Изменить стиль страницы

Молод я, во многом — что касается меня самого — не разобрался, но одну черту я подлинно открыл в себе: это-верность близкому человеку. Но и на какие-то падения я иногда способен.

Но мы много, часто говорили с тобой об этом. Может быть, я даже клевещу на себя… я только хочу, чтобы наши глубокие-глубокие отношения не зависели от случайностей, от чего-то, что иногда вне нас.

Может быть, так нельзя говорить милой девушке, милой невесте, — напротив, надо заботиться о том, чтобы с ее лица не сходила радостная улыбка, чтобы ее глаза смотрели весело, смело и безмятежно.

И ты, читая эти строки и любя меня, будешь светлой, безмятежной и радостной…»

Были, разумеется, и препятствия — вечная тема Монтекки и Капулетти, но в отличие от Ромео и Джульетты, роман Самуила Маршака с Софьей Мильвидской оказался счастливым. В декабре 1911 года Самуил снял квартиру в Петербурге на Бронницкой.«…Вчера переехал на Бронницкую, откуда и пишу тебе. Комнаты мне нравятся. Одно нехорошо: ночью было очень холодно, несмотря на то, что вечером топили.

Хозяйка уверяет, что, во-первых, в комнате было тепло, а во-вторых, было холодно только оттого, что в комнатах с 17 декабря никто не жил.

Проведу здесь еще одну ночь — и, если опять будет холодно, не знаю, что и делать…

…Настроение хорошее. Дни солнечные и морозные. Сегодня был какой-то прозрачно-белый и строгий рассвет.

Перед сном я на мгновение со свечой зашел в твою комнату — и казалось мне, что мы уже долго-долго живем вместе, а вот теперь ты уехала, и не слышно твоего ровного дыхания.

У Немировского был вчера вечером в первый раз за все время (после первого посещения). Он поправляется. Как только я вошел, мы оба — с места в карьер — заговорили о Пушкине, о Нащокине, о Жуковском, о Бетховене, о Родене. — „О Шиллере, о славе, о любви“, как резюмировал подобные разговоры Пушкин. Иногда о таких вещах поговорить невредно…

Сейчас я ничего не пишу и душевно счастлив, как вегетарьянец, который „никого не ест“. Писанье — серебро, а молчанье — золото. Отдохну, а потом, авось, напишу что-нибудь хорошее…

Я по-прежнему на улицу не выхожу. Простуда самая легкая, но я не хочу рисковать, да и отдохнуть не мешает. Понемногу читаю: то Пушкина (в Брокгаузовском издании), то „Амура и Психею“ — сладострастную поэму, прообраз нашего современного романа — латинского поэта Апулея — правда, в очень плохом переводе. Писать еще не хочется. Вот только письма — тебе!

…Я отдал паспорт, а вернется он не раньше воскресенья — понедельника. Как бы из-за этого не вышло еще новой задержки с нашим венчанием. Но во всяком случае к этому времени будь в Петербурге. Хотелось бы мне, чтобы наша любовь вышла наконец из этого мрачного фазиса — посторонних вмешательств и помех. Глубокое, интимное чувство так нуждается в замкнутой интимной обстановке. Вот в чем преимущество так называемой „свободной любви“ в благородном ее смысле. Но не об этом речь. Пусть нас с тобой оставят поскорее в покое!

…Вчера пришли Годин с Андрусоном — и мы читали Пушкина и Тютчева. Оба они нашли, что вечер проведен прекрасно. Сегодня вечером жду Мальчевского. Расскажет, как провел лето на Ледовитом океане…»

13 января 1912 года Софья Михайловна и Самуил Яковлевич поженились. Ближайшие планы их были достаточно определены. Решили поехать в Англию учиться английскому языку и завершить образование. А пока почти ежедневно в различных периодических изданиях публиковались заметки, статьи, фельетоны Маршака под разными псевдонимами. Очень редко он подписывался под ними собственной фамилией. Быть может, это будет интересно исследователям, изучающим не только творчество Маршака, но и тот мозаичный период русской литературы и публицистики. Вот один из стихотворных фельетонов Маршака, написанный в 1912 году в связи с приездом на гастроли в Петербург Айседоры Дункан:

Потянули босоножки
В наш туманный Петроград.
Пятки босы, как ладошки…
Легкий греческий наряд…
Нет стеснительных застежек,
Легким ножкам — нет препон…
Черных ножек, белых ножек
К нам несется легион!
Как эстет и как художник,
Я хвалю такой прогресс…
Но клянусь, будь я сапожник,
Я на стенку бы полез!
Босоножек стало много.
Но скажите, отчего
Нет на сцене «босонога»
До сих пор ни одного?
Покорясь несчастной доле,
Без путей и без дорог —
На Горячем вольном
Поле Приютился «босоног»…

Занимался Маршак и поэтическими переводами. В основном с идиша и иврита. Тогда, в начале XX века, занятие переводами даже вошло в моду. Бунин перевел «Гайаватту» Лонгфелло, Брюсов переводил Верхарна, в то же время появились переводы Блока из Генриха Гейне, Жаботинский перевел «Ворона» Эдгара По. Но, к сожалению, наряду с талантливыми поэтами и писателями переводами увлеклись и посредственности. По этому поводу Маршак написал знаменитое свое стихотворение-фельетон «Жалоба», которое было опубликовано в журнале «Сатирикон» № 15 за 1908 год.

О, как терплю я от жестокой моды
На переводы!..
Жена
Переводит «Нана»,
Вера —
Бодлера,
Лена —
Верлена,
Маленькая Зинка —
Метерлинка,
А старая мамаша —
Шолом Аша.

Откликался Маршак и на политические события. Вот стихотворный фельетон, поводом для которого послужил приезд делегации английских парламентариев в Петербург.

Кабы нынче снег да сани:
Приезжают англичане,
Их бы думский голова
Прокатил на Острова.
Кабы горы ледяные,
Кабы санки расписные, —
Было б множество затей
Для почтенных для гостей!..
Англичанам мы покажем,
Вместе с северным пейзажем,
С гордым видом на Неву,
С общим взглядом на Москву,
То, что выдумал народный
Хитрый гений: хлеб голодный.
Не в последний недород
Изобрел его народ.
Гость его не кушал дома.
Тут кора, тут и солома…

Стихотворение это было опубликовано в 1912 году во «Всеобщей газете». Любопытно, что подписано оно псевдонимом «Уэллер», заимствованным из «Записок Пиквикского клуба» (были у Маршака и другие «английские» псевдонимы, в частности «Д-р Фрикен»), Одним из «любимых» героев фельетонов Маршака был руководитель «Союза русского народа» и одновременно «Союза Михаила-Архангела», депутат Государственной думы многих созывов, реакционер Владимир Митрофанович Пуришкевич. В 1912 году Пуришкевич выпустил сборник своих стихов «В дни бранных бурь и непогоды», на что Маршак ответил стихотворным фельетоном «Пиит»: