Мастодонт Маршаль вызывал беспокойство у Санд и Дюма. Впрочем, послевоенное время дало ему надежду на успех. Его картина «Эльзас», получившая премию в Салоне, была немедленно оттиснута во множестве экземпляров. После этого Маршалю поручили иллюстрировать произведения Эркмана Шатриана. Ему заказали декорации к патриотической пьесе. Но он был ленив, небрежен, неточен. Никогда он не доставлял вовремя гравюры или макеты. Кончилось тем, что большинство заказов было аннулировано. Он потерял своих двух могущественных покровителей: принца Наполеона и принцессу Матильду, которые со времени падения императорского режима жили вне Франции. Он очень опустился, был кругом в долгах, изворачивался любыми средствами. «Вино и женщины его погубят», — писала Санд, и в этой фразе слышится давно знакомая нота, В другом месте слышатся слова из писем Санд к Мюссе. «За десять лет материнской привязанности не удалось, — пишет она, — изгнать двух жестоких бесов: лень и разврат». Словом, надо сознаться, что и женщины меняются мало и мужчины.
Ортанс Аллар, циничная подруга романтической Жорж, очень постарела. Основываясь на своем любовном опыте, она написала смелую книгу «Чары Пруденции». И Санд была «очарована этими «Чарами». Я только что прочитала эту изумительную книгу. Вы действительно великая женщина». Великая? Скорее откровенная. Но Жорж, которая была не так откровенна, уважала эту смелость. Дневник Ортанс Аллар, 6 апреля 1 873 года: «Я получила письмо от королевы в ответ на два моих; в последнем я высказывалась против того учения, что существуют падшие женщины. Она верно говорит, что падшая женщина принадлежит совокупности того прошлого, которое Жорж не признает (ад, лицемерные священники)… Она считает, что все это изменится. Она уверяет, что во мне нет никакой старости и что до самой смерти я не потеряю своей энергии…»
Сама Жорж Санд в 72 года не чувствовала приближения старости и начала думать, что доживет до преклонного возраста. Она закончила на редкость пустую книгу «Персемонская башня» и тут же начала другую — «Альбина Фиори», роман в письмах, историю незаконнорожденной девушки, появившейся на свет от связи знатного вельможи с актрисой. Еще раз предки — Саксонский и Ринто — оказались полезными. Главным же образом она продолжала писать волшебные сказки для Лоло.
Записная книжка Жорж Санд, канун поста, 29 февраля 1876 года:Собиралась работать, но это невозможно… Обхожу сад, он весь покрыт цветами: фиалки, подснежники, крокусы, анемоны — все пускает ростки. Абрикосовое дерево подле оранжереи в цвету. Готовлю себе костюм, затем прибегают девочки, помогаю им одеться, любуюсь ими: Титит — фея, Лоло — валахиня; они очень красивы в этих костюмах. Рене — Пьеро, Морис — китаец, Плошю — младенец, Лина — индианка… Танцуют, и я играю на пианино до девяти часов вечера, когда дети уходят спать. Тогда все переодеваются, кроме Плошю, который надевает блузу, фальшивый нос и отправляется на деревенский бал…
С начала весны 1876 года она стала время от времени прихварывать. Всю жизнь она жаловалась на печень и на упорную болезнь кишок. Она примирилась со своими болями и несравненно больше беспокоилась о невралгии Мориса.
Записная книжка Жорж Салд, 19 мая 1876 года:У Мориса приступ от пяти до половины восьмого. Аврора сидит около него и не хочет обедать без него. Они весело обедают вместе, и вечер проходит без рецидива… Мои боли не оставляли меня весь день. Давала урок Лоло, писала письма и читала. Закончила том Ренана: «Философские диалоги и отрывки».
20 мая Морис и Лина пригласили из Ла Шатра доктора Марка Шабена под предлогом получить у него консультацию о невралгии Були [75], на самом же деле потому, что недомогание матери внушало беспокойство семье. Санд заявила врачу, что «у нее в течение двух недель запор, но что голова работает так же легко, как прежде, и что у нее хороший аппетит». Она добавила, что «это состояние скорее помеха, чем болезнь», что она именно так рассматривает его. 23 мая она написала в Париж своему врачу Фавру:
Несмотря на возраст (скоро мне 72 года), я не чувствую приближения старости. Ноги не болят, зрение лучше, чем двадцать лет назад, сон спокойный, руки действуют так же уверенно и ловко, как в молодости. Когда я не страдаю от моих жестоких болей, я всем своим существом чувствую себя сильной, подвижной… У меня была легкая одышка, больше я не страдаю этим. Я поднимаюсь по лестницам так же проворно, как моя собака. Но поскольку часть жизненных функций почти совершенно вычеркнута, я задаю себе вопрос, что же это такое и не пора ли в одно прекрасное утро ждать внезапного отбытия…
Смерть — гостья смиренная и осторожная. Она входит без шума. В последних строках дневника Жорж Санд не чувствуется никакого страха.
29 мая 1876 года:Погода прелестная. Я не очень страдаю. Обхожу сад. Даю урок Лоло. Перечитываю пьесу Мориса. После обеда Лина уходит в Ла Шатр на спектакль. Я играю в безик с Санье. Рисую. Лина возвращается в полночь.
Этими словами заканчивается дневник Жорж Санд, но у нас есть дневник ее соседки, Нанси де Вассон.
28 мая, в воскресенье, — пишет госпожа де Вассон, — я провела с Нини день в Ноане из-за отъезда Полэн к своим родным в Кудрэ. Мы завтракали без госпожи Санд; как обычно, ей нездоровилось, но не было ничего серьезного; с давних пор она испытывала довольно сильные боли, но они никому не внушали особого беспокойства. После завтрака мы с Линой гуляли в аллее подле огорода и долго разговаривали на разные темы… Спустя некоторое время госпожа Санд вышла к нам. Мы немного прошлись вместе с ней, любуясь полевыми цветами, которые она так любила, — они усеяли всю траву; она даже повела нас на круглую поляну маленького леса, чтобы показать нам очень редкий ятрышник. Потом мы возвратились, чтобы посидеть возле дома. Госпожа Санд говорила о предполагаемой поездке в Париж. Разговор тянулся немного вяло; с госпожой Санд он никогда не был оживленным, у нее всегда голова была полна тысячью мыслей. Она сказала одну вещь, которая меня поразила. Восхищаясь птицей, разгуливавшей перед ней, она заметила: «Как странно, кажется, ко мне возвращается зрение, я вижу гораздо лучше, чем в очках…»
В последующие дни госпожа Санд очень страдала. «У меня как будто дьявол в животе», — говорила она. Ужасные боли от заворота кишок исторгали у нее резкие крики. Ее друг, доктор Папе, сказал Морису: «Она погибла». Только немедленная операция могла бы спасти ее. Но Санд хотела, чтобы из Парижа приехал доктор Фавр, она доверяла ему, а это был «лжеученый, болтун без медицинской практики». Его просили привезти с собой какого-нибудь известного консультанта. Он явился один и сказал, даже не видя больную: «Это грыжа, я ее размассирую». Первый театральный триумф семнадцатилетняя Аврора Дюпен пережила в английском монастыре, поставив там «Мнимого больного». И теперь она умирала, окруженная мольеровскими врачами, которые предпочитали пожертвовать ею, чем своим самолюбием.
Наконец, местные диафуарусы решили позвать хирурга Жюля Пеана, но тот полагал, что вскрытие кишок невозможно, и сделал только брюшной прокол. Страдания госпожи Санд продолжались еще шесть дней; она горячо призывала смерть, ее мучил унизительный характер болезни. 7 июня она захотела увидеть своих внучек. «Мои дорогие крошки, как я вас люблю! — сказала она. — Поцелуйте меня. Будьте послушными». В ночь с 7-го на 8-е она сказала несколько раз: «Смерти, о господи, смерти!» Соланж была теперь при ней вместе с Линой. Морис послал записку в Монживре: «Наша мать больна, и ее состояние серьезно… Если хочешь, приезжай». Соланж была в Париже; получив телеграмму от своих домашних, она приехала после того, как смиренно просила назначить ей час.
Соланж и Лина одни дежурили у постели, когда они услышали: «Прощайте, прощайте, я умираю», потом еще одну невнятную фразу, заканчивающуюся: «Оставьте зелень». А после этого, хотя в ее глазах, в пожатии руки и было что-то очень доброе и нежное, она уже ничего не произносила и казалась отсутствующей. «Прощай, Лина, прощай, Морис, прощай, Лоло, про…» — это были ее последние слова. Она умерла в 6 часов утра. В полдень за обедом Соланж заняла за столом место матери и распоряжалась всем, Морис был подавлен горем.
75
Прозвище Мориса.