И судорога боли била мою тень,

А кости рвались подойти к тебе.

О девочка моя! В оковах нищеты

Надежду потерявшая давно,

Сквозь слёзы на меня в окно смотрела ты –

Прозрачного, пустого, как оно.

Ты знала, ночь кругом – без ветра, без огня,

И лишь моя душа стучится в дверь.

Ты обо мне рыдала так, будто меня

Избрал своей добычей хищный зверь.

Я иногда бреду, как громом поражён,

Незрячих страх не в силах победить,

Когда ты вдруг зовёшь меня со всех сторон,

Как мальчик, над слепцом решивший подшутить.

В убогом доме слова некому сказать.

Не двигаясь и не открыв лица,

Ты, голубь жертвенный ^[8], осуждена рыдать

Без памяти, без мысли – до конца.

Ты плакала в подушку в сумраке ночном.

Катились твои слёзы с век моих.

Поставь обидчиков твоих к окну лицом,

Дай дотянуться мне до горла их!

Мои несчастья мне теперь вовек нести,

Но плач твой вынести мозг не способен мой.

Плач остаётся в нашем доме взаперти.

Как во грехе - наедине с тобой!

Жена моя!.. Ты тьмой укрыта до утра.

Не шелохнусь, лицом к стеклу прижат.

Ты спишь, подушка у тебя от слёз мокра,

И только кости мести дробь стучат.

4. Молния

И даже шум дождя тебя не разбудил.

Швыряет буря струи в темноте ночной,

Холодный молний свет твой город ослепил

Безумием огня и красотой.

Смерть в этом свете, вечности мороз.

Как стены, рухнет вмиг - и строит вновь мосты.

Навис над домом он, как бич. В нем семь полос –

От золотистых искр до черноты.

Вот юности напор – ночь молний и воды!

Ночь силы! На лице твоём исчезла тень.

Такою в юности мечтали видеть мы

И жаждали тебя в субботний день.

Ещё взгляну, ещё. Пугать не буду я.

Ты спишь без снов. Вокруг всё сплошь – огонь, вода.

Я счастьем, юностью наполню всю тебя,

Но не узнаешь ты их больше никогда.

И я тебя украшу мёртвою красой,

Усмешкой слабою потрескавшихся губ.

Снаружи, девочка, столб молнии косой.

Я ослеплён, и дом до самых труб.

5. Пришелец ревнует к красоте своей жены

В праздник наряд не оденешь свой,

Рада не будешь вовек.

От соблазнов и лести закрыта стеной,

Чтобы не был с тобой ни один живой,

Чтоб не видела солнца, улыбки людской,

Обведу крýгом тайным тебя я навек,

И буду, как коршун, кружить над тобой,

Чтоб ты не смеялась вовек.

Если в доме спастись замыслишь

И с друзьями побыть допоздна,

Не спасёшься, везде услышишь:

Коршун ищет: "Жена, жена!"

До бёдер, с земли до сокровища ног

Если б мог вновь увидеть тебя!

За тобою слежу я, как враг и как рок,

Чтоб никто завладеть тобой больше не мог.

Сладость рта, плеч тепло, блеск ногтей и серёг...

Враг – кто видит тебя, ты - обитель моя.

И рассеется пыль с твоих тяжких дорог,

И из пыли взгляну любя.

Если в чью-то постель заберёшься,

Будешь думать, что ты с ним одна,

От всевидящих глаз не спасёшься

И от зова: "Жена, жена!"

От взглядов, от пальцев, от вздохов чужих

Моя ревность хранит, как мать.

Иссушу твоё тело и душу, и их

Возжелать не придёт ни единый из них.

Ужаснёшься до срока от прядей седых,

Ветер сдует  любовников хищную рать.

Не забудешь меня, пока стон твой не стих,

Супруга моя и мать.

И, когда потемнеет разум,

Сеть мою проклянёшь со дна.

Потеряю, что было, разом,

Кроме крика "жена, жена!"

6. Крот

Я не зря тебе в верности клялся,

Рад быть щёткой твоим каблукам.

Я из глуби рыл ход, поднимался,

Словно крот – заколдован, упрям.

Ты и боль головы моей лысой,

Ты и скорбь моих длинных ногтей.

Меня в трéске стен старых услышишь,

В скрипе пола средь мрака ночей.

Против зеркала в раме из меди

Свет свечи твоей бедной нетлен.

Смотрят ночи, как злые соседи,

На тебя из укрытий и стен.

Мы с кротом к дому скрытно проникли,

Чтоб украсть, словно колос,тебя,

Но застыли не видя, поникли,

Ослеплённые нимбом огня.

                          *

Я не зря тебе в верности клялся,

Мне в тоске землю рыть суждено:

Твоей жизни во тьме добивался.

Ведь живой – он мираж, колдовство.

Что в тебе есть? Зачем унижался,

 Как идёшь, как стоишь, вспоминал.

Дорожил мелочами, боялся,

Счастлив был за тебя и дрожал:

О тебе моя мысль, и под небом

От той мысли дрожу я в ночи:

Только б ты не осталась без хлеба,

Миски супа и света свечи.

Я б хотел целовать твои руки –

Слаб и стар, как стара твоя мать.

И на мне твоя бедность и муки.

Ни спасенья, ни сна мне не знать.

Ты и боль головы моей лысой,

Ты и скорбь моих длинных ногтей.

От тоски не уйти ненавистной,

От заботы и думы моей.

Ибо никнешь уже, словно колос,

И осада вокруг на холмах.

Я и крот, мы слепы, дыбом волос,

И застыл в нас убийственный страх.

Отражаясь, колеблясь, двоится

Свет свечи за зеркальным стеклом,

И ты видишь во тьме наши лица,

Знаешь, мы от тебя не уйдём.

Потому, что весь мир наш раздвоен,

И вдвойне мы скорбим оттого,

Что нет дома без мёртвого в доме,

И нет мёртвых, забывших его.

Чудо – жизнь наша в доме унылом,

Мёртвых мыслями полнится он,

Чей настойчивый взгляд из могилы

На жилища живых устремлён.

7. Пир (субботняя трапеза)

Вот бокал вина, свечи рядом.

Хлеб восславит молитва твоя.

Обвела ты пустой дом свой взглядом,

Твёрдо зная, что гость твой – я.

Приди, Радость, гостьей к столу бедняка!

Будь свят этот день вовек!

Как свет, что лежит на лице бедняка,

Трепещет в душе человек.

Твои руки белы, как прежде,

Но браслета нет и следа.

Белый фартук скрывает одежду,

А моя, та всегда бела.

Садись рядом, Радость,всем место есть тут!

Будешь с нами и есть, и пить.

Сто, девочка, ласковых слов тебя ждут,

Но некому их повторить.

Всё вино на столе осталось,

Хлеб не тронут. Платок в руках.

Только сердце твоё надрывалось,

И от радости пира в слезах.