Тургенев последовал совету А. К. Толстого и послал Леонтию Васильевичу Дубельту письмо с просьбой о разрешении приехать в Петербург для консультации с врачами. Дубельт сразу же доложил о письме писателя по инстанции, но свыше (по-видимому, от самого Николая I) последовала резкая отповедь; просьба была сочтена преждевременной. Однако Толстой не успокоился. 10 ноября 1853 года он писал:
«… Граф Орлов [38] поручил мне сказать Вам, чтобы Вы написали к нему, гр. Орлову, новое письмо, которое он мог бы показать его величеству. Письмо Ваше к генералу Дубельту очень хорошо, очень уместно и не заключает в себе ничего лишнего, если бы оно пришло в свою пору, всё бы удалось.
Позвольте, любезный Иван Сергеевич, подать Вам некоторые мысли для второго письма, которое гр. Орлов от Вас ожидает. Не говорите уже в нём ни слова о том, что Вы писали прежде е<го> в<ысочеству> наследнику, не упоминайте также о последнем письме к генералу Дубельту. Скажите просто, что, имея несчастье навлечь на себя гнев государя, Вы уже полтора года (или более) находитесь под наказанием, лишающим Вас возможности посоветоваться с опытными врачами, что здоровье Ваше сильно расстроено, что если его величество изволит найти, что Вы ещё не заслужили совершенного прощения, то Вы покорнейше просите графа Алексея Фёдоровича исходатайствовать Вам высочайшее позволение побывать в Москве или Петербурге, единственно для совета с врачами. Заключите тем самым, чем и в письме к генералу Дубельту, т. е. что Вы полагаете себя достойным милости государя. Вот, любезный Иван Сергеевич, канва, которую Вы можете пополнить или украсить, но которой, мне кажется, надобно придерживаться. Повторяю Вам, что гр. Орлов ожидает этого письма, и что было бы неловко не написать его. Поспешите, ибо 6-е декабря (именины Николая I. — В. Н.) близко, а этот случай благоприятен. Извините меня, что выказал Вам мою досаду, мне искренне хочется видеть Вас свободным, а особенно здоровым».
Уже через неделю, 17 ноября 1853 года, А. К. Толстой смог обрадовать Тургенева; но при этом он, как человек, слишком хорошо знавший правительственные сферы, предостерегал писателя:
«Наверно, Вам, дражайший Тургенев, уже официально сообщили, что, по докладу графа Орлова, его величество изволил даровать Вам прощение и разрешить приехать в Петербург. От глубины души поздравляю Вас с этим, а себя — с тем, что скоро увижу Вас. Позвольте мне, дражайший Тургенев, дать Вам по этому поводу несколько советов, которые Вам следует точно выполнить.
1. Воспользуйтесь разрешением как можно скорее, как только состояние здоровья позволит Вам ехать. 2. Сократите, насколько возможно, пребывание в Москве, а если это исполнимо, то проезжайте, не останавливаясь. 3. Как только приедете в Петербург, отправляйтесь прямо ко мне и не встречайтесь ни с кем, пока не повидаетесь со мной, разве что ex officio (по официальной необходимости. — В. Н.). Необходимо поставить Вас в известность насчёт некоторых лиц, принимавших в Вас участие, в отношении которых Вам необходимо исполнить долг вежливости. Так как по самому существу Вашего положения Вы теперь больше будете на виду, чем кто-либо другой и чем сами Вы были раньше, то каждый шаг Ваш будет обращать на себя внимание и подвергаться обсуждению. Я совершенно убеждён, что Вы не способны поступить дурно, но человек даже самый благонамеренный может произвести впечатление невыгодное для себя; вот почему Вам внимательнее, чем когда-либо, надо следить за тем, чтобы не подать даже внешнего повода к осуждению. Sapienti sat (для понимающего достаточно. — В. Н.), говорит пословица, не сердитесь на меня за некоторую бесцеремонность моих советов; я прежде всего хочу, чтобы то положение, в котором Вы находитесь теперь, сохранилось за Вами, а Вы же знаете, что рецидив поддаётся лечению с большим трудом, чем первоначальное заболевание. Так как цель, которую мы себе ставили, достигнута, то, если Вы ещё не послали письмо графу Орлову, посылать его теперь не нужно. Все радуются прощению, дарованному Вам его величеством, а я — больше всех. Его высочество наследник, настолько же добрый, насколько он при случае может быть настойчивым, много содействовал Вашему помилованию, ходатайствуя за Вас. Это более, чем что-либо другое, обязывает Вас к такому образу действий, чтобы впредь Вас ни в чём нельзя было упрекнуть, даже с внешней стороны».
В это же время Алексей Константинович принял близкое участие в судьбе психически заболевшего Павла Андреевича Федотова. Художник стал исчезать из дома, где жил только с денщиком (Федотов ранее был офицером), и наконец исчез окончательно. Его нашли в Царском Селе, где он делал в магазинах совершенно необъяснимые покупки и всюду разбрасывал деньги. На квартире он заказал себе гроб и спал в нём. Друзья-художники Лев Жемчужников (один из двоюродных братьев А. К. Толстого) и Александр Бейдеман после долгих поисков обнаружили Федотова в частной лечебнице доктора Штейна. О своём впечатлении Лев Жемчужников вспоминает:
«Мы вошли в чулан под лестницу: тут в углу сверкнули два глаза, как у кота, и мы увидели тёмный клубок, издававший несмолкаемый, раздирающий крик и громкую, быстро сыпавшуюся площадную брань… Коршунов (денщик. — В. Н.) зажёг свечу… Круг света едва обозначился, и из тёмного угла, как резиновый мяч, мигом очутилась перед нами человеческая фигура с пеною у рта, в больничном халате со связанными и одетыми в кожаные мешки руками, затянутыми ремнями и притянутыми к спине плечами. Ноги были босы, тесёмки нижнего белья волочились по полу, бритая голова, страшные глаза и безумный свирепый взгляд. Узнать Федотова было нельзя. Это был человек не человек, зверь не зверь, а хуже зверя!» [39]
Потрясённые друзья сделали совместный рисунок, изображающий Федотова в этом мрачном логове. Они всюду показывали его, надеясь привлечь внимание к судьбе замечательного художника. Фёдор Петрович Толстой и конференц-секретарь Академии художеств Василий Иванович Григорович начали хлопоты о помещении Федотова в Казённый дом умалишённых, где условия были человеческими. Но дело решилось только после того, как А. К. Толстой показал этот рисунок наследнику престола. Будущий Александр II пришёл в ужас, и Федотов безотлагательно был переведён в указанную государственную лечебницу, находящуюся под непосредственным покровительством наследника. Здесь Федотов несколько пришёл в себя, вновь стал рисовать и даже давал уроки прочим больным. Но выздороветь он уже не смог.
Вскоре грозные исторические события заслонили происходившее в литературно-художественном мире. Надвигалась Восточная война, названная впоследствии Крымской. Началось всё со столкновений православного и католического духовенства из-за права на «Святые места» в Палестине, входившей в состав Оттоманской империи. Защитником католиков выступил Наполеон III, которому для укрепления собственного режима была необходима «маленькая победоносная война». Правительство Николая I стремилось выйти в Средиземное море, контролировать проливы Босфор и Дарданеллы, закрепиться в Закавказье и на Балканах. Наоборот, Англия и Франция считали, что Россию надо «сдерживать», поскольку неприкосновенность Порты являлась гарантом европейской стабильности. Лондон боялся её распада и присоединения к России славянских народов Балкан. Расширение Российской империи к югу грозило выходом на границу с Индией. Все эти противоречия привели к взрыву.
В феврале 1853 года русский посол в Стамбуле А. С. Меншиков ультимативно потребовал особого положения для православных подданных султана. Турки отвергли ультиматум. Вскоре в Дарданеллы вошла соединённая англо-французская эскадра с экспедиционным контингентом на борту. В ответ Россия ввела войска в Молдавию и Валахию. 4 октября 1853 года Турция объявила России войну.
Сначала боевые действия были успешными. 18 ноября 1853 года в Синопской бухте Нахимов уничтожил основные силы турецкого черноморского флота. Но уже в декабре англо-французская эскадра вошла в Чёрное море. Обе державы заявили, что Россия должна очистить Дунайские княжества. Правительство Николая I разорвало отношения с Англией и Францией и в середине марта 1854 года объявило им войну.