Изменить стиль страницы

Никак нельзя назвать случайным то, что первыми стихотворными попытками Алёши стали басни, где герои — звери. С ранних лет, помимо поэзии, его обуревала ещё одна страсть: охота. Всё связанное с миром животных глубоко интересовало мальчика. Дядя всячески поощрял его любознательность. Он как-то послал в Красный Рог молодого лося, однако в сопроводительном письме предупредил своего малолетнего любимца, чтобы был осторожен и не только не приближался к рогатому гиганту, но и не подпускал матушку. Вскоре (19 февраля 1824 года) дядя вновь известил Алёшу, что купил для него в Феодосии маленького верблюда, ослика и дикую козочку. Весь этот зверинец должен был проследовать в Красный Рог.

Отголоском воспоминаний детства и первых поэтических опытов молодого стихотворца стало одно из ранних и, пожалуй, лучших его стихотворений, полное чувства единения с природой:

Где гнутся над омутом лозы.
Где летнее солнце печёт,
Летают и пляшут стрекозы,
Весёлый ведут хоровод.
«Дитя, подойди к нам поближе,
Тебя мы научим летать,
Дитя, подойди, подойди же,
Пока не проснулася мать!
Под нами трепещут былинки,
Нам так хорошо и тепло,
У нас бирюзовые спинки,
И крылышки точно стекло!
Мы песенок знаем так много,
Мы так тебя любим давно —
Смотри, какой берег отлогий,
Какое песчаное дно!»

(«Где гнутся над омутом лозы…». 1840-е)

ОТРОЧЕСТВО

Алексей Перовский всерьёз задумывался о будущем своего любимца. Вскоре, как ему казалось, представилась возможность поставить Алёшу на дорогу, ведущую к блестящей карьере при дворе. Странно, но этому способствовали связи, которые он завязал в литературных, а вовсе не в придворных кругах. Его добрый знакомый и знаменитый поэт Василий Андреевич Жуковский был приглашён руководить занятиями наследника престола цесаревича Александра Николаевича, будущего Александра II.

Живой свидетель павловских времён и аракчеевщины, Жуковский поставил себе целью воспитать гуманного государя, для которого подданные не были бы всего лишь солдатами, а Россия — обширной казармой. Надо сказать, что материал для гуманистической педагогики был не особенно благодатным. Воспитанник Жуковского не отличался способностями и с ранних лет больше всего любил воинские игры (в чём его всячески поощрял венценосный отец Николай I). Однако Василий Андреевич проявил незаурядную настойчивость и смог привить цесаревичу добрые начала. В том, что царствование Александра II осталось в памяти потомства эпохой «великих реформ», немалая заслуга и его благородного наставника.

По мысли Жуковского, воспитание цесаревича не должно проходить в отрыве от сверстников. Он высказал это царю, и Николай I с ним согласился. Товарищами наследника по занятиям стали сын графа Михаила Виельгорского Иосиф и Александр Паткуль. Для совместных игр по воскресеньям приглашались другие мальчики: Александр Адлерберг, Александр Барятинский (будущий фельдмаршал, победоносно завершивший Кавказскую войну и пленивший Шамиля) и Алексей Толстой.

Забегая вперёд скажем, что на первых порах эти игры были обыкновенными ребячьими потасовками. Наследнику никто не давал фору, и он часто оказывался на ковре сбитым с ног. Зато Алёша Толстой постоянно становился победителем. Уже тогда он отличался баснословной физической силой; ему ничего не стоило поднять одного, а то и двух мальчиков и перебросить через себя. Приятели признали его непобедимость и почитали как богатыря; сам же Алёша любил называть себя казаком. Разумеется, в памяти всплывал Красный Рог, с которым к этому времени пришлось надолго расстаться.

Анна Алексеевна Толстая приехала с Алёшей в Москву во время коронации Николая I. Она была хорошо принята при дворе и уже 22 августа 1826 года стала статс-дамой. 30 августа мать и сын были приглашены на дачу графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской в Нескучном саду, где жила императрица с детьми. В этот день и состоялось знакомство будущего поэта с наследником престола. Прибыли и другие гости. Всего в своеобразном детском празднике участвовали десять мальчиков и десять девочек. После вечернего чая мальчики открыли в беседке стрельбу из игрушечных ружей. Следы от пуль в стене этой беседки можно было видеть спустя годы.

Вскоре последовал переезд в Петербург. Алёша оставался участником игр цесаревича и в Зимнем дворце, и в Царском Селе, и на Елагином острове. Всё чаще это были игры в войну с перестрелками и даже с залпами из крошечных пушек. Постигалась «наука парада» и отрабатывались ружейные приёмы. Впрочем, поэтически настроенному Алёше Толстому всё это уже было не по вкусу; маршировки не доставляли ему никакого удовольствия.

Для игр с цесаревичем Алёшу вывозили по воскресеньям, а в остальные дни, если судить по автобиографической поэме «Портрет» (зима 1872 — осень 1873), он был предоставлен самому себе. Анна Алексеевна Толстая занимала обширный дом возле Аничкова дворца, она постоянно выезжала в свет, и не удивительно, что о своём детстве поэт вспоминал такими словами:

Привык один бродить я в зал из зала
И населять мечтами их простор.
Так подвиги, достойные романа,
Воображать себе я начал рано.

Конечно, имело место и так называемое домашнее воспитание, но о своих наставниках Алёша был невысокого мнения:

Учителя ходили по билетам
Все те ж ко мне; порхал по четвергам
Танцмейстер, весь пропитанный балетом.
Со скрипкою пискливой, и мне сам
Мой гувернёр в назначенные сроки
Преподавал латинские уроки.
Он немец был от головы до ног,
Учён, серьёзен, очень аккуратен,
Всегда к себе неумолимо строг
И не терпел на мне чернильных пятен.
Но, признаюсь, его глубокий слог
Был для меня отчасти непонятен.
Особенно, когда он объяснял,
Что разуметь под словом «идеал».
…………………………………………………….
Он говорил: «Смотрите, для примера
Я несколько приму античных поз:
Вот так стоит Милосская Венера;
Так очертанье Вакха создалось;
Вот этак Зевс описан у Гомера;
Вот понят так Праксителем Эрос,
А вот теперь я Аполлоном стану», —
И походил тогда на обезьяну.

В душе мечтательного отрока подспудно зарождалась тяга к прекрасному, как предчувствие собственного предназначения в жизни. Уже давала о себе знать и потребность любви. Не удивительно, что первым объектом её оказалась не женщина из плоти и крови, а живописное полотно, висящее на стене большого зала:

То молодой был женщины портрет,
В грацьозной позе. Несколько поблек он,
Иль, может быть, показывал так свет,
Сквозь кружевные занавесы окон.
Грудь украшал ей розовый букет,
Напудренный на плечи падал локон,
И, полный роз, передник из тафты
За кончики несли её персты.
……………………………………………….
И странно то, что было в каждый час
В её лице иное выраженье;
Таких оттенков множество не раз
Подсматривал в один и тот же день я:
Менялся цвет неуловимых глаз,
Менялось уст неясное значенье,
И выражал поочерёдно взор
Кокетство, ласку, просьбы иль укор.