Свои приключения А. К. Толстой описал в очерке «Два дня в киргизской степи», напечатанном в «Журнале коннозаводства и охоты» (1842. № 5). Из командировки он, как и следовало ожидать, опоздал и поэтому в том же письме просил Радена извиниться за него перед начальством в случае «если моё отсутствие будет замечено».

На фоне этих чисто мужских забав невольно возникает вопрос: как мог Алексей Константинович Толстой, такой завидный жених, до поры до времени избегать уз Гименея? Конечно, к женскому очарованию он не был равнодушен, но о его сердечной жизни в этот период известно до удивления мало. По некоторым неопределённым сведениям, предметом первой любви А. К. Толстого стала семнадцатилетняя Елена Мещерская — сестра одного из его светских приятелей. Он даже собирался сделать ей предложение, но натолкнулся якобы на резкое возражение матери, не желавшей видеть никакую другую женщину возле своего горячо любимого сына. Молодой человек покорился её воле и о браке больше не заикался. Хотя, думается, если бы здесь имело место настоящее чувство, ничто бы Толстого не остановило — и последующие события это доказали. Возможно, он неосознанно предчувствовал, что рано или поздно в его жизнь войдёт настоящая «вечная любовь».

Среди ранних стихотворений Толстого обращает на себя внимание следующее:

(«Ты помнишь ли, Мария…». 1840-е)

Кажется, эти строки вполне могли бы свидетельствовать о некоей сердечной тайне. Но нет, стихи посвящены пятнадцатилетней девочке, двоюродной сестре поэта по матери. (Её отцом был малоизвестный литератор В. Львов; он служил цензором в Москве и был отстранён от должности по Высочайшему повелению за то, что разрешил отдельное издание «Записок охотника» И. С. Тургенева.) Стихотворение написано спустя год после кратковременного пребывания Алексея Толстого в подмосковном имении родственников Спас-Телешево. Особой оригинальностью оно не блещет, являя все знаковые признаки так называемой «усадебной поэзии»: и старый обветшалый дом, и липовые аллеи, и длинный ряд запылённых портретов предков. Ничего другого в этих стихах искать и не стоит.

Знаменательно, что в печати А. К. Толстой впервые выступил не со стихами, а с прозой. В 1841 году в Петербурге отдельным изданием вышла его повесть «Упырь», а сам автор скрылся за псевдонимом Краснорогский. Уже одно это говорит, что Алексей Толстой следовал по стопам своего дяди (вспомним происхождение его псевдонима Погорельский). Первое упоминание об этой повести можно найти в письме Алексея Перовского племяннику от 18 марта 1835 года: «Не спеши с „Loupgarou“ („Упырь“. — В. Н.). Лучше оставь его на время, а то испортишь. Большую пьесу можно делать помаленьку, и если тебе придёт между тем другое что-нибудь на мысль, так ты можешь и другим заняться».

К советам опытного литератора следовало прислушаться, и «Упырь» действительно писался без спешки. Образцом для начинающего писателя служили романтические новеллы дяди с их причудливой смесью реалий московского быта и эзотерики. Читатель до самого последнего момента не может понять: не является ли весь рассказ всего лишь бредом болезненного сознания главного героя. Впрочем, в «Упыре» нашло отражение и то, что Алексей Толстой пережил в итальянском городке Комо, где он на сутки влюбился в прекрасную Пеппину. Конечно, литературность этой повести бьёт в глаза; в её тексте не сложно отыскать штампы расхожей беллетристики того времени: и привидение, и ожившие портреты, и груды драгоценностей, при свете дня оказывающиеся человеческими костями.

Сам автор был невысокого мнения о своём первом прозаическом опыте и, можно сказать, забыл о нём; вновь «Упырь» был переиздан только в 1900 году Владимиром Сергеевичем Соловьёвым. Но удивительно! Далёкая от совершенства повесть пережила своё время и с удовольствием читается в наши дни. Возможно потому, что, несмотря на малоинтересную ныне старинную фантасмагорию, в «Упыре» ощущается обаяние личности Алексея Константиновича Толстого. Так что нет ничего странного в том, что такой эстетически чуткий критик, как Виссарион Белинский, не прошёл мимо «Упыря». Таинственность его не увлекла; достоинства повести он увидел в другом, отмечая «мастерское изложение, уменье сделать из своих лиц что-то вроде характеров, способность схватить дух страны и времени, к которым относится событие, прекрасный язык, иногда похожий даже на „слог“»; по мнению критика, на страницах повести ощутим «отпечаток руки твёрдой, литературной» [16], что много обещает в будущем.

Наряду с прозой в эти годы А. К. Толстой интенсивно писал стихи. Некоторые из самых известных его стихотворений созданы именно тогда, как, например, хрестоматийное:

(«Колокольчики мои…». 1840-е)

Стихотворение длинное и по сути программное. Молодому ездоку представляется, что он стремглав влетает в «стольный град», куда съезжаются посланцы славянских народов. Начинается всеобщий пир, знаменующий единство славянства под эгидой православной Руси:

Впоследствии А. К. Толстой относил это стихотворение к своим наибольшим удачам.

Другим большим стихотворением этого периода, со временем обретшим широкую популярность, была то ли баллада, то ли своеобразная с элегическим оттенком притча «Курган» (1840-е). Проезжая по украинской степи, А. К. Толстой не раз видел земных великанов, под которыми покоились кости некогда прославленных воинов — героев древнего славянства. Их имена давным-давно стерлись в человеческой памяти, не оставив даже глухого упоминания. Только эти величественные одинокие холмы возвышаются как памятники былой славы, и, кажется, ничто не в силах сравнять их с окружающей ровной безбрежностью.