было опубликовано отцом еще до их знакомства). И они вместе выработали в себе такую духовную стойкость, которая позволила им выдержать, не теряя веры в красоту жизни, самые тяжкие испытания. Отец сохранил эту стойкость до конца жизни, которая продолжалась и после смерти матери в созданном ею для отца жизненном устройстве».